— Чем занимаешься? — поинтересовался Меркулов.
С момента смерти Косых они не общались. Турецкий, чувствуя вину, понимал, что и это дело ему придется принимать к своему производству. Уж слишком тугим становился узел вокруг дела Замятина. Но сам инициировать разговор не решился бы, хотя мог еще с утра зайти к Меркулову. Тот уже с семи часов наверняка был на месте.
— Телевизор хотел посмотреть, — ответил он после долгой паузы.
— Поднимайся ко мне. Вместе посмотрим.
Это облегчало задачу. Вот и повод решить вопрос о Косых.
Когда Турецкий вошел в кабинет Меркулова, Замятин на экране поднялся на трибуну, разложил бумаги и с победным видом оглядел зал.
— На лицо посмотри, — сказал Меркулов, не отрывая взгляда от экрана, — что-то будет.
— Что? — живо спросил Турецкий, обрадовавшись, что начальство не завело с ходу разговора о гибели Косых. Может, вообще пропустит?
— Свидетель погиб, вот что.
— А ему, по-твоему, доложили? И он от этого довольный как слон?
— Доложили, — Меркулов уверенно кивнул, — скажи спасибо, если через два дня его частные охранники не откажутся от показаний и не заявят, что на них было оказано давление.
— Думаешь, Замятин с помощью Хмуренко… — Турецкий запнулся, не в силах доформулировать мысль — никак не мог решить, кто из них большая сволочь.
— Не думаю, — также уверенно покачал головой Меркулов, — ты посмотри на зал!
Камера прошлась по залу заседаний. Большая часть депутатов аплодировала Замятину как народному герою. Человек двадцать из полутора с лишним сотен демонстрировали по этому поводу свое явное неодобрение.
— Явный перевес на стороне органов прокуратуры, — прокомментировал Турецкий, — если ему сейчас доставить тех двух телок, он бы их трахнул на бис в прямом эфире.
— Не шуми, — попросил Меркулов (Замятин уже начал речь), — давай послушаем.
«…В последнее время деятельность Генеральной прокуратуры стала встречать ожесточенное сопротивление со стороны некоторых крупных государственных чиновников, могущественных финансовых структур, отдельных представителей спецслужб и других правоохранительных органов, а также части депутатов. Я имею в виду проправительственно и пропрезидентски настроенных политиков в Государственной думе и Совете Федерации…»
Под одобрительный гул Замятин пригубил воды.
— Уточнил! Чтобы не обиделись! — Турецкий закурил, потом, спохватившись, хотел погасить сигарету, но Меркулов махнул рукой: кури, мол.
— С первой минуты пошел на открытую конфронтацию с президентом, — констатировал он. — Кончится тем, что попросится назад, вот увидишь.
— Не попросится. Что он, мальчишка с грязной попой? Вчера подал в отставку, сегодня передумал! Облает всех, кого надо, и уйдет с помпой. Может, не с первого захода — так больше треска.
«…Очень многие хотят моей отставки и ждут ее как манны небесной. В первую очередь это касается людей, нажившихся на незаконной приватизации, людей, создавших финансовые империи при государственной поддержке, а теперь бессовестно обманывающих государство, не желающих платить налоги и утаивающих сверхприбыли, подающих липовые документы о многомиллиардных убытках. Дошло до того, что экспорт природного газа стал якобы убыточным! При этом олигархи, не особенно маскируясь, вкладывают средства в создание собственных незаконных спецслужб, одно дело охранного агентства „Вулкан“ чего стоит! Этим людям моя деятельность на посту генерального прокурора — острый нож в сердце…»
— Скорее — колючка в задницу. — Турецкий злобно усмехнулся. — Нужно подкинуть Хмуренко идею устроить очную дискуссию между Замятиным и Сосновским. Может, они его нечаянно в пылу дискуссии стукнут тяжелым тупым предметом по голове.
«…Удалось посеять недопонимание между мной и президентом. В первое время он оказывал мне существенную помощь. Но в определенный момент она прекратилась и начали циркулировать слухи о моей неизбежной скорой отставке…»
Турецкий резко встал из кресла, будто его вышвырнуло пружиной.
— Пойду, пожалуй, выйду на пять минут в коридор. Не то я сам сейчас запущу в телевизор тяжелым тупым предметом! А когда вернусь, попрошу тебя, Костя, и этого Косых тоже повесить на меня.
Вместо пяти минут он ходил тридцать пять. Заглянул к себе: не ждет ли кто под дверями, прошелся по этажам, выкурил полпачки, снова зашел к себе, включил кофеварку, потом передумал и вернулся в кабинет Меркулова.
Меркулов сидел в прежней позе и продолжал внимательно слушать выступление Замятина.
«…Я не совершал никаких противозаконных действий. А вот известная кассета с человеком, похожим на генпрокурора, снята преступным путем с грубым нарушением закона…»
— Вот урод! — Турецкий аж подпрыгнул в кресле. — Плевать ему, что все уже установлено, опять «человек, похожий на»! Он думает, что все будут молчать, блюсти тайну следствия?!
«…Заявление об отставке я подал, подвергшись серьезному нажиму. Если вы окажете мне доверие, я готов вернуться к работе, чтобы довести до конца расследование уголовных дел против коррумпированных чиновников в Кремле и в Доме правительства. У меня есть конкретные доказательства и факты по этим делам, с которыми я хотел бы вас ознакомить. Для этого я просил бы объявить перерыв и после провести закрытое заседание…»
Меркулов молча подошел к сейфу и достал початую бутылку коньяка. Накапал себе несколько капель, остальное вылил Турецкому в стакан.
— Экономь нервы. И востри лыжи.
— Может, лучше весла сушить? — Турецкий воспринял слова Меркулова как шутку, но тот, похоже, был абсолютно серьезен.
— Предстоит тебе ехать в Швейцарию. Я так думаю. Где же еще президент, правительство и Сосновский могут прятать миллиарды? А дело Косых забирай себе, я распоряжусь.
Для начала Турецкий поехал в Садовники, но Ильина с Позняком не застал, опоздал буквально на десять минут. Во дворе столпилось огромное количество народа — суббота, все дома. Похоже, собрались жители изо всех соседних домов.
Разминулся с операми, нужно хоть уборщиц из «Ирбиса» передопросить, решил Турецкий.
Разыскать с ходу удалось только бригадиршу, остальные уборщицы, по словам соседей, вместе отправились то ли на базар, то ли еще куда-то.
С бригадиршей разговора не получилось, Турецкий даже представиться не успел.
— Двадцать тысяч приноси, тогда поговорим! — перебила его бабулька и повернулась к Турецкому спиной.
— Зачем вам двадцать тысяч? — спросил Турецкий, заходя к ней с лица. — Вам мало платят в «Ирбисе»?
— Не твое дело, душегуб! — Она опять отвернулась. — Двадцать тысяч — мне на похороны. И все равно слова тебе не скажу, хоть сажай меня, хоть режь! И никто не скажет, не сумлевайся!
Он все же усомнился и решил дождаться остальных. Можно было, конечно, не теряя времени, заняться Тихоновым, Свешниковым и Ильичевым, но их Турецкий отложил на вечер. Вечером Меркулов отправится заседать в свою комиссию и никто не будет его дергать.
Бабульки уборщицы вскоре вернулись, но, допрошенные по отдельности, повторили одно и то же: «Пошел ты…»
К себе Турецкий приехал в начале второго. Ильина и Позняка по-прежнему не было. Позвонила секретарша Меркулова:
— Александр Борисович, Константин Дмитриевич у генерального на совещании, просил вас никуда не уезжать и дождаться его звонка, примерно с двух до трех. А сейчас включайте телевизор. Будет интервью президента по поводу решения Совета Федерации.
— Не утвердили отставку?
— Не утвердили. Но указ о временном отстранении от должности остается в силе.
— Хорошо, спасибо, сейчас буду смотреть. — Он повесил трубку и добавил вслух: — Просто поражаюсь Косте! Как он может часами все это спокойно слушать?!
Большой телевизионный день, усмехнулся Турецкий уже про себя и включил ящик. Появилась заставка: «Эксклюзивное интервью Президента России телекомпании „CNN“». У телевизионщиков, видать, что-то не заладилось. Начало интервью не показали, картинка возникла неожиданно, а спустя несколько секунд посреди фразы президента появился звук.
«…антигосуда-а-арственную позицию. Только так я это расцениваю».
Корреспондент:
«По нашим сведениям на закрытом заседании Совета Федерации Владимир Замятин обнародовал сведения о крупной взятке, переданной владельцем одной из швейцарских строительных компаний управляющему делами президента, а также о ваших личных счетах и счетах вашей дочери в швейцарских банках. Как вы можете прокомментировать эти заявления Замятина?»
Президент:
«У вас, я вижу, хорошо информированные источники. Надо будет как-нибудь с ними разобраться…»
Принял сто граммов для храбрости, решил Турецкий по тому, как президент улыбнулся и по тону, с которым он произнес последнюю реплику. А может, и двести.
«…Это тщательно спланированная провокация! Замятин вступил в преступный сговор с Генеральной прокуратурой!»
Возникла пауза. Турецкого начал разбирать смех, ясно, что президент имел в виду не Генпрокуратуру, а Совет Федерации. Интересно, как он теперь будет выпутываться?
Корреспондент:
«Что именно вы имеете в виду, господин президент?»
Пауза.
«Генеральную прокуратуру Швейцарии! Это международный преступный сговор, понимаешь!»
Турецкий чуть не съехал со стула. Корреспондент задал очередной вопрос, но Турецкий его не расслышал: звук был выведен на минимум с утра, и телефонный звонок его заглушил.
— Вырвался на две минуты, — произнес Меркулов фразу, ставшую за последние дни сакраментальной. — Выдаю очередную государственную тайну: Замятин на закрытом заседании Совета Федерации…
— Сообщил о швейцарских счетах президента и членов его семьи, а также взятках в управлении делами президента, — продолжил Турецкий.