— Хорошо же, — с напускной строгостью сказал Крыленко, — пеняй на себя. За непослушание я не привлеку тебя к важнейшей работе.
Они только что вернулись с вокзала, даже вещи не распаковали, так не терпелось поделиться новостями.
— Интересно, к какой же? — Розмирович лукаво сощурилась. — Готовить конференцию и съезд?
— Ты знаешь?!.
— Еще бы… ЦК назначил меня членом оргкомиссии. Я как раз думала тебя привлечь или нет. Решила все-таки: привлеку, надежный товарищ…
Они весело расхохотались. Вдвоем было легче.
И работа пойдет.
Розмирович начала разбирать чемодан. И вдруг вскрикнула.
— Что с тобой?! — Крыленко примчался из кухни.
— Смотри!..
— Что это?
В руках у нее было письмо. Крыленко пробежал его глазами: сообщение о конспиративной встрече… явки… рассказ о том, как готовится побег из тюрьмы группы товарищей…
— Почему оно у тебя?
— Вот и я хотела бы это узнать…
Розмирович задумалась, обхватив голову руками.
— Где ты его нашла?
— В чемодане между бельем. Если бы меня задержали, стали обыскивать, это же верная улика! Сибирь обеспечена…
— Ты сама собиралась в дорогу?
Она покачала головой.
— Не было сил… И уйма дел, как всегда перед отъездом. Знаешь, кто меня собирал? — Она чуть помедлила, давая понять, что готовит сюрприз: Стефа.
Газеты запестрели сенсационными сообщениями:
«Лидер социал-демократической фракции Думы, депутат от Московской губернии Р. В. Малиновский сложил с себя звание члена Государственной думы без объяснения мотивов и отбыл в неизвестном направлении.
История представляется в высшей степени темной. Подозревают предательство…» Особенно неистовствовали меньшевики: они прямо называли Малиновского провокатором, обвиняли большевиков в близорукости, в покровительстве полицейскому агенту.
— Злорадствуют, — с горечью подытожил Крыленко, прочитав десятки статей, где было множество туманных намеков, но ни одного, даже самого захудалого, факта.
Еще до неожиданного бегства Малиновского Розмирович написала в Краков обстоятельное письмо.
Подтверждая прежние подозрения, она просила вызвать ее за границу, чтобы лично рассказать все известные ей подробности. Ответ пока не пришел, но содержание его было ясно заранее: теперь уж без проверки подозрений, которые открыто брошены не только Малиновскому, но и всей партии враждебной печатью, не обойтись.
…Через несколько дней пришел незнакомец, сказал:
— Вам поклон от старика Эпишкина.
— Спасибо, — вежливо ответил Крыленко, — мы давно ждем от него весточки.
Незнакомец передал дошедшую окольными путями «весточку от Эпишкина» и удалился. Это был вызов Елене Федоровне: закончить подготовку к конференции и явиться в Поронин — местечко неподалеку от Кракова, куда Ульяновы уезжали обычно на лето, — чтобы дать показания о Малиновском партийной следственной комиссии.
Посоветовавшись с Крыленко, Розмирович наметила отъезд на август. Но судьба решила иначе.
Экзамены уже позади. Он стал не только историком и филологом, но еще и юристом. Случай редчайший: не так-то просто дважды пройти полный набор экзаменационных рогаток императорского университета! Пройти, находясь в глубоком подполье, выполняя рискованнейшие задания партии, скрываясь от явных и тайных филеров, каждую минуту ожидая провала…
Это уже не просто свидетельство способностей и упорства, но акт гражданского мужества: ведь дипломы нужны ему не для карьеры, не для того, чтобы двигаться по служебной лестнице от одного тепленького местечка к другому, а для революционной борьбы.
Чтобы еще лучше служить делу, которому он посвятил свою жизнь.
Вечером, когда в затянутом тучами небе не проглядывалась ни одна звезда, Крыленко возвращался с очередной конспиративной встречи. Сквозь листву буйно разросшихся деревьев пробивался тусклый свет фонарей.
Свернув на Сумскую, Крыленко по привычке замедлил шаги, пристально вглядываясь во тьму. И не зря: возле своего подъезда он заметил одинокую фигуру, которая не слишком ловко пряталась в тени построек. Неделю назад к нему нагрянули с обыском.
Перевернули все вверх дном, не нашли ничего, кроме учебников по римскому праву. Ушли пригрозив:
«До следующего раза!» А что, если это и есть тот «следующий раз»?.. Химик* [* Химик — партийная кличка А. С. Бубнова, видного большевика. В то время он тоже находился на поселении в Харькове.] предупредил: пришел приказ об его аресте; товарищи, у которых есть связь в полиции, видели ордер своими глазами.
Раздумывать было некогда.
Еще один шаг, и он мог стать роковым. Крыленко отпрянул назад, неслышно добрался до соседнего переулка.
Проходными дворами он уходил все дальше и дальше от дома. С Еленой Федоровной на случай внезапного бегства было условлено, что делать, если он не вернется в определенный час.
Денег на билет хватило в обрез. Всю дорогу до Люблина ему предстояло питаться одним-единственным калачом, а путь был не короток, потому что безопасности ради Крыленко решил сделать изрядный крюк.
На последней пересадке выбрал поезд, который приходит в Люблин поздно вечером. Дожидаться вокзала не стал: когда поезд на повороте замедлил ход — спрыгнул.
В этом городе, где он прожил много лет, была знакома каждая улица, каждый дом. Он помнил наизусть несколько адресов, но кто знает, какой из них сегодня был надежнее остальных.
Вот и Наместниковская. В доме сорок три жил один верный товарищ. Некогда к нему можно было прийти в любой час дня и ночи. А сейчас?..
На условный стук никто не ответил. Окно не светилось.
Но почтовый ящик висел на прежнем месте. Крыленко нажал пальцем на фанерное днище, оно легко поддалось. Ощупал боковую стенку. Так и есть: ключ!
Хозяев не было, но на кухне стоял кувшин свежего молока, и хлеб был мягкий, сегодняшний. Его ли ждали? Или любого, кому на пути «туда» и «оттуда» понадобится приют?
…Галина добралась до Люблина на следующий день.
Еще день ушел на подготовку, на то, чтобы повидать родных, поговорить с друзьями.
И, наконец, глухой июльской ночью, наняв контрабандистов, Крыленко и Розмирович перешли — который уже раз! — границу.
ТАЙНА ОСТАЕТСЯ
Высоко в Татрах, где воздух прозрачен и сладок, где утреннее солнце разгоняет туманы, где ветрам надежно закрыт доступ в долины, где леса, леса, леса — березы да сосны, — есть поселок Поронин: несколько тирольских домиков с террасами и балкончиками, с деревянной резьбою над окнами, со скрипучими лестницами, с длинными лавками вдоль бревенчатых стен; а дальше — избы совсем как в России: соломенные крыши, кособокие ставни. Нищета…
Второе лето подряд приезжали сюда из Кракова Надежда Константиновна и Владимир Ильич. Здесь все напоминало украинские и русские деревни: босоногие дети, бабы, повязанные платками, небритые мужики.
Тропки, что, виляя в березняке, вдруг ныряют в заросшее клевером поле. И кое-как сбитый мосток через речку. И утренний запах домашнего хлеба-как дым отечества, которое рядом. Рядом, но так бесконечно, недосягаемо далеко…
Дом Терезы Скупень знал каждый. Первый встретившийся пастух показал видневшуюся на краю холма островерхую крышу.
— Вы к пану Ульянову?
Здесь все знали Владимира Ильича. Но если бы они в точности знали, кто он такой!..
…И снова, как два года назад, радостный возглас Надежды Константиновны:
— Володя, скорее, Абрамчик приехал! И Галина…
Расспросам не было конца. Расспросам и рассказам.
Крыленко сокрушался, что задание не выполнено, что работа оборвана посредине.
— Вы правильно поступили, что не стали дожидаться ареста, — сказал Ленин. — Лучше свобода на чужбине, чем оковы на родине. Здесь вы принесете куда больше пользы русской революции. А настанет час — вернетесь обратно.
— Где Малиновский? — спросила Елена Федоровна.
Ленин нахмурился.
— Здесь.
— Явился по вызову?
— Нет, приехал сам. Добровольно.
— И чего же он хочет?
— Вот в этом-то и следует разобраться. Создана партийная комиссия, которой поручено следствие. Возглавляет комиссию Яков Станиславович Ганецкий, человек редкой беспристрастности. Вы дадите свои показания официально. Под протокол… Вопрос слишком серьезный.
— Владимир Ильич, в подполье осталось множество людей, которых знает Малиновский. Если есть хотя бы десять процентов за то, что он провокатор… — сказал Крыленко, — Не десять… — перебила Розмирович.
— Даже если только десять… И тогда опасность, которой подвергаются наши товарищи, слишком велика.
Крупская, которая до тех пор не проронила ни слова, сказала мягко:
— Не тревожьтесь, Николай Васильевич, меры давно приняты. Еще в мае… Все адреса, известные МаЛиновскому, сменены.
После обеда пришел Ганецкий. Крыленко увидел его впервые — раньше только слышал о нем. В свои тридцать четыре года это был закаленный революционер почти с двадцатилетним партийным стажем. Выходец из буржуазной семьи, получивший блестящее образование в заграничных университетах, он порвал со своей средой и возглавил революционное выступление варшавских рабочих. Спасаясь от расправы, ему пришлось бежать. Заочно большевики избрали его членом ЦК.
Пожимая сильную, жилистую руку Ганецкого, Крыленко сразу почувствовал к нему полное доверие.
Он не знал, естественно, что с этого дня начнется их дружба, которой суждено будет, пройдя через все испытания, длиться почти четверть века.
— Малиновский уже два раза приходил ко мне сегодня, — сообщил Ганецкий. — Спрашивает, когда мы его допросим.
— Мучается? — участливо спросила Крупская.
Розмирович махнула рукой.
— Играет…
— У вас есть даж-ые? — невозмутимо поинтересовался Ганецкий.
— Я убеждена…
Вмешался Ленин — в голосе его послышались нотки раздражения.
— Вот и Мартов об этом кричит, и Дан… Пуришкевич в Думе ехидничает: «Куда делся Малиновский?»
Вся сволочь объединилась, чтобы погреть руки на нашей беде. Шантажируют, угрожают… Оттого я и настаиваю: максимум осторожности, проверять все с двойной, с тройной придирчивостью, ни одного недостоверного доказательства не принимать.