Помощники депутата Тихонов и Свешников в наручниках, с носовыми платками во рту лежали под стеной. Ильин, Позняк стояли рядом, держа их на мушке.
— Подъехали? — тут же позвонил Скрыпник. — Выйдите из машины и подтащите трупы к окну, я хочу их видеть.
Ильин саданул рукояткой пистолета Свешникова по затылку и, схватив за шиворот, подтащил к окну, положив на спину, чтобы Скрыпник не увидел наручников.
— Второй тоже есть! — крикнул в окно. — Тащить?
— Я вам верю, — крикнул из окна Скрыпник. — Снайперы ушли?
— Да.
— Садитесь в машину и откройте заднюю дверцу. Мы выходим.
Ильин отключил Тихонова и отошел за угол, Позняк залег в кустах у забора.
Дверь открылась. Появилась вначале Лидочка, хромая на загипсованную ногу. Из-за ее плеча осторожно выглядывал Скрыпник. Турецкий распахнул заднюю дверцу. Скрыпник сделал еще шаг, и в этот момент Тихонов издал протяжный стон и дернул ногой.
— Сволочь! — рявкнул Скрыпник и занес над головой Лидочки монтировку.
Выскочивший из-за угла Ильин не успел. Позняк выстрелил из кустов. Скрыпник, выронив монтировку, осел на землю.
— Ну и зачем ты это сделал? — спросил Турецкий.
— А что, надо было стоять и смотреть?! — возмутился Позняк.
— Во-первых, по ногам надо было стрелять, а во-вторых, ты лежал, а не стоял, тем более по ногам удобней было.
— Я и целился по ногам.
— Только попал в лоб, — вздохнул Турецкий. — И обратился к уже пришедшим в себя Свешникову и Тихонову: — Значит, так, господа общественные помощники, как вы уже успели заметить, у вас труп. А у нас ваши пистолеты с глушителями и качественными отпечатками. Причем выстрел сделан из пистолета товарища Свешникова. — Турецкий выдержал паузу, давая возможность Тихонову и Свешникову осознать ситуацию. — Внимание, а сейчас я проявлю чудеса всепрощения. Вова, сними с них браслеты. — Ильин, до сего момента утешавший Лидочку в машине, с явной неохотой выбрался и расстегнул наручники. — Сейчас вы пойдете к своему Ильичеву, скажете, что Скрыпник трагически погиб, и можете существовать себе дальше. Но если еще раз приблизитесь к этой девушке, — Турецкий ткнул пальцем в Лидочку, — сами или посредством своих товарищей… или ее имя будет упомянуто всуе, тут же в уголовном деле об убийстве Скрыпника появляется в качестве улик ваше оружие. Все понятно?
Общественные помощники синхронно кивнули.
— Последний вопрос: так что там с шестьюдесятью тысячами, которые вам кто-то должен?
— Не было их, — буркнул Тихонов. — Мы ее на понт брали.
— Свободны.
Тихонов и Свешников резво потрусили к своему «опелю», пока Турецкий не передумал.
— А на фиг вообще надо с трупом мудрить? — обратил на себя внимание Позняк. — Вызовем бригаду, расскажем, как все было. Этих вы, конечно, зря отпустили, и тем не менее при захвате заложника, видя, что этому заложнику угрожает прямая опасность, я мог стрелять. Никто слова не скажет.
— Я скажу, — отрезал Турецкий. — Никакого заложника тут не было. Проверь пистолет.
Позняк, обиженно сопя, изучил оружие:
— Обычный ПМ, номер спилен.
— Ну и отлично. Звони Грязнову, скажи, завалил матерого преступника. — Турецкий подал Позняку сотовый и, пока тот разыскивал Грязнова и докладывал о своих сомнительных успехах, занялся наконец Лидочкой.
Физически она не пострадала, но понервничала, конечно, сильно.
— Давай, Вова, отвези девушку домой, — распорядился Турецкий. — Гостей не принимать, кроме меня, конечно, и родителя. Кстати, о родителе, забыл совсем.
Он отобрал обратно сотовый и позвонил Меркулову:
— Костя? Все нормально, она с Ильиным едет домой, подъезжай туда, я подтянусь попозже.
Турецкий жадно закурил и пожалел, что нет возможности прямо сейчас пропустить пятьдесят коньяка или хотя бы чашку кофе.
— Ладно, Эдик, запоминай: убитый Скрыпник Яков Тимофеевич, сотрудник ООО «Данко», — подозреваемый в убийстве Шестова Леонида Макаровича. Я заинтересовался гибелью Шестова в связи с расследуемым мною делом о коррупции в Минтопэнерго. Обстоятельства смерти Шестова расследовала городская прокуратура Москвы — следователь Соколов, который по указанию свыше прекратил дело. Я его возобновил. Соколов о том, что Скрыпник — подозреваемый, наверняка не догадывался. Но это не важно. Я путем несложных логических выкладок вышел на подозреваемого. А тебя, Эдик, попросил помочь мне с ним поговорить и в случае необходимости задержать. Он на разговор не пошел, попытался скрыться, мы его преследовали, он оказал сопротивление, выстрелил в тебя, завязалась драка, и ты застрелил его из его же пистолета. Запомнил?
Пока Турецкий рассказывал, Позняк тщательно вытер рукоятку ПМ, приложил к ней руку Скрыпника, а потом свою.
— А он на самом деле убил Шестова или это вы только что придумали?
— На самом деле.
Дорассказать Турецкий не успел — приехал Грязнов с дежурной оперативно-следственной группой из ГУВД.
— Кого вы тут еще замочили, на ночь глядя, — ворчал и кряхтел Вячеслав Иванович. — Не могли до утра подождать. Я только новости сел посмотреть, там Хмуренко опять Замятина стебает, а тут матерые рецидивисты, трупы, никакой личной жизни…
— Слава, не брюзжи, — попросил Турецкий.
— Ага, конечно, мы сами с усами, нам такие Грязновы и даром не нать, и с деньгами не нать?! А как труп, так давай, Слава, трудись, да? — Всласть наворчавшись, Грязнов вынул из кармана фляжку и протянул Турецкому. — На, хлебни, сам небось не допер на убийство прихватить, а на улице, между прочим, плюс два. Так кого вы тут порешили?
Позняк с фотографической точностью повторил инструкции Турецкого.
— Ну так если он есть убийца, зачем было меня вызывать?
— Затем, что он пока не убийца, а подозреваемый, причем в деле, которое официально прекращено, — объяснил Турецкий. — В общем, я тебя прошу, когда на Эдика начнут давить и спрашивать, насколько правомочной была его стрельба, чтобы ты за него заступился, дал заключение о правомерности его действий.
— А больше ты мне ничего не хочешь рассказать? — справился Грязнов, недоверчиво и подозрительно разглядывая Турецкого.
— Могу посвятить в подробности преступления, в совершении которого я подозревал убитого, — с честным лицом заявил Турецкий. — Шестов сгорел в своей даче ночью. Прокуратура района (все это имело место в деревне Веледниково), а потом и прокуратура города признала пожар и смерть Шестова несчастным случаем. Но была одна закавыка: при слабеньком в принципе пожаре и небольшом количестве дыма Шестов умер во сне от отравления угарным газом. Реально его убил вот этот вот хладный труп, Скрыпник. Отравил угарным газом. Напустил в дырочку в раме из аквалангистского баллона. Потом вошел в дом, устроил поджог и уехал. Если бы пожар обнаружили чуть позже, доказать убийство было бы невозможно.
— А мотив?
— Это слишком сложно, Слава. Скажем так, финансовые злоупотребления Скрыпника на службе стали достоянием Шестова, и тот собирался его разоблачить. — Турецкий посмотрел на часы и ужаснулся: — Давайте вы тут сами заканчивайте, а я побежал.
— Э-э! Куда?! Что значит «побежал»?! — возмутился Грязнов.
— Слава, я только сегодня из Женевы, я три дня жену не видел, я ранен, наконец, мне постельный режим врачи прописали.
Поехал Турецкий, разумеется, не к жене. Меркулов добрался до Лидочкиной квартиры всего минут за пять до него, так что ничего интересного Турецкий не пропустил.
— Мы наконец получили результаты искусствоведческой экспертизы икон, которые вы продали Гроссмайеру. Можете ознакомиться. Экспертизой установлено, что иконы ваши — мазня, так что мошенничество можно считать доказанным. Читайте. Вашу мазню вы продали по цене произведения искусства.
— Спасибо, я догадываюсь, что там написано, — отказалась Инара.
— Не желаете, я вам зачитаю. Та картина, которую вы пытались выдать… — Пирогова полистала акт и насмешливо процитировала: — «За „список“ с „Богоматери Владимирской“, выполненной в стиле „Умиление“, то есть Богоматерь с младенцем на руках и датированный началом девятнадцатого века, является безусловно талантливой, но, вне всякого сомнения, современной работой». К сожалению, для экспертизы пришлось прибегнуть к услугам музейных работников и реставраторов, которые, в отличие от наших экспертов, не могут обойтись без лирических отступлений. Вторая проданная вами картина, тоже Дева Мария с младенцем на руках, «так называемая „Одигитрия“, или „Путеводительница“, Богоматерь изображена в фронтальной, торжественной позе, правая рука поднята в жесте моления, обращенном к сыну…». И тоже талантливая, но подделка.
Пирогова спрятала акт обратно в папку.
— При обыске у вас обнаружены другие неоконченные работы, и все сплошь Богородицы. «Богоматерь Казанская», «Богоматерь Тихвинская», «Богоматерь Оранта», «Богоматерь Знамение»… Вы что, специализируетесь на женских образах? С себя пишете?…
Следствие тянется уже три недели. Теперь Инару на допросы стали вызывать реже, раз в два, а то и три дня. Следствие, видимо, близится к концу.
— Вели вы себя, Филиппова, можно сказать, достойно. Сообщников не выдали. Собираетесь предстать перед судом в гордом одиночестве?
— Не было у меня никаких сообщников. Я все делала сама…
— Сами рисовали, сами продавали?! — ухмыльнулась Пирогова. — Неужели вы думаете, мы в это верим? Приехала такая себе талантливая во всех отношениях девочка из далекого Свердловска, ни родственников, ни знакомых, ни связей в Москве, и вдруг на пустом месте обросла знакомствами, клиентурой… Вы сами-то верите, что такое возможно?
— Сообщников у меня не было, — упрямо повторила Инара.
— Ладно, облегчу ваши моральные страдания. О Яшине Георгии Константиновиче мы давно все знаем. Ваш Георгий вот уже лет пять плодотворно трудится на ГБ, пишет доносы на иностранцев, потому мы его и не трогаем. А с вами незадача вышла: немец заявление написал, а ГБ осведомители в данный момент не нужны, или, может быть, вы им на роль осведомителя не подходите, так что придется вам отвечать по всей строгости закона…