Духонин утверждал, что большевики, «несомненно, бессильны», что они «не пользуются признанием страны» и что они «делают последние отчаянные попытки вернуть себе доверие темных народных масс». Искренне ли он заблуждался или тешил себя напрасными иллюзиями — так или иначе он не собирался добровольно уступать армию большевикам. Силы его были все еще достаточно велики. Сидевшие «под арестом» в Быкове, неподалеку от Могилева, мятежные генералы — Корнилов, Деникин, Марков и их сообщники обещали Духонину помощь «не словом, а делом». Резервы ставки пополнялись остатками частей, разгромленных под Петроградом: они тянулись в Могилев, рассчитывая на ставку как на свою главную опору. Наконец, о поддержке Духонина заявили все находившиеся при нем начальники военных миссий союзных державанглийской, французской, итальянской, японской, бельгийской, румынской и сербской, а также представитель армии Соединенных Штатов.
…Крыленко выехал на фронт во главе отряда солдат и матросов. Вместе с ним — Елена Розмирович, представитель ЦК Александра Коллонтай и председатель армейского комитета Эфраим Склянский, Вдогонку на фронт полетела радиограмма: «Солдаты, продолжайте вашу борьбу за немедленное перемирие. Выбирайте ваших делегатов для переговоров. Ваш верховный главнокомандующий прапорщик Крыленко выезжает сегодня на фронт…»
Первая остановка была в Пскове. Здесь находился штаб Северного фронта. Генерал Черемисов, командующий фронтом, не пожелал явиться к главкому: у них с Духониным было загодя уговорено саботировать любые распоряжения «самозванца».
Крыленко подозвал адъютанта:
— Сообщите Черемисову: Верховный главнокомандующий смещает его с должности.
В Двинске был штаб 5-й армии, одной из самых революционно настроенных. Именно ей Совнарком решил предоставить право начать первые самостоятельные переговоры о перемирии.
Прибыв в Двинск, Крыленко потребовал к себе командарма.
Повторилась та же картина. Болдырев не явился.
Не пожаловал он и на заседание армейского комитета.
Была опасность, что он попытается сорвать начало переговоров. Раздумывать некогда!
— Арестовать! — приказал Крыленко.
В эти же самые часы в Минске большевики заняли штаб Западного фронта и сместили командующего генерала Балуева. Та же участь постигла командарма 3-й армии генерала Парского.
Солдаты почувствовали себя хозяевами положения.
Армейские комитеты послали к немцам парламентеров.
Командование германских войск согласилось начать переговоры.
Сдвинулось! То, о чем все эти годы мечтала многомиллионная солдатская масса, то, к чему призывали и что обещали большевики, стало фактом.
Теперь — ставка…
Крыленко вернулся в Петроград, доложил обстановку Совнаркому. Был разработан план ликвидации ставки. Могилев брался в клещи. В обход — с юга на Гомель и Бобруйск, с запада на Оршу — двигались революционные части. С севера шли отряды, сопровождавшие главкома. Для бегства Духонину и его войскам оставался только один путь на восток — к Смоленску, но там по дороге их ждала бы засада.
…В салон-вагоне главкома шло совещание. На каждой станции Крыленко передавал телеграммы о движении частей и о положении в ставке. По карте уточнялось расположение сил.
С главкомом на Могилев выступили сводная часть моряков-балтийцев во главе с мичманом Сергеем Павловым, лейб-гвардии Литовский полк в полном составе, отряд разведчиков и отряд латышских стрелков. Сила внушительная, если к ней добавить войска, наступавшие с запада и юга под началом красных командиров Берзина и Лысякова.
Эшелон сделал остановку в Витебске. До Могилева оставался один перегон. Еще несколько десятков километров пути, и начнется бой.
Крыленко попытался предотвратить кровопролитие.
Он вызвал Духонина к прямому проводу.
— Я, Верховный главнокомандующий прапорщик Крыленко, предлагаю вам, генерал, сдаться без боя.
Сопротивление бесполезно. Могилев окружен войсками, преданными революции. Части Могилевского гарнизона вас не поддержат.
На другом конце провода долго молчали. Духонин в последний раз подсчитывал свои резервы: Георгиевский батальон — в недавнем прошлом личная охрана царя; четыре полка Финляндской дивизии, спешно переброшенные с Румынского фронта; шесть ударных батальонов; чуть ли не дивизия польских легионов из корпуса генерала Довбор-Мусницкого; Кубанская дивизия и бригада астраханских казаков, охранявшие дальние подступы к ставке; и еще много других отрядов, среди них — битые под Петроградом обломки эшелонов Краснова.
Не так вроде бы мало… Но Духонин был опытным солдатом, он понимал, что войска лишь тогда сила, когда они стреляют не в планах штабистов, а на поле битвы. Ему только что доставили воззвание Могилевского Военно-революционного комитета: «Признаем единственно законным и народным, выдвинутым самой революцией, верховного главнокомандующего русской армией, комиссара ныне существующего правительства прапорщика Крыленко».
…Наконец из Могилева пришел ответ: «Сдаюсь…
Единственная просьба: пусть Крыленко явится в ставку без войск».
Значит, победа. И без крови. То, к чему так стремилась русская революция.
Но как же без крови, если «ударники» овладели станцией Могилев? Если конвой освободил из-под ареста Корнилова, Деникина и других генералов, которые скрылись под охраной Текинского полка не для того же, конечно, чтобы мирно разойтись по домам?
Наступила ночь. Последняя ночь перед Могилевом.
Посланный главкомом вперед генерал Одинцов, еще в первые дни Октября перешедший на сторону революции, подтвердил, что ставка сопротивляться не будет.
Батальоны «ударников», которые намеревались сражаться с большевиками, удалили из города и отправили в Жлобин.
И все-таки приезжать в Могилев без войск было нельзя. «Охрану возьмите. И ненадежней…», — вспомнились слова Ильича.
Утром эшелоны балтийцев «бросили якорь» на Могилевском вокзале. Вслед за ними разгрузился Литовский полк. Когда прибыл поезд с вагоном главкома, повсюду уже стояли революционные посты, и весь город приветствовал посланцев красного Питера.
Крыленко послал за Духониным адъютанта и нескольких матросов, а сам отправился в Совет. Когда он вернулся, комендант поезда Приходько доложил:
— Товарищ верховный, Духонин в вашем вагоне.
Духонин явился в штатском черном пальто с барашковым воротником. В руках у него была такая же шапка. Добровольно сняв с себя генеральский мундир, он как бы свидетельствовал этим свою полную капитуляцию.
— Стоило ли, — спросил Крыленко, — сопротивляться, когда уже все было заранее обречено?
— Я солдат, — ответил Духонин, — я давал присягу. Солдат обязан исполнять свой долг перед родиной…
Крыленко махнул рукой.
— От присяги вас освободила революция. А свой истинный долг перед родиной — неужто вы его исполнили?
Духонин отвел глаза.
— Что со мной будет?
— Мне приказано доставить вас в Петроград.
— А потом?
Крыленко пожал плечами.
— Вы ведь знаете, что наша революция не злопамятна. Ну а чем нам платят за это враги? После взятия Зимнего юнкеров отпустили под честное слово. Они тут же подняли мятеж. С Гоцем конвоир поделился последним куском хлеба. Он подло обманул его, сбежал в ставку, чтобы подбить вас на бунт. Краснов дал мне лично слово солдата не воевать против революции.
Сбежал, сколачивает казаков для похода на Петроград и Москву. Так сколько же можно нам благодушествовать? Разве тот, на кого нападают, не вправе обороняться?
За окнами вагона послышались возбужденные голоса: «Тут он!», «Пусть выйдет!» Крыленко подошел к окну, увидел толпу. Многие были в солдатских шинелях и матросских бушлатах. Люди размахивали руками и чтото кричали.
— Товарищ Приходько, — обратился Крыленко к коменданту, который стоял в коридоре, — узнайте, пожалуйста, что им надо.
Вскоре Прихсдько вернулся.
— Требуют, чтобы вышел генерал Духонин. Я выставил часового у входа и потребовал, чтобы все разошлись. Не подчиняются, товарищ верховный…
— Хорошо, я выйду сам, — Крыленко накинул свой короткий нагольный полушубок, точно такой же, в какие были одеты матросы из отряда балтийцев, потертую папаху. — Ждите меня здесь, генерал, и никуда не выходите.
— Что за митинг, товарищи? — крикнул Крыленко с площадки вагона. — Чем недовольны?
— Духонина сюда! — кричали из толпы. — Пусть объяснит, зачем корниловцев отпустил!..
Весть о бегстве из Быкова генералов вместе с Текинским полком дошла, как видно, до солдат только сейчас. Ярость требовала разрядки.
— Генерал Духонин находится здесь, — властно крикнул Крыленко, — и никуда отсюда не уйдет! По распоряжению Совета Народных Комиссаров он будет доставлен в Петроград и предан суду революционного трибунала. Поэтому приказываю всем немедленно разойтись.
Толпа рассеялась, но едва он вернулся в салон, чтобы условиться с Духониным о передаче дел ставки, как за окном опять зашумели.
— Прошу салон не покидать, — напомнил Крыленко, выходя в тамбур, чтобы еще раз обратиться к толпе.
Теперь возле вагона стояло уже человек триста, может быть больше, в руках у многих были винтовки и гранаты. Крыленко заметил, что к солдатам и морякам примазалось много пьяной шпаны.
Ему не дали говорить. Несколько человек, оттеснив главкома, коменданта и часового, забрались в тамбур и пытались проникнуть в вагон. Вдруг на ступеньке появился сам Духонин. Он успел сказать: «Дорогие товарищи…», и тут же кто-то всадил ему штык в спину.
…Запершись в бывшем духонинском кабинете, Крыленко потребовал никого к себе не пускать. Самосуд толпы омрачил торжество победы. Как доложит он Совнаркому об этой расправе?
На столе, в кожаном переплете, лежала толстая тетрадь приказов по ставке. Крыленко раскрыл ее, стал читать. Последний приказ Духонина шел под номером 971.
«Приказ № 972, - четким почерком занес Крыленко в тетрадь. — Двадцатого ноября тысяча девятьсот семнадцатого года. Сего числа прибыл в ставку и вступил в должность верховного главнокомандующего армиями и флотом Российской республики».