— Ты… кто?
— Тебе это знать не полагается, — безусловно, Лютый был готов к столь незамысловатому вопросу.
— Ты… из какой бригады? Ты кто? Ты чей?
— Я не из бригады. Я ничей. Я сам по себе. И вообще — задавать вопросы буду я, а твое дело — отвечать.
Самообладание потихоньку возвращалось к пленнику — опершись спиной о стену, он попытался было подняться, но Максим, слегка надавив на плечо Заводного, заставил опуститься на место.
— А вот дергаться не стоит, не стоит… Я тебе об этом уже в машине сказал, — сурово напомнил Нечаев. — Ты далеко за городом, люди тут не ходят, помощи ждать неоткуда… А друзья твои скоро получат по деревянному макинтошу на Хованском кладбище.
— Что тебе надо? Ты знаешь, на кого копыта, бычье голимое, поднял? — непонятно почему Митрофанов впал в амбицию. — Ты знаешь, кто за мной стоит? Да тебя на мелкую капусту порежут, яйца свои сожрешь, сука ты бля… — он не успел договорить — схватив пленника за волосы, Максим легонько стукнул его затылком о стену, и тот мгновенно замолк.
— А разговаривать со мной надо вежливо, — с ледяной невозмутимостью гангстера посоветовал Максим. — Я ведь не говорю тебе таких обидных слов… И, если можно, без обещаний, которых все равно никогда не выполнишь: ты в моей власти, и я могу делать с тобой все, что хочу.
— Что тебе надо? — теперь голос Митрофанова прозвучал чуть-чуть примирительно.
— Мне надо немного. Во-первых — ты должен сказать, где теперь находится твой босс Сухой… Иван Сергеевич Сухарев. Только честно, без утайки, все, что знаешь — я обязательно проверю. Во-вторых — где он спрятал племянницу одного уважаемого человека, Наташу Найденко и в каком она состоянии… И, наконец, последнее: где теперь те сто миллионов баксов, которые…
Пленник перебил его, злобно сверкнув глазами:
— Ничего я тебе не скажу, хоть режь. Ничего я не знаю — ни о Сухом, ни о той малолетке, ни о филках. Лучше у тебя на пике сдохнуть, чем потом с Сухим…
— Очень зря, — безусловно, предусмотрительный Лютый предвидел и подобный поворот событий.
— Это ты зря… Сухой тебя потом на части порвет — помяни мое слово.
— Не порвет, — замок-«молния» портативной аптечки затрещал под пальцами Нечаева, и он извлек из нее два одноразовых шприца.
— Ты… что? — Митрофанов следил за действиями неизвестного с затаенным ужасом.
— Ничего, ничего…
Не глядя на пленного, Лютый, словно опытный медик, сломал головку стеклянной ампулы, быстро набрал жидкость в шприц, выпустил воздух. Затем резким движением закатал белоснежный рукав Заводного…
Безусловно, людей с сильной волей немало — куда больше, чем может показаться с первого взгляда. Такого бей, режь, пытай, гладь по животу раскаленным утюгом, приставляй к гениталиям электроды — будет молчать, как партизан на допросе.
Впрочем, классический набор отечественного рэкетира-садиста конца восьмидесятых — начала девяностых, все эти утюги, паяльники, тиски, лобзики для выпиливания по дереву и прочие инструменты из набора «Умелые руки» давно устарели морально, к тому же, некоторые, особо болеустойчивые клиенты требуют длительного болевого воздействия. Есть средство более радикальное; «качели» не выдержит даже самый мужественный человек…
«Качели» — это когда строптивцу вкалывают внутривенно пять кубиков калипсола, снотворного слабого наркотического действия. Следующий укол — так называемым «винтом», первентином, транквилизатором, который использовали еще в гестапо. После этого наступает шоковое выведение из наркоза. Затем — вновь калипсол, но уже большая доза, и вновь «винт»… Тело человека, которого подвергли такой жуткой пытке, ломает, члены буквально выворачивает, кажется, даже позвоночник готов лопнуть от невыносимой боли, и даже самый мужественный вряд ли выдержит больше десяти минут такой пытки…
Первый укол, и Митрофанов мгновенно «улетел». Лютый закурил сигарету, извлек из внутреннего кармана куртки диктофон, поставил его на запись и вколол первентин — спустя несколько секунд Заводной нелепо задергался, будто бы по его телу прошел электрический заряд огромного напряжения.
— А теперь — говори, — спокойно предложил Нечаев. — Итак — первый вопрос… Где Сухой?..
Тихо, почти бесшумно крутилась лента в миниатюрном черном диктофончике, и Заводной, даже боясь взглянуть на шприцы, разложенные перед мучителем, послушно отвечал на все вопросы: где скрывается Сухарев, каковы его ближайшие планы, где залег Алексей Николаевич Найденко, зачем он понадобился авторитету…
Только насчет денег жертва ничего не знала — видимо, Сухарев и впрямь не посвящал «шестерку» в этот щекотливый вопрос.
— Он точно в Польшу ездил… — облизав пересохшие от страха губы, сообщил Заводной.
— Когда?
— Ну, когда эти рамсы начались — сперва на дороге, затем в Белостоке с «Таиром» и с заводом в Малкиня.
— Зачем?
— Я не знаю… — упал духом истязуемый, подсознательно ожидая очередных «качелей».
— С Наташей что? — скользнув глазами по включенному диктофону, спросил Максим.
— Девчонку эту, Коттоновскую племянницу, на наркоту сильно подсадили, — заторможено произнес пленник. — На «русский оргазм».
— Да?
— Сам видел… Скажут руку поднять — поднимет, скажут ногу — тоже… Хоть трусы снять — все сделает. Она как животное — не думает совсем… Сухой мне сказал, — свистящим полушепотом продолжал говоривший, — мол, это не просто наркотик… Через этот порошок он хочет контролировать всех, кого достанет.
— И он записал Наташу на эту видеокассету? — печально догадался Нечаев, внутренне содрогаясь от справедливости своих давешних предположений относительно истинных целей проекта «Русский оргазм».
— Сухой велел эту кассету с собой захватить… Мол, если Коттон не захочет ехать, чтобы я ему это показал.
— А для чего Сухому ее на «русский оргазм» подсаживать? — Лютый недоверчиво поджал губы.
— Не знаю… Может быть, опыты ставит, может быть, просто вора унизить хочет, — предположил Заводной, затравленно следя за движениями рук своего мучителя.
— Так говоришь, тебя за Коттоном послали?
— Да… — глаза Митрофанова ввалились, словно у мертвеца, ломкие пальцы беспомощно шевелились, словно пленник пытался нащупать в пространстве некую спасительную точку.
— А зачем ему Коттон понадобился?
— Не знаю… Сухой ведь как базарит: он сказал — я сделал.
— Поня-я-ятно…
Вряд ли можно было выудить из Митрофанова еще что-то ценное — но и полученной информации хватало с лихвой. Нечаев не сомневался, что Заводной не соврал — теперь порученец Сухого наверняка понял, в чьи руки он попал, и врать не имело смысла.
— Последнее, — Лютый потряс перед лицом похищенного пакетиком со странным розоватым порошком. — Это и есть тот наркотик?
— Сухой просил, чтобы я Штуке передал, — теперь Заводной был в шоке; с одной стороны — эти страшные инъекции, с другой — неминуемая месть босса за предательство.
— Сиди тут, — рассовав вещи пленного по карманам, Максим кивнул на пакет. — Тут тебе пайка на несколько дней. Цени заботу. Я скоро приеду, а ты сиди тихо и не рыпайся. И никаких резких движений — я тебе не Сухой, я много, много хуже…
Пленник вполне уже мог оценить справедливость последнего утверждения…
Салатная «Волга» с таксисткими шашечками, миновав ряды коммерческих киосков, плавно свернула во дворик пятиэтажки в районе Курского вокзала. Из автомобиля вышел мужчина в кожаной куртке и, закрыв такси, осмотрелся по сторонам — ничего подозрительного не было. Закурив, он неторопливо двинулся в сторону поблескивающей лаком и хромом черной БМВ — то ли бандитского, то ли «конторского» вида.
Спустя несколько минут хищная тачка медленно вырулила на переполненное машинами Садовое кольцо — водитель на всякий случай посмотрел в зеркальце заднего вида, но на этот раз черной тридцать первой «Волги» не было…
Глава восемнадцатая
Невысокий жилистый старик с татуированными пальцами, сидя у старенького лампового телевизора, невидяще смотрел на телевизионную дикторшу.
— А теперь предлагаем вам трансляцию с последней пресс-конференции министра внутренних дел, — с чувством произнесла та.
— Нигде от этих ментов поганых покоя нет, — недовольно проскрипел татуированный старик и, тяжело поднявшись с продавленного дивана, переключил на другую программу — там шел старый советский детектив «Следствие ведут знатоки»; капитан Знаменский допрашивал какого-то пацана, наверняка хорошего. Переключил на третью — и вновь невезение: передача «Человек и закон». Подполковник московского РУОПа — лоснящийся, словно салом смазанный, — смачно, с леденящими душу подробностями повествовал зрителям об очередной героической операции, ликвидации преступной группировки в российской столице.
— Тьфу на вас! — чертыхнулся старик. — Что за напасть! Мусорское государство, куда не плюнь — всюду эти псины…
Подойдя к телевизору, он с чувством ткнул в кнопку — изображение, собравшись в одну точку, исчезло с выпуклого экрана.
Конечно, можно было развлечь себя видеомагнитофоном, — как ни странно, он подключался к этому доисторическому телевизору, но по двадцатому разу смотреть один и тот же фильм — удовольствие не из приятных. А даже самого плохенького видеопроката в этой местности, находившейся за шестьдесят километров от ближайшего поселка городского типа, естественно, не наблюдалось…
Алексей Николаевич Найденко — а это был именно он, — поднялся и, подавляя в себе естественное раздражение отмотавшего «десятилеточку» человека, подошел к окну, нервно отдернул жиденькую кисейную занавеску — в залитом жарким солнцем пыльном дворике никого не было видно. Суетливые чубастые несушки, разгребающие густую пыль, да два петуха, молодой и старый; гордые собой и своими острыми алыми гребешками и роскошными хвостами, красавцы поглядывали друг на друга с явной недоброжелательностью.
— У-у-у, петушилы… Размахались тут крыльями… — трудно было сказать, к кому относилось это донельзя двусмысленное слово: то ли к хозяевам курятника, то ли к недавним героям голубого экрана.