Нельзя не коснуться неправильного поведения некоторых видных политических деятелей, если мы говорим о единстве в наших делах. Я имею в виду товарищей Молотова и Микояна.
Молотов — преданный нашему делу человек. Позови, и, не сомневаюсь, он, не колеблясь, отдаст жизнь за партию. Но нельзя пройти мимо его недостойных поступков. Товарищ Молотов, наш министр иностранных дел, находясь под «шартрезом» на дипломатическом приеме, дал согласие английскому послу издавать в пашей стране буржуазные газеты и журналы. Почему? На каком основании потребовалось давать такое согласие? Разве не ясно, что буржуазия — наш классовый враг и распространять буржуазную печать среди советских людей — это, кроме вреда, ничего не принесет. Такой неверный шаг, если его допустить, будет оказывать вредное, отрицательное влияние на умы и мировоззрение советских людей, приведет к ослаблению нашей, коммунистической идеологии и усилению идеологии буржуазной. Это первая политическая ошибка товарища Молотова.
А чего стоит предложение товарища Молотова передать Крым евреям? Это грубая ошибка товарища Молотова. Для чего это ему потребовалось? Как это можно было допустить? На каком основании товарищ Молотов высказал такое предложение? У нас есть еврейская автономия. Разве этого недостаточно? Пусть развивается эта республика. А товарищу Молотову не следует быть адвокатом незаконных еврейских претензий на наш Советский Крым. Это вторая политическая ошибка товарища Молотова. Товарищ Молотов неправильно ведет себя как член Политбюро. И мы категорически отклоняем его надуманные предложения.
Товарищ Молотов так сильно уважает свою супругу, что не успеем мы принять решение по тому или иному важному политическому вопросу, как это быстро становится известным товарищу Жемчужиной. Получается, будто какая-то невидимая нить соединяет Политбюро с супругой Молотова Жемчужиной и ее друзьями. А ее окружают друзья, которым нельзя доверять. Ясно, что такое поведение члена Политбюро недопустимо. (Симонов комментирует: «Говорилось все это жестко, а местами более чем жестко, почти свирепо… Это было настолько неожиданно, что я сначала не поверил своим ушам, подумал, что ослышался или не понял… Он говорил о Молотове долго и беспощадно… В зале стояла страшная тишина… у членов Политбюро были окаменелые, напряженные, неподвижные лица…»).
Сталин продолжал:
— Теперь о товарище Микояне. Он, видите ли, возражает против повышения сельхозналога на крестьян. Кто он, наш Анастас Микоян? Что ему тут не ясно? Мужик — наш должник. С крестьянами у нас крепкий союз. Мы закрепили за колхозами навечно землю. Они должны отдавать положенный долг государству. Поэтому нельзя согласиться с позицией товарища Микояна…
(Симонов: «Лица Молотова и Микояна были белыми и мертвыми. Такими же белыми и мертвыми эти лица оставались тогда, когда они — сначала Молотов, а потом Микоян — спустились один за другим на трибуну, где только что стоял Сталин».)
A. И. Микоян на трибуне оправдывался, ссылаясь на некоторые экономические расчеты.
Сталин (прерывая Микояна): — Вот Микоян — новоявленный Фрумкин. Видите, он путается сам и хочет запутать нас в этом ясном, принципиальном вопросе.
B. М. Молотов на трибуне признает свои ошибки, оправдывается и заверяет, что он был и остается верным учеником Сталина.
Сталин (прерывая Молотова): — Чепуха! Нет у меня никаких учеников. Все мы ученики великого Ленина.
Сталин предлагает решить организационные вопросы, избрать руководящие органы партии. Вместо Политбюро образуется Президиум в значительно расширенном составе, а также Секретариат ЦК КПСС — всего 36 человек.
— В списке, — говорит Сталин, — находятся все члены Политбюро старого состава, кроме А. А. Андреева. Относительно уважаемого Андреева все ясно, совсем оглох, ничего не слышит, работать не может, пусть лечится.
Голос с места: — Надо избрать товарища Сталина Генеральным секретарем ЦК КПСС.
Сталин: — Нет! Меня освободите от обязанностей Генерального секретаря ЦК КПСС и Председателя Совета Министров СССР.
(Симонов: «На лице Маленкова (он стоял за столом и вел заседание пленума) я увидел ужасное выражение — не то чтобы испуга, а выражение человека, осознавшего смертельную опасность… Лицо Маленкова, его жесты, воздетые руки были прямой мольбой ко всем присутствующим немедленно и решительно отказать Сталину в его просьбе… Зал загудел: „Нет! Нельзя! Просим остаться!“)
Маленков (на трибуне): — Товарищи! Мы должны все единогласно и единодушно просить товарища Сталина, нашего вождя и учителя, быть и впредь Генеральным секретарем ЦК КПСС.
Сталин (на трибуне): — На Пленуме ЦК не нужны аплодисменты. Нужно решать вопросы без эмоций, по-деловому. А я прошу освободить меня от обязанностей Генерального секретаря ЦК КПСС и Председатели Совета Министров СССР. Я уже стар. Бумаг не читаю. Изберите себе другого секретаря.
Тимошенко: — Товарищ Сталин, народ не поймет этого. Мы все как один избираем вас своим руководителем — Генеральным секретарем ЦК КПСС. Другого решения быть не может.
Все стоя горячо аплодируют, поддерживая Тимошенко. Сталин долго стоял и смотрел в зал, потом махнул рукой и сел».
Номенклатура победила вождя. И, облаченный высшими партийными и государственными полномочиями на сей раз уже против собственной воли, Сталин демонстративно равнодушно покидает трибуну, чтобы занять место в президиуме.
Несмотря на то, что реализовать задуманное Сталину до конца не удалось, промежуточную победу на пленуме вождь все-таки одержал. Дело в том, что в ходе выборов в ЦК партии Сталину удалось обновить практически на треть руководящий состав КПСС. Более того, с подачи Сталина была кардинально изменена конструкция высшего руководящего партийного органа — Политбюро. Вместо «ареопага избранных» создавался широкий Президиум, в который были включены новые выдвиженцы из числа молодых квалифицированных кадров. Новый орган партийного руководства, растворявший в себе прежнее «узкое» Политбюро, включал до 25 членов и 11 кандидатов в члены Президиума (то есть вдвое больше прежнего).
Именно новые выдвиженцы по задумке Сталина должны были подкрепить собой реформу высших органов партии, потеснив в ней годами несменяемых «старейшин». Должность Генерального секретаря упразднялась. Ее место заменял широкий секретариат. Фактически это и было то широкое коллективное руководство, которое будет провозглашено основой «нового курса» в недолгую «эпоху» от ареста Берия (июнь 1953) и вплоть до ликвидации «антипартийной группы Молотова — Маленкова», завершившейся воцарением Первого секретаря Хрущева (1957).
К. Е. Ворошилов, Л. П. Берия, Г. М. Маленков в почетном карауле у гроба Сталина. Март 1953 г.
По воспоминаниям очевидцев, в момент, когда Сталин зачитывал список кандидатов в новый партийный орган — Президиум, представителей партаппарата поразил шок. Коллективное недоумение аппарата сталинскими нововведениями спустя десятилетия Никита Хрущев опишет в своих «мемуарах», надиктованных зятю, до снятия Хрущева — главному редактору «Известий» Аджубею.
Вспоминает Хрущев: «Начались выборы. Мы переглядываемся. Я смотрю на Маленкова: если кто и должен был готовить кандидатуры, то именно Маленков. Сталин не знал людей персонально, за исключением той верхушки, в которой вращался. Поэтому должен был неизбежно прибегнуть к помощи аппарата. Мы спросили о новых людях у Маленкова. Он нам сказал: „Я ничего не знаю, мне никаких поручений не было дано, и я никакого участия в этом не принимал“. Мы удивились: „Как же так? Кто же тогда готовил кандидатуры?“ Сталин сам открыл пленум и тут же внес предложение о составе Президиума ЦК, вытащил какие-то бумаги из кармана и зачитал их. Он предложил 25 человек, и это было принято без разговоров и без обсуждений…
Когда он читал состав Президиума, мы все смотрели вниз, не поднимая глаз. 25 человек, трудно работать таким большим коллективом, решая оперативные вопросы. Ведь Президиум — оперативный орган и не должен быть очень большим. Когда заседание закрылось, мы переглядывались: как же это получилось, кто составил такой список? Сталин не знал людей, которых он назвал, и сам не мог составить этот список. Я, признаться, подозревал, что сделал это Маленков, только он скрывает и нам не говорит». (Выделено нами. — С. Р.).
В «мемуарах» Хрущева что ни слово — то оговорка по Фрейду. Здесь и трепет перед всемогущим АППАРАТОМ, плоть от плоти которого — сам Хрущев и без совета с которым, по его разумению, ни одно решение не должно приниматься ни в партии, ни в государстве. Но здесь и разгадка партаппаратом замысла Сталина. Стало очевидно, что реорганизация «ареопага» Политбюро в широкий Президиум есть ни что иное как очередной удар по всевластию партийных функционеров и дальнейшее усиление позиций советского правительства — Совета Министров и его Президиума. Маленкову в данной ситуации только и оставалось, что беспомощно «воздеть руки» к Пленуму и просить — нет, умолять Сталина остаться.
5 марта 1953 г., за два часа до официального правительственного сообщения о смерти Сталина, в Кремле начало свою работу «Совместное заседание Пленума ЦК КПСС, Совета Министров СССР, Президиума Верховного Совета СССР». Перечисление властных органов в данном Постановлении явно указывало на несколько изменившиеся приоритеты внутреннего курса ближайшего сталинского окружения по сравнению с октябрьским Пленумом ЦК КПСС 1952 г.
Как вспоминал участник того заседания писатель Константин Симонов, время, предшествовавшее началу заседания, проходило в тягостном гробовом молчании, вызванном неопределенностью и тревогой в связи с неожиданной болезнью Сталина. Сами соратники ждали новой информации с «Ближней дачи» в Кунцево, где, согласно официальной версии, проистекали последние минуты агонии смертельно больного вождя. Однако сам факт того, что (по утверждениям правительственных сообщений, озвучиваемых диктором Левитаном) Сталин был еще жив, не помешал представителям высшего руководства спешно ревизовать решения предыдущего партийного Пленума.