Вот один из примеров. «Мы могли бы частично представить себе и понять реакцию советской общественности на присуждение Пастернаку Нобелевской премии за роман “Доктор Живаго” (в 1958. – В.В.), – рассуждал У.Виккери, – если бы вообразили наше негодование и обвинения в нелояльности, которые могли бы вспыхнуть в США по адресу какого-нибудь хорошо известного американского писателя, сочинившего книгу на чрезвычайно деликатную тему, в силу чего её отказались печатать в США, а автор отослал рукопись в СССР, а затем получил Ленинскую премию по литературе…»[392]
Подчеркнем еще раз, не столько содержание романа, сколько тот факт, что роман впервые был опубликован за рубежом и представлен именно как антисоветское произведение стало главной причиной скандальной истории советского и международного масштаба.
Основными же фигурантами этой истории стали издатель Фельтринелли (кстати, член коммунистической партии Италии), голландское издательстве «Мутон», Коммунистическая партия Италии, Центральное объединение политических эмигрантов (ЦОПЭ) (существовавшее на деньги ЦРУ), Варшавский журнал Opinie, газета «Новое русское слово» (Нью-Йорк), издательство Мичиганского университета, издательстве «Галлимар», газета «Новое русское слово» (Нью-Йорк), Отдел культуры ЦК КПСС (заведующий отделом – Дмитрий Поликарпов), Союз писателей СССР, Гослитиздат и др.
Кстати, литературовед Даниэль Якоч, говоря в одном из своих интервью о зарубежном издании «Доктор Живаго», провел интересную параллель между произведениями разных жанров: романом Пастернака и докладом Хрущева на XX-ом съезде КПСС. Вот что он пишет об этом: «Доклад Хрущева также не был опубликован, как и роман не был издан в СССР. Доклад Хрущева тоже попал за границу, и таким образом широкой публике стало известно его содержание»[393].
Первое издание романа Б.Пастернака в СССР в четырех выпусках журнала «Новый мир» за 1988 № 1–4.
Действительно, между докладом Хрущева и романом Пастернака можно проследить интересные параллели в истории их публикаций как в СССР, так и за рубежом. Так, например, доклад Хрущева впервые был опубликован не в СССР и даже не в социалистически странах Восточной Европы, а в США. 5 июня 1956 года он был напечатан в газетах New York Times и Washington Post.
Роман Пастернака впервые был опубликован в Милане в 1957 году.
А первая официальная публикация доклада Н. С. Хрущева «О культе личности и его последствиях» уже в СССР была опубликована в мартовском номере журнала «Известиях ЦК КПСС» в 1989 год.
Что касается романа «Доктор Живаго», то весь его авторский текст был опубликован в СССР в журнале «Новый мир» в январе-апреле 1988 года.
Какова же была роль уже советской литературной общественности в этой истории? Не поднимая этот вопрос в целом – об этом много написано, рассмотрим лишь некоторые предпосылки того, почему политические и литературные круги СССР в итоге так и не смогли конструктивно противостоять западным намерениям? В результате нерешенности этой проблемы мы получили целую обойму потерь и проблем, которые в конечном итоге сработали преимущественно на идеологические интересы западного политического истеблишмента.
Во-первых, роман впервые был опубликован именно на Западе и уже в 1958 г. переведен на все основные европейские языки, а у нас – через 32 года (в 1988 г.) после его написания.
Во-вторых, это обстоятельство стало одним из сильных и долгосрочных факторов, работающих на образ СССР как «тоталитарной системы». Кстати, автор статьи всегда выступал с резкой критикой понятия «тоталитарная система» применительно к СССР. В тоталитарной системе никогда не мог бы появиться тот тип культуры, который автор статьи называет всемирной, коей как раз и была великая советская культура[394]. Тоталитарная система в принципе не способна создать не то, что великую культуру, но даже слабые контуры гуманистических манифестов. И нацистская Германия, и «культура» современного Запада в целом – тому доказательства. Это не значит, что сегодня на Западе нет произведений настоящего искусства, конечно, они есть, но «благодаря» диктатуре рынка и капитала, они так и не могут стать феноменом культуры, тем более – всемирной, так и оставаясь заблокированными в узко-художественном пространстве, которое в свою очередь жестко подчинено отношениям купли-продажи. Кстати, эта тенденция усиления диктатуры рыночного тоталитаризма в сфере культуры имеет место сегодня и в современной России, чему автор посвятил ряд своих статей[395].
В-третьих, Союз писателей, несмотря на правоту некоторых литераторов, создал образ той коллективной силы, которая задействовала весь свой арсенал в борьбе с отдельным человеком. Уже само это соотношение сил не могло упрочить авторитет этой организации на тот период как субъекта, способного, не отходя от своих принципов, тем не менее конструктивно, а значит диалектически решать такие вопросы.
В-четвертых, вся история с романом объективно стала одним из факторов трагедии скоротечного ухода из жизни Пастернака.
Возможен ли был иной ход развития этой истории с романом «Доктор Живаго»? Автор не вправе давать какие-либо рекомендации, тем более, задним числом, но напомнить об одной закономерности все-таки хотелось бы. Культурные и политические практики первых лет революционной России показывают, что, кто первым схватывает общественное противоречие и берется его диалектически разрешать, тот, как правило, выигрывает и идейно, и политически. Вот один из примеров такой большевистской диалектики в борьбе с контрреволюционными силами в культуре.
Когда Ленин прочитал сборник рассказов А. Аверченко «Дюжина ножей в спину революции» (Париж, 1921), он в своей рецензии написал следующее: «Это – книжка озлобленного почти до умопомрачения белогвардейца Аркадия Аверченко… Интересно наблюдать, как до кипения дошедшая ненависть вызвала и замечательно сильные и замечательно слабые места этой высокоталантливой книжки. …. Огнем пышущая ненависть делает рассказы Аверченко иногда – и большей частью – яркими до поразительности. Некоторые рассказы, по-моему, заслуживают перепечатки. Талант надо поощрять»[396].
Особое значение этой рецензии В. И. Ленина состоит еще и в том, что она была написана в пору Гражданской войны, т. е. в период открытого и военного противоборства с врагами Революции. При этом надо учесть еще одно обстоятельство: еще раньше, в июне 1920 года книга рассказов «Дюжина ножей в спину революции» впервые была опубликована в Симферополе, в типографии газеты «Таврический голос», причем, тираж был отпечатан на деньги Белой Армии[397].
Кроме того, в истории «Доктора Живаго» было еще одно действующее лицо – это советская литературная общественность. Какова была ее роль в противоборстве тех, кто выступал против Пастернака в связи с присуждением ему Нобелевской премии, и тех, кто придерживался нейтральной позиции? Это вопрос сложный и очень болезненный. Его лишь одним лишь оценочным подходом (кто прав – кто виноват) не осилить, хотя вопрос персональной ответственности с повестки истории не снимается. Не поднимая этого пласта – об этом много написано, подчеркнем лишь одно: история СССР – это история борьбы двух онтологических принципов бытия человека и общества: (1) творческого созидания коммунистического вектора развития на основе деятельностного освобождения общества и человека от власти разных сил отчуждения (автор это называет разотчуждением)[398] и (2) мещанского приспособления, в том числе к превратным формам советской реальности, например, партийному бюрократизму, подчиняющего живые токи общественного энтузиазма своему главному интересу – воспроизводству себя в системе властных отношений. Но к этому слою бюрократов нельзя относить всех партийных руководителей СССР: и среди них были настоящие коммунисты, которые были больше, чем управленцы, они были прежде всего субъектами как в деле созидания нового мира (красной линии СССР), так и в борьбе с мировым фашизмом.
Не об этом ли такие советские фильмы, как «Живые и мертвые» (реж. А.Столпер), «Чистое небо» (реж. Г.Чухрай), «Тишина» (В.Басов)? Противоречия общественного бытия человека в СССР в определенные периоды ее истории становились настолько острыми, что заставляли каждого определять свою позицию (автор это называет принципиальностью бытия), но не так, чтобы раз и навсегда – на все времена, а всякий раз при каждом конфликтном столкновении с реальностью. И самоопределяться в своей позиции надо было всякий раз в рамках этой жесткой альтернативы: либо включаться в общественно-необходимое дело во имя развития человека как творца истории и культуры, ибо это и есть суть социализма, либо конъюнктурно приспосабливаться к властным структурам с целью паразитирования на ее привилегиях.
Трагическая ситуация, вызванная идеологической кампанией против Пастернака, определялась не только личными поступками (или не-поступками) писателей, но и объективными противоречиями, как самого Союза писателей, так и его отношениями с властными структурами СССР.
Своей неразрешенностью эти противоречия давили на всех: и на правых, и неправых. Вот почему в ситуации, когда противоречия обострялись и проявлялись в форме конфликтов, даже представители хрущевского эшелона власти, выступившие с критикой сталинизма, в ситуации общественных конфликтов нередко прибегали к силовым и зачастую – нечистоплотным методам, отшлифованным еще сталинской бюрократией. Не была исключением и ситуация с Пастернаком, к которому применили административно-устрашающие меры: от исключения из Союза писателей до вызова к генеральному прокурору СССР и многое другое.