Итальянский коммунист А. Бордига и представитель КПГ Г. Реммеле защищали тезис о том, что борьбу против фашизма можно вести только на почве коммунистической программы и соглашения с социал-демократией здесь недопустимы. «Социал-демократия и фашизм, – говорил Г. Реммеле, – два средства, два орудия одной и той же общественной функции». Согласно трактовке Г.Е. Зиновьева, «фашисты – это правая рука, социал-демократы – левая рука буржуазии», «социал-демократия стала крылом фашизма». Приняв эту оценку, конгресс записал в резолюции, что «фашизм и социал-демократия составляют два острия одного и того же оружия диктатуры крупного капитала. Социал-демократия поэтому никогда не может быть надежной сообщницей в борьбе пролетариата с фашизмом». Но при этом следует отметить, что Сталин также поддержал эту концепцию. В статье «К международному положению» он утверждал: «Фашизм есть боевая организация буржуазии, опирающаяся на активную поддержку социал-демократии. Социал-демократия есть объективно умеренное крыло фашизма». Все же до конца 20-х годов тезис о «социал-фашизме» в Коминтерне не был общепринятым, в коммунистических кругах продолжались активная дискуссия о сущности фашизма. Однако обострение международной обстановки и отношений СССР с западными странами привело к так называемому «левому повороту» в тактике Коминтерна. На XV съезде ВКП(б) в конце 1927 г. Сталин выступил с новой установкой о том, что в Европе «из стабилизации вырастает новый революционный подъем», растет противоречие внутри капиталистического окружения и происходит попытка английской буржуазии создать единый фронт против СССР.
Позиция И. В. Сталина имела большое значение для дальнейшей работы Коминтерна. Определение роли социал-демократии как «близнеца» фашизма, «умеренного крыла» фашистской диктатуры стало на определенный период ведущей в коммунистическом движении. Эта трактовка была закреплена и в документах III Интернационала, в них были внесены поправки, смысл которых сводился к признанию «нарастания революционного подъема», к ужесточению нападок на социал-демократию и ее левое крыло. В резолюции X пленума ИККИ (июль 1929 года) «социал-фашизм» был объявлен «особой формой фашизма в странах с сильными социал-демократическими партиями». XI пленум ИККИ (март-апрель 1931 года) охарактеризовал развитие социал-демократии как «непрерывный процесс эволюции к фашизму», и назвал социал-демократические партии «активным фактором и проводником фашизации капиталистического государства». Подобная оценка вела к отказу от тактики «единого рабочего фронта», сформулированной еще Лениным и закрепленной на III Конгрессе Коминтерна. Следует признать, что на рубеже 20-30-х годов в результате неверного анализа фашизма взяла верх сектантская тактика, которая сыграла трагическую роль в усилении и победе фашизма в Германии. Однако не следует всю ответственность перекладывать на коммунистическое движение, как это стало принятым в последние годы. Руководство социал-демократии также не спешило объединяться с коммунистами и зачастую недооценивало фашистскую опасность.
Одновременно в коммунистическом движении появился взгляд на фашизм как обязательную и закономерную ступень в развитии и гибели капитализма. Депутат парламента Г. Реммеле заявил в рейхстаге, что КПГ не боится прихода гитлеровцев к власти: гитлеровский режим вскоре обанкротится, и тогда наступит время коммунистов. Подобная опасная трактовка логически приводила к выводу о фатальности победы фашизма, ускорению кризиса империализма и соответственно приближению социалистической революции. Данная точка зрения, однако, была подвергнута критике и не стала господствующей, хотя и присутствовала в коммунистическом сообществе. «Отсюда следовал бы вывод, – заявил секретарь ИККИ Д. З. Мануильский, критикуя подобный подход, – что пришествие фашизма чуть ли не желательно, – чем хуже, тем лучше. Рост фашизма, дескать, подготовляет победу коммунизма», но это – неверный взгляд. Фашизм есть и офензива (наступление) и оборона капитала.
Не получила широкого распространения и версия германского коммуниста А. Тальгеймера, характеризовавшего фашистский режим как бонапартистскую диктатуру, возникающую в условиях равновесия противоборствующих социальных сил и подчиняющую себе все классы общества. Интересно, что в ряде моментов эти идеи совпадали с точкой зрения некоторых социал-демократических теоретиков, а также Л. Д. Троцкого, что в значительной степени привело к признанию выводов немецкого коммуниста теоретически несостоятельными и политически вредными.
И. В. Сталин и Г. М. Димитров во время работы VII Конгресса Коминтерна. Москва, июль-август 1935 г.
Кардинальный поворот в антифашистской политике Коминтерна произошел в начале 30-х годов и был инициирован французскими коммунистами, а в дальнейшем активно поддержан Георгием Димитровым, который после Лейпцигского процесса стал знаковой фигурой для всех антифашистских сил. В феврале 1934 г. произошла попытка фашистского переворота во Франции, которая была сорвана совместными действиями левых партий. 9 февраля в стране прошла мощная антифашистская демонстрация, а 12-го состоялась всеобщая забастовка, в которой приняли участие 4,6 млн. человек – коммунистов, социалистов, радикалов, беспартийных, что показало возможность объединения левых сил перед фашисткой угрозой. Перед кантональными выборами, проходившими в октябре 1934 года, Французская компартия предложила блок не только социалистам, но и заявила о готовности блокироваться с радикал-социалистами, сняв некоторых своих кандидатов в пользу этих партий. Лидер ФКП Морис Торез высказался за создание «против фронта реакции и фашизма Народного фронта свободы, труда и мира», как главной формы борьбы против фашизма. В беседе Г. Димитрова с М. Торезом 11 мая 1934 года Димитров заявил: «Стена между рабочими-коммунистами и рабочими социал-демократами должна быть разрушена. Любое средство, которое ведет к этой цели, будет оправдано. Политика единого фронта должна вырваться из старых догматических схем зиновьевского времени… Мы должны доказать, что компартия действительно и на деле хочет и может бороться совместно. Опыт февраля и последнего времени показывает, насколько успешным является это».
Изменилась и конкретизировалась оценка самого фашизма как политического явления и режима. НА XIII пленум ИККИ (ноябрь – декабрь, 1933 г.) было сформулировано определение фашизма как «открытой террористической диктатуры наиболее реакционных, наиболее шовинистических и наиболее империалистических элементов финансового капитала». Важнейшие теоретические выводы о сущности и социальной базе фашизма, о формах борьбы с ним были сделаны на историческом VII Конгрессе III Интернационала, который к тому времени возглавил Димитров, обобщивший дискуссию среди коммунистов и опыт реального противодействия фашистам. В своем докладе на Конгрессе Димитров вступил в полемику с различными трактовками сущности фашизма, предложенными либералами, социал-демократами и некоторыми коммунистами: «Фашизм – это не надклассовая власть и не власть мелкой буржуазии или люмпен-пролетариата над финансовым капиталом. Фашизм – это власть самого финансового капитала. Это организация террористической расправы с рабочим классом и революционной частью крестьянства и интеллигенции. Фашизм во внешней политике – это шовинизм в самой грубейшей форме, культивирующий зоологическую ненависть против других народов».
Важнейшими выводами, следовавшими из нового определения фашизма, была мысль о связи фашизма с крупным капиталом и его историческом месте – эпохе господства монополистического капитализма. Еще одним принципиальным выводом стал тезис о двух методах господства монополистической буржуазии – демократии и диктатуре, формой которой и стали фашистские режимы. Приход фашизма к власти – «это не обыкновенная замена одного буржуазного правительства другим, а смена одной государственной формы классового господства буржуазии – буржуазной демократии другой его формой – открытой террористической диктатурой».
Таким образом окончательно отвергалась концепция о неизбежности и объективности перехода капиталистических стран к фашизму. Так, в «Лекциях о фашизме», прочитанных П. Тольятти в январе – апреле 1935 г. в Ленинской школе в Москве в рамках подготовки к Конгрессу, говорилось, что «степень вероятности установления фашистской диктатуры зависит от уровня боевитости рабочего класса и его способности отстаивать демократические институты». Фашистская диктатура как форма политической надстройки, как один из двух методов господства буржуазии, по мнению теоретиков Коминтерна, использовалась лишь в периоды чрезвычайного обострения классовых противоречий и неустойчивости ее власти. Подобная трактовка привела коммунистические движение к поистине революционным изменениям тактики. «Сейчас трудящимся массам в ряде капиталистических стран, – заявил Г. Димитров, – приходится выбирать конкретно на сегодняшний день не между пролетарской диктатурой и буржуазной демократией, а между буржуазной демократией и фашизмом». По сути, это означало отказ от непосредственной борьбы за социалистическую революцию и включение в борьбу за сохранение буржуазной демократии. Представляется, что это понимание пришло к коммунистам после тяжелых уроков разгрома коммунистических организаций в различных странах и, прежде всего, коммунистической партии Германии. Главную вину за это поражение Конгресс возложил на вождей немецкой социал-демократии. «Рабочий класс, – отмечал Димитров, – вследствие политики классового сотрудничества с буржуазией, которую вели вожди социал-демократии, оказался расколотым, политически и организационно разоруженным перед лицом наступающей буржуазии. Коммунистические же партии были недостаточно сильны, чтобы помимо и против социал-демократии поднять массы и повести их на решительный бой против фашизма».
Однако из данного заявления следует и некоторое самокритичное признание, что известная вина за приход нацистов к власти лежит и на самих коммунистических партиях, которые допустили ряд серьезных ошибок. Из вышеназванных выводов с неизбежностью следовала новая тактика антифашистской борьбы. Это тактика Народного фронта как предельно широкого блока: как союза различных социальных сил, как коалиции общественно-политических организаций, а также как режима (или зародыша режима) новой антифашистской власти. Центром народного фронта виделся единый рабочий фронт, на базе которого должен быть сформирован широкий антифашистский народный фронт с включением в него непролетарских элементов – крестьянства, ремесленников, мелкой буржуазии города, служащих и интеллигенции. Высказывалась мысль, что в ряде случаев к народному фронту могут примкнуть и антифашистски настроенные элементы буржуазии. В общественно-политическом плане предполагалось объединить рабочие, левые партии, профсоюзы и демократические антифашистские организации. Конкретные формы объединения должны были формироваться с учетом особенностей отдельных стран.