— Даешь мир! — раздался возглас из зала.
— Да, товарищи, — подхватил Крыленко под овации делегатов и гостей, мы требуем мира. Наступил критический момент, революционный пролетариат ждет, что мы исполним свой долг перед революцией и страной. Можно не сомневаться, что мы не обманем его надежд!
«Даешь мир!», «Долой Временное правительство!» — эти лозунги звучали непрерывно под сводами Смольного. И потом, после съезда, — на гигантском митинге в цирке «Модерн», ставшем в эти бурные октябрьские дни семнадцатого года ареной небывалых по своему размаху и силе народных манифестаций.
«Не пощадим жизни для торжества революции» — так закончил свою речь на митинге Николай Крыленко, и это звучало как клятва, как присяга, которую повторил вслед за ним заполненный до отказа огромный зал.
Дзержинский отвел его в сторону:
— Ты окраины хорошо знаешь? Лесновский район найдешь? Прекрасно! Тогда запомни адрес… Сегодня, в десять вечера…
— Ильич будет?
— Лишний вопрос, — засмеялся Дзержинский. — Конспирация у тебя явно хромает.
Неужели он снова увидит Ленина? Вот уже три с половиной месяца Ильич скрывался, и мало кто знал его адрес. Теперь, когда вооруженное восстание стало вопросом дней, он вернулся в Петроград, но Крыленко, выйдя из тюрьмы, еще ни разу не встретился с вождем партии.
— Ты увидишь двухэтажную дачу… Кругом грязь, рытвины, ухабы. Так что смотри в оба. Хотя вряд ли ты что-нибудь увидишь. Темнота там — хоть глаз выколи.
…Споткнувшись лишь однажды и оцарапав руку о некстати вынырнувший из темноты дощатый забор, Крыленко вышел прямо к цели. Двухэтажный деревянный дом чернел в глубине палисадника. Ни одно окно не светилось. А вдруг ошибка? Крыленко стал искать табличку на двери. Так и есть: фрау Бертлинг. Это жена директора компании «Зингер», выпускавшей известные всей России швейные машины. На время войны она предпочла уехать к себе домой. Теперь, пожалуй, уже не вернется.
На условный стук дверь отворилась бесшумно. Никого ни о чем не спрашивая, Крыленко поднялся по скрипучей деревянной лестнице на второй этаж, нащупал в темноте ручку двери. Яркий электрический свет ослепил на мгновение.
Просторная комната с наглухо завешанными окнами была уже заполнена людьми. Лица все знакомые — свои. Дзержинский, Свердлов, Калинин, ВолодарскийЧлены ЦК… Представители Петроградского Совета, профсоюзов… Товарищи с мест…
Но Ленина не было. «Жаль», — подумал Крыленко. Он совсем уже свыкся с мыслью, что будет Владимир Ильич.
— Не пора ли начинать? — спросил кто-то.
Ответил Свердлов:
— Должны еще подойти несколько товарищей. Тогда и начнем.
Калинин постучал карандашом по столу:
— Прошу минутку внимания… На первом этаже окна не закрыты. В случае тревоги ими можно воспользоваться, чтобы уйти.
В комнату вошли еще трое. Одного из них Крыленко хорошо знал: это был Шотман, рабочий Обуховского завода, видный большевик — к нему Елена Федоровна ездила в Киев, где ее по доносу арестовали.
Второго представил Свердлов:
— Товарищ Эйно Рахья, связной ЦК.
Третьим был низенький старичок с седыми, небрежно причесанными волосами, в непропорционально больших очках, съехавших на нос. Вид у него был вполне добродушный, такой домашний и мирный, что старичок казался попавшим сюда явно не по адресу.
Ни с кем не здороваясь, он снял очки, а потом и волосы. Да, и волосы тоже…
— Владимир Ильич! — охнул Крыленко.
— Владимир Ильич! — хором закричали все. — Не может быть!..
— Товарищи, соблюдайте тишину! — безуспешно пытался навести порядок Свердлов.
Возбуждение от встречи с вождем улеглось не сразу. Ильич и сам подтрунивал над своим гримом. Казалось, все же он был доволен, что на какое-то время ему удалось ввести в заблуждение даже близких товарищей. Значит, шпики и подавно примут его за ничем не примечательного деда.
Свердлов открыл совещание, и приветливая, милая улыбка на лице Ильича разом исчезла. Вопрос, который предстояло решить, был очень важен: действовать или ждать? Восстать или оставить власть в руках буржуазии?
— Диктатура корниловская или диктатура пролетариата и беднейших слоев крестьянства? — Так сформулировал суть проблемы Ленин. — Массы ждут от нас не слов, а дела.
Ленин кончил говорить, и какое-то время в комнате стояла тишина. Каждый понимал, перед каким решением он стоит, что означает этот вечер для партии, для народа, для страны. Для всего мира…
Взял слово Крыленко — он представлял Военное бюро ЦК:
— Настроение в полках поголовно наше.
Его поддержал Володарский, представитель большевистской части Петроградского Совета:
— По первому нашему призыву все явятся на улицу. Рабочие только ждут сигнала, чтобы взять власть в свои руки.
От профсоюзных комитетов заводов и фабрик выступил Скрыпник:
— Повсюду тяга к практическим результатам. Надо действовать!..
— Не следует ждать, когда нападут на нас. Самый факт наступления дает шансы на победу, — сказал Калинин.
Ленин непрерывно делал заметки в блокноте, удовлетворенно кивая головой. Один за другим ораторы представляли все новые и новые доводы в пользу восстания.
Но вот заговорил член ЦК Зиновьев:
— А где гарантия, что обеспечен успех? В Питере у нас силы невелики. Я считаю, что рисковать не стоит…
Ему вторил Каменев:
— Аппарата восстания у нас нет, а у наших врагов превосходная организация…
Крыленко видел, как хмурится Ильич.
— Реальной силы у буржуазии нет, — сказал Ленин. — Перевес явно на нашей стороне: таковы факты. И власть мы удержим. А как считаете вы, Николай Васильевич?
— Военное бюро этот вопрос обсуждало. Все сходятся на том, что вода достаточно вскипела.
Голоса колеблющихся потерялись в хоре тех, кто трезво оценивал обстановку и сознавал историческую важность момента.
Опять взял слово Ленин:
— Если политическое восстание неизбежно, то нужно относиться к нему как к искусству.
«Как к искусству», — мысленно повторил Крыленко. — Какое удивительно точное слово!
Было уже семь утра. Скоро рассвет.
— Итак, голосую, — сказал Свердлов. Он казался спокойным, и только очень наблюдательный глаз мог заметить, чего ему стоило это спокойствие. Кто за резолюцию о восстании, предложенную Владимиром Ильичем и одобренную шесть дней назад Центральным Комитетом? Девятнадцать… Кто против? Только двое…
Воздержавшихся — четверо…
Наступила короткая тишина. Каждый остался наедине со своими мыслями. Значит, все, о чем годами мечтали эти люди, все, чему посвятили они свои жизни, все, к чему стремились лучшие умы человечества, чего жаждал исстрадавшийся многомиллионный народ, — значит, все это через несколько дней станет реальностью?! И наступит тот последний, решительный бой?!
— Пора расходиться, — раздался в тишине голос Свердлова. — Пожалуйста, по одному…
Возле огромной, порванной на сгибах карты города, утопая в табачном дыму, заседал Военно-революционный комитет. У этого заседания не было ни конца, ни начала. То и дело члены «военки» поднимались со своих мест, чтобы отправиться в части, в воинские училища, арсеналы, на заводы, где формировались отряды Красной гвардии, на площади, бульвары и парки, временно ставшие полигонами, где после смены рабочие, никогда не державшие раньше оружия, учились стрелять, овладевали техникой уличного боя.
Уходили одни — приходили другие, сообщали свежие новости; как прошел митинг в той или другой части, какое решение приняли солдаты, что сообщают большевистские комитеты фронтов.
Антонов-Овсеенко — взмокший, с красными от бессонницы глазами под стеклами очков — непрерывно подсчитывал силы:
— Выборгский район — пять тысяч… Московский — восемь тысяч… Невский — четыре тысячи…
— Четыре пятьсот!..
Молоденький солдат в ладно пригнанной шинели, не успев еще отдышаться, сообщил радостную новость: еще пятьсот штыков в Невском районе присоединились к силам революции.
И так все время: каждый час, каждые полчаса цифры устаревали… Росли!
… - Товарищи, раньше чем к вечеру меня не ждите!
Забывший о сне и еде, Крыленко только что вернулся с очередного митинга и вот уже мчится на другой.
— Ты куда?..
— В броневой дивизион. Вместе с Раскольниковым…
Оттуда на Большой Сампсониевский, в лейб-гвардию резервный Московский…
С митингов Крыленко вернулся только к ночи.
Голова гудела. Но об отдыхе не могло быть речи.
Наступали самые горячие часы перед решающим штурмом.
— Что с оружием?
— Ни одна винтовка без санкции Военно-революционного комитета никому выдана не будет.
— Вы уверены в людях?
— Да, в каждом арсенале наш комиссар.
— Какие новости с фронта?
— Нас всюду поддерживают.
— Не самообольщайтесь. Чрезмерный оптимизм притупит бдительность, а это смерти подобно.
— Верно, товарищ Крыленко: с Румынского фронта против Петрограда двинуты части.
— Известно ли, где они сейчас?
— Да, задержаны в Пскове войсками, преданными революции.
— Что вблизи Петрограда?
— По Царскосельской дороге движутся к Питеру ударные батальоны.
— Пошлите навстречу агитаторов.
— На ударников вряд ли подействует.
— Попробуем…
Вопросы — ответы… Вопросы — ответы… Решения принимаются немедленно, ждать нельзя, дорога каждая минута, враг не дремлет, упущенное можно не наверстать…
Еще не наступил рассвет двадцать четвертого октября, когда связные повезли в части Петроградского гарнизона «Предписание № I» Военно-революционного комитета: «Войска привести в боевую готовность… Всякое промедление и замешательство будут рассматриваться как измена революции».
…Днем в Смольный примчался связной: Временное правительство отдало приказ юнкерам немедленно развести мосты через Неву, чтобы отрезать один район города от другого.
Крыленко кинулся к телефону — связаться с красногвардейцами, которые несли охрану мостов. Станция не ответила. Он яростно колотил по рычагу, дул в трубку — напрасно!