Демиденко утвердительно закивал головой.
– Борзов сбил и даже не остановился… – сказал он неожиданно зло. – А кореш мой бывший, приятель его Багиров, прямо заявил: «Не рыпайся, рисуй отказ в возбуждении уголовного дела…»
– Нарисовал?
– Нарисовал бы, майор, – грустно усмехнулся Демиденко, – был бы не в ржавой рубке, а на капитанском мостике, может быть, и в твоем чине… – Он жадно затянулся сигаретным дымом. – Сам знаешь, как у нас бывает…
– Знаю! И что дальше?
– А дальше – тишина! Через неделю меня отправили на медицинское переосвидетельствование, которое я не прошел, а затем комиссовали по состоянию здоровья и отправили на пенсию. Тут же нашелся доброхот, который принес мне фотографии моей жены с любовником. Я все оставил детям и ушел в бичи. С тех пор и живу в трюме…
– А куда делась белая «Волга»?
– Белую «Волгу» быстренько списали и продали одному грузину из Тбилиси, – Демиденко был словоохотлив.
– Кому, не помнишь? – обрадовался Ярыгин.
– Много времени прошло, майор! Но, поверь мне, белых «Волг» даже в Тбилиси наперечет, найти несложно… – Демиденко вздохнул и отвернулся к корме, откуда доносилось заунывное пение.
На корме у костра бичи оживились. Несколько человек, размахивая горящими факелами, в голом виде плясали вокруг костра и дикими голосами пели неразборчивые куплеты.
Демиденко, поймав удивленный взгляд Ярыгина, пояснил:
– Паспорта и одежду сжигают. Обряд такой: посвящение в бичи… – Демиденко поднялся. – Я, пожалуй, пойду! Нужен буду, знаешь где найти.
Ярыгин тоже поднялся и протянул Демиденко руку.
– Спасибо, старлей! Ты мне очень помог!
– Если так, то рад! – ответил Демиденко. – Хоть чем-то насолил этим мерзавцам.
– Ну, а под протокол скажешь? – в упор спросил Ярыгин.
– Скажу! – так же твердо ответил старший лейтенант. Он подхватил авоську с бутылками и, покинув рубку, спустился в трюм.
Осторожно, рассматривая каждый лежащий на пути камень, Ярыгин пустился в обратный путь.
Естественно, он не мог заметить спрятавшегося за разбитым катером Цвяха с одним из его подручных. Тот уже давно наблюдал за майором. Как только поступило сообщение, что Ярыгин вышел на Демиденко, Цвях помчался в бухту, но опередить майора ему не удалось. Оставалось лишь затаиться и наблюдать за ним в бинокль.
Когда Ярыгин увел Демиденко в рубку, Цвях злобно выругался и сказал подручному:
– Волкодав сквозь землю видит, мать его!
– Да, в десятку лепит! – подтвердил угодливо подручный. – А может, замочим его, и с концами? На бичей свалим, потрясем их, расколются… Что с бичей взять?
– Кретин! – Цвях сплюнул. – Ты думаешь, что в Москве этой байке так и поверят? Ну их к черту! Пусть болит голова у Борзова…
– Не болит голова только у дятла! – заметил подручный.
Цвях ничего не ответил. Он внимательно наблюдал за Ярыгиным с Демиденко.
Но чем дольше он наблюдал, тем меньше ему это нравилось. Особенно он насторожился, когда Ярыгин, пожимая руку Демиденко, благодарил его.
– Волкодава отпускаем. А с Раковой Шейкой потолкуем.
Они видели, как Ярыгин попрощался с Демиденко и ушел.
Но сразу к траулеру не пошли.
– Подождем, когда бичи угомонятся! – сказал Цвях.
И они стали ждать.
Бичи побуянили немного, но запасы «горючего», видно, у них подошли к концу, и они, сразу став тихими и вялыми, расползлись по своим норам.
Цвях с подручным выждали еще несколько минут, и не напрасно. То один бич, то другой выползали наверх, справляли малую нужду прямо в море и уползали обратно.
День очень быстро сменился вязкой южной ночью. В одно мгновение она упала на море, покрыв его просторы черным покрывалом. Цвях с подручным осторожно пробрались на палубу траулера и спустились в трюм. Струившийся лунный свет проникал в зияющие большие двери в борту траулера. Где-то рядом залаял пес, но его лай быстро сменился коротким взвизгом, очевидно, кто-то из бомжей пнул собаку, чтобы она не мешала спать.
Демиденко лежал на продавленном пружинном диване, беспокойно ворочаясь и что-то бормоча во сне.
Подручный Цвяха в полутьме наткнулся на какую-то большую железку и столкнул ее.
Грохот от упавшего железа разбудил бывшего гаишника. Он с трудом сел на матраце и испуганным со сна голосом спросил:
– Кто здесь?
– Это я, Володя! – подал голос Цвях.
– Цвях, ты? – узнал капитана Демиденко.
– Я, Володя, я! – присел рядом на матрац Цвях. – Потолковать пришел.
Демиденко достал из укромного местечка, известного одному ему, почти полную бутылку «Солнцедара» и отпил половину. Затем предложил Цвяху:
– Бормотень будешь?
– Из горла? – засмеялся он. – Давай, давно не пробовал.
Цвях бережно взял из рук Демиденко бутылку и, отпив из нее одним глотком граммов сто, вернул обратно бывшему гаишнику.
– Как ты можешь пить такую гадость? – спросил он брезгливо.
Демиденко засмеялся и пропел, чуть изменив Высоцкого:
– А гадость пьем из экономии: Хоть ночью пьем, но на свои…
И он лихо допил всю бутылку, после чего спокойно спросил:
– А о чем нам с тобой толковать-то?
– А с опером московским находишь тему? – вкрадчиво спросил Цвях.
– Принято! Сигаретой не угостишь?
– Ты это о чем? – спросил Цвях, доставая сигареты из кармана. – Что принято?
– Я думал, – сказал Демиденко, жадно затягиваясь дымом, – ты и сюда стал за данью ходить, а ты, оказывается, майора пас.
– Поручили, и пасу. Ты мне лапшу на уши не вешай! Говори прямо: сдал Борзова или нет?
Демиденко засмеялся.
– Что, Цвях, плохи ваши дела? – с издевкой спросил бывший гаишник и закашлялся, подавившись дымом. – Почуяли, что у опера сеточка мелкая, а удавка шелковая?
– Что ты лезешь в наши дела, старлей? – разозлился Цвях. – Не хочешь с нами работать, бог с тобой, но закладывать-то зачем? Неужели тебе не надоела жизнь бродячего пса? Возвращайся, я все устрою, слово даю. Из-за своей бабы ведь ты здесь оказался. Найдешь другую, квартиру дадим, все путем…
– Кранты вам всем, Цвях, кранты! – перебил его Демиденко и для верности чиркнул пальцем себя по горлу. – Корешу моему бывшему, Багирову, так и передай.
– Обязательно передам! – пообещал Цвях и встал.
Это было сигналом к действию, и тотчас же из темноты шагнул подручный. Он взмахнул рукой и обрушил на голову Раковой Шейки сокрушительный удар монтировкой.
Удар был такой силы, что Демиденко не успел даже вскрикнуть.
Цвях с подручным подхватили мертвое тело, и стараясь не шуметь, с трудом выволокли покойника из трюма. Подтащив его к корме, они молча сбросили Раковую Шейку в воду. Тревожно вскрикнул павлин. Старуха выглянула из рубки. Закусив щербатым ртом пальцы, чтобы не выдать криком своего присутствия, она молча скрылась в своем убежище.
Неудачная попытка
Толстый ковер ручной работы покрывал весь пол спальни, выдержанной в белых тонах: белая мебель, обои слоновой кости с золотой насечкой, белые шелковые занавески с золотой вышивкой, закрывающие окно и дверь на открытую лоджию…
Утро…
– Петя! – обратилась Борзова к мужу, лежащему в шелковой пижаме в постели. – Поработай лифтером!
Она подошла поближе, в одних трусах и в лифчике, и села рядом с ним, подставляя свою несколько располневшую спину, чтобы он застегнул ей бюстгальтер.
– Могла бы купить и номером побольше! – сказал ей Борзов, с трудом застегивая его. – Тесные и носить вредно.
– Жить тоже вредно! – отмахнулась Борзова.
Борзов не стал перечить жене. Его голову распирало, давили на мозги другие мысли. Начавшиеся в городе аресты смутили его покой. Не успокоил и приезд Липатова, которого он ожидал с таким нетерпением. Он хотел выяснить обстановку в Москве. Но старик, несмотря на неоднократные вопросы Борзова, каждый раз уходил от прямых ответов. Поэтому основные надежды он теперь связывал с супругой, которая сегодня должна была встретиться с Липатовым.
Тамара Романовна нарядилась в облегающее платье бирюзового цвета и перед большим овальным зеркалом стала наводить марафет. Закончив, она из белой тумбочки достала перламутровую шкатулку и выудила из нее золотое кольцо с изумрудом.
– Как ты думаешь, – обратилась она к лежащему мужу, – этот камень подходит к платью?
Лицо Борзова перекосила гримаса злобы.
– Нашла время менять цацки каждый день! – не выдержал он. – Я тебе твержу, твержу… Уже Липатов замечания делает… Как будто не знаешь, что за обстановка в городе… Ты пойми, ради твоего Юрпалова из Москвы следственную группу присылать не станут…
С улицы перед окнами квартиры Борзовых послышались короткие гудки автомобиля.
Петр Григорьевич мгновенно соскочил с постели и выглянул в окно. Узнав машину Липатова, он торжественно объявил:
– Карета наместника у подъезда, графиня!
Тамара Романовна в последний раз поправила прическу и заторопилась к двери.
– Тамара! – неожиданно нежно и тепло обратился к жене Борзов. – Втолкуй Липатову: началась охота! За этим Оболенцевым чья-то спина пошире прокурорской: пусть не ждет, что-то делает… Поздно будет.
Тамара Романовна театрально послала мужу воздушный поцелуй и исчезла.
Борзов тяжело вздохнул и стал одеваться.
Звонок в дверь прервал его туалет. Чертыхаясь и зевая, он побрел открывать.
«А где, интересно, Рита? – вдруг вспомнил он об отсутствии дочери. – Неужто ночевать не приходила? Надо у Тамары спросить, когда вернется. Может, не стала дожидаться свадьбы? А, дело молодое, не маленькая».
Открыв дверь, он оторопел. Перед ним стоял Багиров.
– Аркадий? – удивленно спросил Борзов, жестом приглашая войти в дом. – Ты, случайно, квартиры не перепутал?
Багиров молча вошел и закрыл за собой дверь.
– Ну, что еще случилось, выкладывай, – провожая Багирова в гостиную, сказал Борзов.
Полковник так же молча подошел к музыкальному центру, достал из кармана кассету, вставил ее в магнитофон и включил.