[251] в виде протеста, желая, чтобы с ним покончили, ударил доктора за то, что он стал его насильно кормить. Когда доктор стал ставить клизму, он его ударил по физиономии. Его заочно судили, приговорили, если не раскается, повесить. В день его казни явился к нему комендант с бумагой и сказал: подпиши. Минаков отказался, его казнили. Мышкин[252] запустил тарелкой в смотрителя. Из этого вы видите, какое было ужасное положение. О казни Мышкина мы узнали случайно по нескольким выстрелам, по исчезновению Мышкина. Жандармы были могила. Им было запрещено с нами разговаривать. Что бы мы ни говорили, с чем бы к ним не обращались, они не смеют отвечать. Однажды к нам прислали из Петропавловской крепости старого жандарма, который еще не успел привыкнуть к нашим правилам. Как-то вечером он мне ужин принес, я его о чем-то попросил, он забылся и говорит: хорошо. Тут же схватили его за рукав, началось потом дознание и за это он просидел 4 дня в карцере. Когда потом нам разрешили говорить с нашими жандармами, они, оказалось, онемели. Так, бывало, спросишь жандарма о чем-нибудь, а он в ответ только молчит. Он и дома сидел с ребятами и молчал. Грачевский страшно тяготился жизнью, потому что в это время очень много умирало ближайших друзей, очень сильных, и крупных, и хороших друзей. Умирали частью от истощения, голода, частью от страшных условий заключения. Большей частью погибали от скоротечной чахотки, от истощения. Осмоловский[253], крепкий человек с большим характером, погиб от язвы желудка; он сильно мучился, когда доктор приходил, он страшно стонал. Игнатий Иванов тоже погиб. Кобылянский[254] тоже погиб в этих условиях. Под вопросом осталось, убили ли его, сидевшие близко слышали, что в его камере была страшная возня. И все время вы сидели под впечатлением, что что-то в соседней камере делается с вашим близким, которому вы не можете ничем помочь; вы совершенно бессильны вы начинаете стучать, вам грозят лишением книг, сидением в карцере в старой тюрьме, в Екатерининской куртине. Грачевского все это положение страшно тяготило и мучило. Такое создалось у него душевное состояние, что он уже не верил в свое будущее, чувствовал, что он теряет физические силы. Он стучал Богдановичу, что он решил покончить с собой. Тот начинает его убеждать, ободрять, но это мало действовало на Грач[евского]. И мы видим, что Богданович мало ошибся в своих расчетах. В [18]87-м г. он предсказывал в России такую катавасию, не современную, а политический переворот, коренной, он говорил, что еще 45–50 лет, больше времени в России монархия не удержится. Богданович всю ночь стучал Грачевскому, убеждал его – он был близкий его друг; но Грачевский остался при своем. Богданович утром простучал нам, что Грач[евский] хочет покончить с собой. Мы хотели стуком коллективно просить его не делать этого. Но пока мы собирались это сделать, входит к нему доктор, он дает ему пощечину, хотя он нисколько не сумасшедший. Его сразу забрали и отправили в старую тюрьму. Казалось, что должны расстрелять его; но одели цепи и держат его так один-два-три месяца (иди дня?). Наконец, цепи снимают, но его не казнят[255]. Терпение истощилось, и тут ночью, когда жандармы, по-видимому, заснули – хотя они обязаны ходить от камеры к камере, – ночью он облил керосином свой матрас и зажег его. В докладе по начальству было сказано, что он облил портянку керосином, но это не совсем точно. Он взял лампу, лампа была свободна, облил керосином матрас, зажег его и лег. Жандармы услыхали только тогда, когда гарью запахло; и он уже был почти без сознания, тогда явился Ирод с ключами. Мы не знали, что случилось, никаких сообщений со старой тюрьмой не было. Вдруг неожиданная реформа: приковывают наши лампы к стене и запирают на замок лампу с керосином. Надо вам заметить, что Грачевский все время заключения воевал и протестовал, особенно нервно реагировал на условия заключения. Я Грачевского не знал на воле. Но судя по рассказам, можно думать, что у Грачевского, как только как только он попал в Шлиссельбургск[ую] крепость зрела мысль покончить с собой. Очевидно, и при такой железной энергии не хватило терпения. Кроме того, мне казалось, что на психику Грачевского сильно повлияли аресты, о которых рассказывал Ал[ександр] Вас[ильевич] Прибылев[256]. Он в высшей степени чуткий, мож[ет] быть, он чувствовал, что от его неосторожности много произошло арестов. Если вы помните, когда производился осмотр лавки Кобозева на Садовой ул., потом к этому делу привлекли некого майора, с которым Грачевский завел знакомство. Затем этого майора послали в ссылку. Грач[евский] заявил, что тот никакого отношения к делу не имел, но того сослали. Грач[евский] вообще везде заводил связи. Я думаю, что такое чуткое отношение Грачевского, который всегда готов был все брать на себя, сыграло немалую роль в его последнем решении.
Дипломатия и разведка: правда и вымыслы
Платошкин Николай Николаевич,российский историк, дипломатНедоверчивая дружба: отношение западных разведок к СССР в 1939–1941 гг.
Аннотация. В статье на основе богатого исторического материала раскрывается история взаимодействия западных разведок с советским государством – с момента его зарождения и вплоть до начала второй мировой и Великой Отечественной войн. Автор убедительно показывает, что несмотря на все дипломатические усилия советского руководства, начиная с Гражданской войны и военной интервенции, избежать острой конфронтации и противопоставить бесконечным интригам западных разведок и спецслужб честную открытую дипломатию, всякий раз эти усилия оборачивались новыми кризисами в отношениях сторон. Причем, подобные тенденции сохранялись на всем протяжении 1930-х гг., завершившись в итоге попыткой международной изоляции СССР в результате Мюнхенского сговора и политики умиротворения агрессора, и во многом оставались таковыми на всем протяжении второй мировой войны.
Ключевые слова: история мировой дипломатии, «заговор послов», советская дипломатия, Россия и США, Гражданская война и военная интервенция в Советской России, вторая мировая война.
После 1917 года именно США и Великобритания были главными врагами Советской России и Советского Союза, причем инициатива этой вражды исходила всецело от англосаксов.
С самого начала в США, например, пытались представить коммунистические и социалистические идеи чужеродными, не подходящими «американскому образу жизни». Соответственно их носителей считали опасными иностранцами или «чужаками» (aliens), а после 1917 года – еще и русскими агентами. По этой логике «нормальный» американец не мог быть коммунистом.
До Октябрьской революции в России практически никто в США, даже в левых кругах, не слышал имени Ленина. Русских левых в какой-то мере олицетворял живший в США Троцкий, который до августа 1917 года не состоял в партии большевиков. Сам Ленин (находившийся во время войны в эмиграции в нейтральной Швейцарии) не знал лично ни одного американского социалиста. Правда, узнав из прессы об образовании в США Лиги социалистической пропаганды, Ленин направил в ее адрес материалы на немецком языке и просил наладить с ним постоянный контакт. Однако Лига письмо неизвестного ей русского проигнорировала. Когда соратницу Ленина Александру Коллонтай пригласили выступить с лекциями в США (в основном как известную феминистку) Ленин по возвращении засыпал ее вопросами. Например, он хотел знать, кто такой Юджин Дебс (лидер соцпартии) и какие у него взгляды.
Слева направо: Л. Д. Троцкий, В. И. Ленин и Л. Б. Каменев беседуют на подмостках трибуны перед началом митинга на Театральной площади Москвы. 1920 г.
Сам Ленин всегда считал США самой прогрессивной страной тогдашнего капиталистического мира, противопоставляя «американскому пути развития капитализма» «прусский», отягощенный феодальными пережитками, по которому шла Россия. Уже став лидером России Ленин неоднократно призывал русских рабочих учиться работать у американцев. В 1918 год он писал: «Америка заняла первое место среди свободных и образованных стран по высоте развития производительных сил человеческого объединенного труда, по применению машин и всех чудес новейшей техники».[257]
Высоко отзывался основатель советского государства и об американской войне за независимость[258]: «История новейшей, цивилизованной Америки открывается одной из тех великих, действительно освободительных, действительно революционных войн, которых было так немного среди громадной массы грабительских войн, вызванных… дракой между королями, помещиками, капиталистами из-за дележа захваченных земель или награбленных прибылей. Это была война американского народа против разбойников англичан, угнетавших и державших в колониальном рабстве Америку, как угнетают, как держат в колониальном рабстве еще теперь эти “цивилизованные” кровопийцы сотни миллионов людей в Индии, в Египте и во всех концах мира»[259].
Американцы и англичане ответили Ленину известным «заговором послов», когда их официальные дипломатические представители в России Локкарт и Фрэнсис[260] при поддержке «аса» британской разведки Сиднея Рейли попытались летом 1918 года не только свергнуть Ленина, но и убить его.
Кроме того, и американцы, и англичане открыто вмешались в гражданскую войну в России на стороне противников Советской власти.