Открывшийся в октябре 1952 г. в Москве XIX съезд Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков) стал историческим и знаковым. И не только потому, что в ходе его работы партия сменила свое наименование. А сам съезд стал последним при жизни многолетнего руководителя советского государства Сталина: уже в марте 1953 г. бессменного лидера СССР и КПСС не станет. В историю он войдет по другой причине.
На последовавшем после съезда организационном Пленуме ЦК партии разорвется бомба. Впервые за длительную историю ВКП (б) не кто-нибудь, а ее фактический (вне зависимости от наименования его должности и места в структуре партии) руководитель попытается при жизни сложить с себя руководящие полномочия и тотально обновить состав руководящего партийного штаба — ЦК.
Именно в этой связи данный партийный форум приобретает особое значение в истории не только Советского государства, но и международного коммунистического движения, системы социализма в целом, т. к. впервые перед руководством самой большой и первой в истории правящей коммунистической партии был поставлен вопрос, ставший впоследствии проклятым. Вопрос о прижизненной сменяемости высшего руководящего состава, а главное — о месте и роле вождя партии и революции в системе государственной власти советского типа и социалистическом строительстве в целом.
Вопрос этот окажется настолько важным и первоочередным, что, думается, недалеки от истины те историки и публицисты, которые напрямую связывают события на «Ближней даче» в Кунцево (загадочная смерть Сталина на фоне ожесточенной борьбы за власть 2–5 марта 1953 г.) с «курсом» XIX съезда. Особенно, если учесть, что итогом развернувшегося острейшего противостояния внутри высшего политического руководства оказалась тотальная ревизия важнейших (в первую очередь, организационных) решений октябрьского, 1952 г., Пленума ЦК.
Официальная история партии отводила решениям XIX съезда и последовавшего за ним организационного пленума ЦК подчеркнуто скромное место. Информация о них также выдавалась крайне скупая и предельно дозированная. И, с одной стороны, это кажется вполне логичным. XIX съезд как бы знаменовал собой «закат эпохи сталинизма», тем более, что следовавший за ним ХХ съезд по своим масштабам (доклад о «культе личности» и «десталинизация» системы) навсегда провел черту в истории Советского Союза и международного коммунистического движения на «до» и «после».
Однако смеем утверждать: ХХ съезд оказался лишь следствием (и фактически — ответной реакцией) на решения предыдущего высшего партийного форума. Именно в борьбе, скрыто развернувшейся на последнем сталинском съезде, а более явно — на Пленуме, следует искать подлинные причины тех процессов, которые привели к номенклатурному реваншу в КПСС. Его итогом стал окончательный демонтаж основ советского народовластия в СССР, монополизация верхушкой партийной номенклатуры высшей государственной власти, а затем и собственности, подчинение интересов первого в мире государства рабочих и крестьян корпоративным интересам ползучей контрреволюции.
Тринадцать лет отделяло XIX съезд от предыдущего. За это время СССР и весь мир пережили глобальные потрясения, коренным образом изменившие облик цивилизации. Вторая мировая война, завершившаяся разгромом нацистской Германии и триумфом советской общественно-политической системы, вырвала первое в мире государство победившего социализма из вынужденного одиночества: в мире сложился восточноевропейский блок дружественных СССР государств народных демократий. Одновременно с этим, победа советских народов в войне дала мощный импульс национально-освободительному, антиколониальному движению народов на планете. Побеждавшие повсеместно национально-освободительные революции лишали доминионов колониальные империи старого света. Престиж и уважение освобождавшихся народов к Советскому Союзу росли день ото дня.
И. В. Сталин на трибуне XIX съезда ВКП(б). 14 октября 1952 г.
Одновременно с этим, росла популярность советского руководства, чью роль в этих глобальных, прогрессивных процессах было переоценить невозможно. Нельзя сбрасывать со счетов и тот факт, что в сознании миллионов людей, переживших ужас фашизма, триумф советского народа-победителя отождествлялся с личным триумфом его вождя. Как вспоминал писатель Илья Эренбург, в его памяти неизгладимо запечатлелось, как в разгар чествования 70-летия Сталина, некая француженка прислала советскому лидеру в подарок небольшую ладанку, в которую была зашита крохотная туфелька ее малолетней дочери, замученной в фашистском концлагере. Подарок сопровождала характерная надпись: «Генералиссимусу Иосифу Сталину — избавителю человечества от фашизма».
«Красный прилив» второй половины ХХ века казался настолько впечатляющим, что не только западные интеллектуалы, но и многие политические деятели далеко не дружественных СССР государств в своих прогнозах на будущее практически слово в слово повторяли пророческие строки известного некогда комсомольского поэта 20-х гг. Михаила Кульчицкого: «Уже опять к границам сизым/ Составы тайные идут, / И коммунизм опять так близок, / Как в девятнадцатом году»…
На горизонте всемирной истории вновь забрезжили зарницы революционных двадцатых годов.
Вместе с тем, великое тринадцатилетние (1939–1952) так и не разрешило проблему обозначенную последним предвоенным XVIII съездом ВКП (б). А ведь именно под знаком этой проблемы в середине 30-х гг. в рамках «широкого партийного руководства» внутри партии развернулась настоящая борьба, жертвами которой пали многие преданные партии коммунисты.
Ее суть вскрыл в своих многочисленных исследованиях известный (правда, упорно замалчиваемый официозом) современный историк, главный научный сотрудник Института российской истории РАН Юрий Жуков. С фактами в руках, Ю. Жуков доказывает: «группа Сталина» (в первую очередь, формально второй человек в партии ее идеолог А. Жданов, В. Молотов, Г. Маленков и др.) усиленно стремились реформировать правящую в СССР партию. Оставить за ней исключительно идеологическую и агитационную функции: воспитание руководящих кадров, их расстановка, осуществление идейно-политического руководства массами в условиях социалистического строительства. И только. Вся полнота государственной власти должна была, как и предполагалось в соответствие с Конституцией, переместиться из недр партийных комитетов в Советы. Партия, тем самым, вновь обретала бы свою изначальную функцию — авангарда правящего класса, осуществляющего свою власть через советские органы без всякого посредничества.
Надо сказать, что такая постановка проблемы нисколько не противоречит ленинскому пониманию миссии коммунистической партии. По мере строительства социализма, повышения культурного уровня и увеличения численности правящего класса вплоть до полного установления классово однородного общества без эксплуатации человека человеком, а, следовательно, и отсутствия необходимости подавления (осуществления диктатуры в любых ее проявления), коммунистическая партия постепенно «затухает» вместе с государством. Каждый член общества становится коммунистом по факту: по отношению к труду и его результатам. Однако до тех пор, пока победа коммунизма не окончательна, пока существует капиталистическое окружение, а, значит, сохраняется угроза рецидива мелкобуржуазной стихии, партия призвана контролировать, организовывать, вдохновлять, а главное — ежедневно, ежеминутно учить трудящихся практике повседневного управления государством, культуре повседневного участия и строжайшего контроля за избранными органами народной власти всех уровней.
Специфические условия, в которых происходило становление Советской республики в России (гражданская война и военная интервенция, наличие враждебного окружения и относительное преобладание агарного населения по отношению к революционному промышленному классу), заставляли правящую партию прибегать к директивным, командным методам руководства, нередко подменяя (или замещая) собой не до конца окрепшие Советы.
Совершенно иная ситуация сложилась после победы советского строя в Гражданской войне и развернувшейся в России культурной революции. Напомним, что в соответствии с ленинскими указаниями, советская культурная революция ставила одной из главных задач обеспечить высококвалифицированными кадрами нужды форсированной индустриализации и коллективизации сельского хозяйства в СССР, чтобы в кратчайшие сроки преодолеть агарную отсталость и превратить первое в мире социалистическое государство в мощную аграрно-индустриальную державу. И именно тогда выявилось, что старые методы руководства (директивные, сформировавшиеся еще в годы гражданской войны) «капитанов советской индустриализации» вошли в противоречие с новыми условиями, при которых советский рабочий класс сам, без необходимого прежде принуждения со стороны партийных органов, становился движущей силой индустриального преображения страны. Следовательно, отпадала и необходимость в изжившем себя дублировании партийными органами органов государственной власти — Советов.
Напротив, культурная революция выдвигала на повестку дня строжайший контроль со стороны партии за железной революционной дисциплиной в своих собственных рядах, за подбором и выдвижением новой поросли советских коммунистов, достойных эпохи «великого перелома». К сожалению, такое происходило далеко не всегда. Зачастую прослеживалась тенденция кадрового застоя, застоя в деле ротации партийных руководителей разных уровней. Причем зачастую под категорию «несменяемых» подпадали люди заслуженные, поднявшиеся на гребне Гражданской войны и унаследовавшие военные стиль и методы руководства — эффективные в чрезвычайных условиях, но все более неактуальные и даже вредные в условиях мирного строительства.
Нередко, опасаясь потерять насиженные места, региональные и даже республиканские руководители намеренно нагнетали в вверенных им регионах настоящую истерию по поиску многочисленных «вредителей» и «врагов народа». Имелись печальные случаи, когда подлинная революционная бдительность подменялась директивным (спущенным сверху) «соревнованием» по выявлению в