Впрочем, как выяснилось несколько позже, — не только для него.
Когда начались жестокие и кровавые разборки с Атасом, обуревший отморозок быстро и грамотно вычислил единственную болевую точку своего идейного оппонента. Наташа была похищена из больницы, где лежала после операции аппендицита и увезена на подмосковную виллу Валерия Атласова, в Воскресенском. После чего любящий дядя с воровскими татуировками подвергся грубому, неприкрытому шантажу по сотовому телефону: мол, если что не так, мы с твоей малолеткой тако-о-е натворим! Так что слушайся нас.
И вновь ее спас тот самый благородный рыцарь без страха и упрека — Максим…
Да разве в такого можно не влюбиться?!
— …наша школа — особенная, одна из немногих в Москве, где аттестаты вручаются в мае… чтобы вы имели возможность подготовиться к поступлению в институты… многие из вас продолжат образование в высших учебных заведениях… неоднократно вспомнят школу, которая… в наше время, когда все двери открыты перед вами, когда вы, молодые граждане свободной России… только честным и упорным трудом вы должны завоевывать честное имя… — несся из динамиков металл директорского голоса, и девочка, тяжело вздохнув, вновь опустила руку в карман, нащупав заветное письмо.
Конечно же, она читала его раз сто пятьдесят, наверняка уже выучила наизусть, но ведь так хотелось еще раз взглянуть на аккуратно катящиеся буквы, на первые строки: «Здравствуй, дорогая Наташа»!..
Прощальная линейка наконец закончилась. Над микрорайоном поплыли звуки старого шлягера, и динамики, надрываясь, хрипло выплевывали: «Учат в школе, учат в школе, учат в школе…» Выпускники разбрелись по пыльному школьному плацу, где каждая трещина в асфальте, каждый камешек были до боли знакомы. Мальчики украдкой курили, девочки, достав из сумочек косметику, красились, исподтишка поглядывая на мальчиков. Теперь оставалось самое приятное — застолье в честь получения аттестатов и бал.
Наташа отошла в тень, достала письмо, нетерпеливо раскрыла конверт…
Здравствуй, дорогая Наташенька!
Я по-прежнему очень далеко от Москвы. Я там, где нет городского шума, нет суеты, зато какое великолепие природы! Какие тут сосны, какие закаты, как чист и прозрачен воздух…
Бумага письма была серой, тонкой, ломкой и просвечивающийся — короче говоря, казенной, а на конверте стояли какие-то непонятные буквы, цифры — что поделаешь, если получено это письмо из казенного дома!
Два года назад Нечаев получил срок в «пять лет лишения свободы с отбыванием в исправительно-трудовом учреждении строгого режима» — стало быть, оставалось ждать его еще три года. А это — целая вечность!
Из-за чего сидит?
Наташа и сама толком не знала — когда ее возлюбленный был еще не на зоне, а в ожидании суда парился на шконках следственного изолятора, девочка написала ему в Лефортово письмо, в котором призналась в любви; она почему-то вбила себе в голову, что Максима осудили именно из-за нее, за то, что он вызволил ее из пыточной камеры виллы Атласова. Пятнадцатилетняя школьница обещала любить его вечно и ждать хоть сто лет, а когда Максим наконец вернется — выйти за него замуж, прожить еще сто лет и умереть счастливыми в один день.
…свежий воздух, посильный труд, здоровый образ жизни — что еще надо для полного счастья? К тому же дисциплина, жизнь строго по распорядку. Это организовывает, не позволяя расслабляться. И какая разница, что меня ограждает от людей: бетонные коробки моего родного микрорайона или же колючая проволока? Знаешь, мне иногда даже кажется, что проволока и заборы чем-то лучше: сюда не могут проникнуть негодяи… Хотя тут и своих предостаточно. Что поделать: долгое сидение на одном месте невольно способствует занятиям философией…
Конечно же, узник сильно преувеличивал: лишение свободы еще никого не располагало к абстрактному философствованию. Но Наташе казалось: что, как он пишет, так, наверное, и есть на самом деле.
Значит, все будет хорошо — и встретятся они, и поженятся, и будут жить сто лет в любви и счастье, и умрут в один день.
А уж последние строки и вовсе внушали здоровый оптимизм:
Ничего, Наташенька, ты дождешься меня, меня там все дождутся, и я еще вернусь. Мы еще повоюем…
— Наташа, где ты пропадаешь, мы тебя повсюду ищем! — послышалось над самым ее ухом.
Девочка обернулась, судорожно сунула письмо с синим штампиком ИТУ в карман: перед ней стоял высокий, низколобый, прыщеватый одноклассник Игорь, сосед по парте в девятом классе. Впрочем, с сегодняшнего дня — уже бывший одноклассник…
— Что?.. Что?.. — непонятливо заморгала она, нервно заталкивая конверт поглубже в карман.
— Так после бала и гулянки идем по ночной Москве бродить?
— А кто еще идет? — заветное письмецо надежно покоилось на дне кармана.
— Да конечно все! День-то какой… Наверное, в последний раз вместе. Ну?
— Идем, — кивнула девочка с тихой грустью…
И были новые напутственные слова, и поднимались бокалы с шампанским, и был бал, и выпускницы — счастливые, с раскрасневшимися лицами танцевали с неуклюжими одноклассниками, и разлетались платья, шитые не менее чем за полгода, и наверняка каждая воображала себя Наташей Ростовой и Скарлетт одновременно.
А потом, как сложилось с давних времен, — традиционные гуляния по ночному городу, вдоль набережной Москвы-реки.
Выпускников, праздновавших последний звонок, было много, наверное, весь город — ломкие тенорки мальчиков, кокетливые повизгивания девочек, взрывы смеха — такой запомнилась выпускникам Москва в тот памятный день. И никто не заботился о том, что дома — «комендантский час» и что родители будут ругаться, если не придешь домой ночевать. Ведь родители, пусть даже самые строгие, тоже когда-то заканчивали школы, и тоже была в их жизни такая волшебная весна, и тоже цвели сирень и ландыши, и хотелось улыбок, вина, счастья, хотелось ходить по улицам так, чтобы не было у тех улиц тупиков, и хотелось встречать рассвет на Москве-реке…
Чего уж там, какой «комендантский час»: такой праздник бывает только раз в жизни!
А если праздник, если рядом девчонки, которых когда-то дергал за косички, у которых списывал контрольные и по которым вздыхал украдкой, то не грех показать себя настоящим гусаром, чтобы было почти как у взрослых.
Небольшая компания стояла в вечерних сумерках на набережной, рядом с пристанью прогулочных катеров. Девочки живо обсуждали, кто в чем был одет на выпускном балу и какое платье выглядело самым эффектным, а мальчики предавались более серьезному занятию — распитию спиртного и ностальгическим воспоминаниям.
— А ты помнишь, Наташка, — расчувствовавшийся Игорь, бывший сосед по парте, отер губы от шампанского и протянул девушке бутылку, — помнишь, как я у тебя классно сочинение содрал? Мне училка пятерку поставила, а тебе за это же самое — четверку…
— Да ладно, нашел о чем вспоминать, — его сосед, маленький, толстенький, потянулся за бутылкой. — Ты куда поступать надумал?
— А на фиг еще куда-то поступать, — отмахнулся недавний удачливый специалист по списыванию, — учиться? Чему учиться — как бедным быть, да? Или ты всерьез поверила той муре, которую директор нам на уши на линейке вешал? В школе горб поломал — и хватит…
— А я вот в экономический собралась… — мечтательно протянула одна из одноклассниц, любовно глядя на гусарствующего Игоря — он так лихо пил шампанское прямо из горла!
— Ну, бизнесменом станешь, — юноша, почесав угреватый подбородок, пристально вглядывался в ночную тьму, стараясь рассмотреть сквозь легкий туман, стелящийся над Москвой-рекой, очертания противоположного берега, — а толку что? Бизнесмены — не самые крутые люди. Над бизнесменами и поглавней есть.
— А кто, по-твоему, самый крутой? — немного обиделась будущая бизнесменша. — Президент, что ли? Или премьер-министр?
Бывший Наташин сосед по парте вновь потянулся к шампанскому и, достав из кармана сигареты, подчеркнуто небрежно щелкнул зажигалкой. Допив напиток, он швырнул бутыль в воду и наконец-то снизошел до ответа:
— Ха — президент!.. Премьер! Тоже мне, нашла с кем равняться… Бандиты — ясно кто! Вот если бы в какую-нибудь солнцевскую или долгопрудненскую группировку пойти!.. Тачка — обязательно шестисотый «мерс», баксов полные карманы, делать ничего не надо, в друзьях — крутые политики, и все тебя уважают и боятся… — размечтался искушенный в бандитской жизни подросток.
— Ладно, будет у тебя шестисотый «мерс», — успокоил толстенький, — а пока его нет, давайте на катере прокатимся. Кто хочет?
Захотели, естественно, все — и Наташа не была исключением. Игорь, как старший, быстро договорился с владельцем прогулочного катера — тот оказался на редкость сговорчивым.
Юноши и девушки взошли на палубу и расположились с шампанским. Взревел двигатель, послышался шум воды, и прогулочный катерок медленно отчалил от одетого в камень берега.
Ровные ряды электрических фонарей по набережным плыли в ночном тумане. Катер, оставляя позади себя две причудливые световые дорожки, медленно двигался вниз по течению. Ночной воздух отдавал теплой влагой, свежей травой, цветущими садами и немного бензином — запахами самостоятельной жизни. Недавние школьники, стоя на носу, вглядывались вперед — и наверняка многим пришло на ум банальное сравнение: вот так будет и дальше, так будут плыть они по реке жизни, и не будет на этой реке ни штормов, ни преград…
Наташа, держась за поручень, улыбалась мягко и отрешенно — ветер трепал ее густые каштановые волосы. Сейчас ей было как никогда хорошо: не хотелось думать ни о былых неприятностях, ни даже о будущем… Наверняка в этот момент она на секунду забыла и о своем загадочном дяде Леше, и даже о далеком Максиме…
Внезапно где-то сбоку истошно взвыла сирена, и из разреженного тумана показался нос катера с надписью «Речная милиция».
— Эй, вы, там, остановитесь, — послышалось из динамика.
Владелец послушно заглушил машину, и через несколько минут на борт прогулочной посудины поднимались к