[13]. Так разглагольствовал Муравьев – один из крупнейших взяточников своего времени. Арестованной Вере Фигнер он лично рассказывал о детской дружбе с Софьей Перовской, находя, видимо, этот эпизод забавным в сложившихся обстоятельствах. И еще один небольшой штрих к портрету повзрослевшего Коли – в распрях с родным отцом, касавшихся вопросов наследства, он проявил невероятную жестокость, доведя родителя до могилы[14].
«Заседание особого присутствия правительствующего Сената по делу о государственном преступлении 1-го марта». На скамье подсудимых, слева направо: Н. И. Рысаков (стоит), А. Д. Михайлов, Г. М. Гельфман, Н. И. Кибальчич, С. Л. Перовская и А. И. Желябов
Среди физических увлечений Софьи была, также, верховая езда. Время, проведенное в Крыму, дарило детям настоящую радость и здоровье – море, солнце, фрукты. После вступления в наследование крымскими имениями в 1859 г. Лев Николаевич выхлопотал себе место Таврического вице-губернатора. Поместье деда, Кильбурун, навсегда останется нежно любимым Соней, она проведет здесь с матерью и сестрой 1867—69 гг., сбежав из ненавистного Петербурга. Верховая езда будет одним из ее основных удовольствий: «В Кильбуруне были татарские лошади, хорошо ходившие под седлами, и было одно женское седло; сестры часто ездили верхом с большим увлечением; особенно Соня пристрастилась к верховой езде; она бесстрашно любила пускать лошадь вскачь и часто ездила на мужском седле»[15]. Кильбурун будет продан за долги, но останется Приморское, которое с 1872 г. станет любимым местом пребывания Варвары Степановны. Софья посетит его трижды: в 1874, 1878 и последний раз нелегально в 1879 гг.
Столичная жизнь, конечно, не могла не противоречить свободолюбивому нраву Перовской. Когда отец получил долгожданную должность вице-губернатора Петербурга в 1861 г. (а в 1865 – губернатора) Соне пришлось принимать участие в светских вечерах, которые устраивались дома. Как и полагается благовоспитанной барышне, она, конечно же, обучалась танцам, музыке, но не любила эти занятия. Да и музыкального слуха у нее не было. Манерность, принятая в великосветских кругах, вызывала у Сони и Васи лишь насмешки. Василий Львович вспоминает: «… на журфиксах мы с ней (Соней – мое прим.) прохаживались между публикой, или, большей частью, сидя в стороне, язвительно критиковали расфранченных и декольтированных барышень»[16]. Зато брат с сестрой очень любили коньки и каждое воскресенье отправлялись на каток.
Достаточно соблазнительно объяснить радикализацию сознания Софьи тяжелыми отношениями с отцом и вынужденным, в связи с этим, ее уходом из дома в 17-летнем возрасте. Но отношения отца и дочери портились постепенно из-за разницы характеров и мировосприятия в целом. Тяжелыми изначально, как пишут в некоторых источниках, они не были[17]. Лев Николаевич целыми дням был занят на службе, с детьми общался мало. Но в свободные минуты мог даже поиграть с ними в мяч или почитать романы Гюго. Утверждения, что Соня «терпеть не могла отца», «презирала, и не могла ему простить его поведения с матерью, которую он всячески угнетал» – имеют под собой основание[18]. С той лишь оговоркой, что капризное и хамское поведение Льва Николаевича в отношении жены не было чем-то из ряда вон выходящим и вполне укладывалось в рамки морали того времени. Ее-то и презирала Софья Перовская. Любопытно, что при всей «традиционности», Лев Николаевич не был религиозным человеком: «Веяния времени отразились и на семье Перовских, и Соня проводила годы без всякого религиозного воспитания и влияния. Соня прожила без уроков по закону божьему, не ходила в церковь и вообще получила, в сущности, атеистическое воспитание, хотя отец и был религиозным человеком, но, конечно, по-чиновничьи религиозным»[19].
Если говорить о событиях, которые могли повлиять на мировоззрение Софьи, то, прежде всего, надо вспомнить ее посещение Швейцарии в двенадцатилетнем возрасте, где она познакомилась с декабристом А.В. Поджио и его дочерью Варей. Любимый дядя Петр Николаевич (любимый детьми и Варварой Степановной) будучи генеральным консулом в Генуе, тяжело заболел, уехал на лечение в Швейцарию. Соня с матерью срочно выехали в Женеву для ухода за прикованным к постели родственником. Там-то и состоялось знакомство Сони с отцом и дочерью Поджио, которые соседствовали с Петром Николаевичем. Варя была на год моложе Сони, у девочек быстро завязалась дружба. Сохранилась их совместная фотография (1865 г.). Отношения Вари с ее отцом совсем не походили на отношения Сони с Львом Николаевичем. Это была настоящая дружба, общение на равных, взаимное уважение и доверие, круг вопросов, обсуждаемых отцом и дочерью Поджио, был безграничен и, конечно же, в него входила политика. В Женеве декабрист не однократно встречался с А. И. Герценом, он «общался с ним у себя дома и в отеле, вел с ним долгие разговоры на политические темы»[20]. Трудно представить, чтобы Александр Викторович не рассказывал дочери об этих встречах, а та, в свою очередь, не делилась мыслями со своей новой интересной знакомой из России. В Женеве Соня увидела совершенно иной стиль взаимоотношений, иную систему ценностей, ее пытливый разум не мог не впитать все это.
Отдельно стоит сказать про книги в жизни Софьи Перовской. Дома было принято читать И. С. Тургенева, Ф. М. Достоевского, но какой-то системы в чтении не было: «… четырнадцатилетняя Соня пополняла свое образование чтением книг: их библиотека, кроме массы романов, (которыми занимался отец), содержала много серьезных книг по истории, естествоведению и т. п.»[21]. Переломным моментом явился приезд Василия в Кильбурун по окончании гимназии с сочинениями Д. И. Писарева, которые произвели на него сильнейшее впечатление. (Также были захвачены модные то время у молодежи Дж. Г. Льюис, Я. Молешотт и Дж. У. Дрейпер[22]). Конечно же, он не мог не поделиться этими книгами с любимой сестрой. Соне тогда уже было 16 лет, и она начинает, буквально, зачитываться Писаревым. Возможно, когда Лев Николаевич упрекал Василия в дурном влиянии на Соню, пристрастие к чтению «сомнительной» литературы он имел в виду, прежде всего[23].
Соня невероятно тянулась к знаниям. После продажи отцом Кильбуруна, она принимает решение о поступление на только что открывшиеся Аларчинские курсы в Петербурге – одни из первых курсов, доступных для женщин. Их основной целью была подготовка к обучению по программам университета. Важно отметить, что «мать пошла навстречу этому желанию Сони. Она выделила ей и сестре часть денег от продажи имения, чтобы девушки могли не зависеть от отца, который никогда не дал бы согласия…»[24]. Учеба на курсах принесла Соне не только новые знания, но и новые знакомства.
Лето 1870 года выдалось для Софьи летом свободы. Родители и старшая сестра Маша уехали заграницу в Ахен, для лечения Льва Николаевича. Между тем, четыре курсистки (Перовская, А. Корнилова, С. Лешерн и А. Вильберг) сняли дачу в Лесном, под Петербургом, где они общались, гуляли, очень много читали и посещали находящуюся неподалеку химическую лабораторию профессора земельного института А. Н. Энгельгардта[25]. Соня, в отличие от ее менее спортивных подруг, еще и активно занималась верховой ездой. Она попросила у брата рубашку в русском стиле и шаровары, в такой одежде семнадцатилетняя девушка «смахивала на мальчугана».
Осенью 1870 г. вернулись родители. Отношения с отцом начали серьезно обостряться. Роковую роль сыграл запрет на общение с близкой подругой Анной Вильберг. Лев Николаевич со свойственной ему бесцеремонностью и в оскорбительной форме выразил свое нежелание видеть Анну у себя дома: «Он грозил сделать Вильберг скандал, если еще хоть раз увидит ее в доме»[26]. Наверное, именно в этот момент для Софьи Перовской закончилось детство. Она принимает первое очень серьезное и абсолютно самостоятельное решение – покинуть родительский дом и перебраться жить к подругам. Это решение не было легким – Соня понимала, что горячо любимая Варвара Степановна будет бесконечно переживать ее уход и окончательный разрыв с отцом.
Отец рассвирепел, даже обратился лично к градоначальнику Ф.Ф. Трепову с просьбой ускорить поиск дочери[27]. Но к тому времени Софья уже успела укрыться у друзей в Киеве. Закончилась эта эпопея тем, что Василию с помощью семейного доктора Оккеля удалось убедить Льва Николаевича выдать Софье отдельный вид на жительство. В ход пошли психологические приемы – якобы, такая нервная девушка может наложить на себя руки, если пытаться влиять на нее силой. Но, отпустив Соню, отец так и не простил ее, навсегда закрыл для нее двери своего дома и на свидания к матери она приходила через черный ход.
Конечно, между Соней, сбежавшей из дома и народоволкой Софьей Перовской, руководителем покушения на императора – огромный «путь». В то время среди молодежи еще не было того радикализма, порожденного безысходностью, который придет позже: «В конце 60-х и начале 70-х гг. русская молодежь уже именовала себя „революционерами“. И это были действительно революционеры, в том смысле, что желали радикального социального и политического переворота на началах социализма. Но в то же время в своих средствах это были мирнейшие из мирных людей»