Настроение лучшим людям города портила группа лиц, возглавляемая студентами Христофоровым и Редкозубовым, а также мастеровым Орловым. Они стояли около здания Управы и произносили антиправительственные речи, переходя при этом на личности. Особенно досталось присяжному поверенному Шмарину, который предыдущим летом считался одним из представителей оппозиции. Редкозубов кричал ему вслед – «вон пошел выбирать Шмарин, провокатор, отщепенец, некудышний человек, сам 18 октября ходил с красным флагом по улицам и произносил революционные речи, а теперь пошел избирать».
Редкозубов не ограничивался речами. Он забирал из рук выборщиков листки с купонами для голосования и рвал их.
Вскоре подошла группа из 50–70 рабочих, сопровождаемая несколькими сотнями уличных мальчишек, молодых парней и «пьяных оборванцев», как отметили позже в докладе жандармы. Во главе манифестации шел плотник Кулагин.
Кулагин также остановился у здания управы и, потрясая кулаками в воздухе, призвал окружающих бойкотировать нечестные выборы. Ему кричали «браво». Затем манифестация распалась на несколько очагов, в которых началось горячее политическое обсуждение. Примерно через час на велосипеде прибыл начальник жандармерии Шейнман. Его встретили издевательскими криками «ура» и свистом. Затем такой же реакции удостоился лидер местных черносотенцев Тиханович-Савицкий.
В общей сложности собралось до 1000 человек, возмущенных новыми правилами выборов. Цензовая система фактически оставляла за бортом рабочих представителей, давая преимущество богатым людям просто потому что у тех было больше имущества и денег. Все это понимали. Собравшиеся поддерживали идею бойкота. В губернаторский сад пустили собаку с привязанной к ней бумажкой: «кандидат в Госдуму».
Губернатор вызвал сотню казаков. На Индийской улице они вместе с полицией преградили путь группе демонстрантов. Полетели камни, причем среди активно метавших был замечен Кулагин. Одному из городовых камень попал в живот, другому в ключицу. Казаки врезались в толпу с ногайками. Пока казаки были отвлечены, несколько десятков рабочих окружили полицмейстера и полтора десятка городовых. Те вытащили револьверы, но до кровопролития дело не дошло.
Разогнанная толпа вскоре собралась в губернаторском саду. Кто-то поднялся на фонарь и веером выбросил в толпу листовки[63].
«Разгром помещичьей усадьбы в 1905 году». Художник Г. Н. Горелов, 1911 г.
Очевидец, чьи воспоминания сохранились в делах местного Жандармского управления, описывал события так: «казаки как звери бросились на публику и начали показывать искусство в умении владеть нагайкой на спинах „свободных граждан“. С визгом и гиканьем они рассыпали удары направо и налево, причем били главным образом женщин. Во время этого „усмирения“ я был в садике и думал, что, очистив улицы от публики, казаки уедут в казармы, но представьте себе ужас бывших в садике, когда они карьером влетели туда и снова начали свою дикую расправу. Бежать из садика было невозможно, потому что полусотня окружила его и не выпускала никого. Везде по садику валялись разодранные шляпки и сломанные трости»[64].
И эсеры, и социал-демократы призвали к забастовкам. Вообще, в это время обе партии выпускали очень много листовок. Часть из них была привозная – от ЦК ПСР, Поволжской группы ПСР и даже «Боевой организации ПСР». Другие были местными и адресными. Эсеры печатали листовки на гектографе, у социал-демократов еще имелась подпольная типография.
«Мы печатаем прокламации, распространяем их и прочее, – вспоминал реалист Иван Саградьян, – Однажды я чуть не попал в руки полиции. Мы сняли квартиру. Это была жалкая избенка, расположенная в глубине двора на 2-й Бакалдинской улице. Только что расположились. Разостлали бумаги, наладили шапорограф, начали снимать с доски первые листки. Вдруг влетает с улицы наш часовой и рассказывает, что улицы двигается чуть ли не с десяток полицейских. Я взял шапирограф. Остальное, часть бумаг – забрали товарищи. Вышли во двор, перелезая через забор. Успел вовремя»[65].
Группа РСДРП по оценкам жандармерии насчитывала более 80 человек, половина из которых состояла в боевой дружине, впрочем, не имевшей оружия. Имевшиеся ранее револьверы были конфискованы при арестах, а приобрести взамен другие было сложно: по новому постановлению разрешение на приобретение оружия давал лично губернатор[66].
У эсеров дела обстояли хуже. Их организация насчитывала всего 25–30 человек, преимущественно в городской трамвайной компании. Несколько активистов работали в судоходстве и судоремонте – на заводе Нобель, в «Мазуте» и «Восточном обществе». К организации присоединился арестованный ранее депутат Евреинов, заработавший в тюрьме туберкулез. Для его освобождения был внесен крупный залог в размере 1000 рублей. Часть суммы, скорее всего, внесли служащие фирмы «Нобель», где служил брат Евреинова Михаил. С согласия властей Евреинов отъехал на лечение, и его место занял студент Кафанов, сумевший где-то раздобыть типографский шрифт[67].
Накануне 1 мая губернатор выпустил официальное заявление, угрожая в случае выхода астраханцев на улицы бросить против них войска. Угроза не возымела никакого действия.
30 апреля состоялось сразу две манифестации приказчиков, выступивших в качестве ударной силы сопротивления. Двести человек собрались в привычном месте, то есть под окнами губернатора, а потом прошлись до порта. Еще сотня человек отправились через всю южную часть города в парк велосипедистов. Среди собравшихся раздавали социал-демократические и эсеровские листовки. Попытка полиции провести задержания была пресечена.
«С утра 1 мая 1906 года улицы города пестрели группами рабочих и других лиц в красных рубашках, снимавших рабочих с работы и закрывавших магазины (за исключением ресторанов, пивных и кабаков), – писала пресса – Были сняты с работы и наборщики типографии, вследствие чего астраханские газеты не вышли. К 10.00 в городе закрылись все торговые заведения. На улицах людно, масса красных рубах»[68].
Служащие городской Управы устроили голосование и в соотношении 38:8 решили тоже прекратить работу и праздновать. Несколько сот рабочих собрались у Биржи.
У дома Губина произошла стычка. Здесь на первом этаже располагались магазины, а рядом на Кутуме обыкновенно разгружали рыбу. Прибывшие с низовьев ловцы и местные извозчики к первому мая были настроены отрицательно. У них была сдельная оплата и терять деньги в разгар сезона они не хотели. Приказчики, пришедшие закрывать работу, были неожиданно атакованы и избиты. Одному из них выбили глаз. Разогнав приказчиков, обозленные извозчики стали искать хорошо одетых людей, подозревая в них социалистических агитаторов. Двум астраханцам, случайно шедшим мимо, пришлось спасаться бегством от разъяренной толпы и прятаться в аптеке. «У входа в аптеку стал старик-священник, который поощрял толпу, говоря – бей их, бей!». Осажденным удалось уйти через задний ход и подкупив одного из извозчиков, бегло покинуть место событий. В них швыряли камни и пытались догнать.
Зато социалисты к полной неожиданности властей и восторгу публики провели митинг на Канаве. В самом прямом смысле этого слова. Со стороны стрелки прибыло тридцать разукрашенных красными флагами лодок. «Вся Канава была запружена народом так, что не было прохода. Толпа в самом разношерстном составе фланировала с песнями самого современного характера до революционных включительно. С лодок неслись „марсельеза“ и речи, с берега им отвечали. С лодок пускали и фейерверки»[69].
Идея митинга на воде понравилась. В последующие несколько недель акции с лодками на Канаве повторялись многократно и часто затягивались до полуночи.
Но уличными акциями дело не ограничивалось. 20 мая социалисты пришли на митинг в «Общественном собрании», организованный кадетами. Кадетов было мало, а социалистов и людей им симпатизирующих много. Залы и хоры были переполнены. После доклада кадетского лидера Дайхеса слово взял эсдек Редкозубов. «Редкозубов критически разобрал весь доклад Дайхеса и сильно обвинил кадетов. Речь его с начала до конца прерывалась аплодисментами даже со стороны кадетов». Дайхес попытался оправдаться, но несмотря на опыт помощника присяжного поверенного делал это, как отмечали смотревшие на зрелище с восторгом журналисты, вяло и неубедительно. Дело закончилось тем, что кадеты ушли с собственного мероприятия, а эсдеки азартно переключились на эсеров. Последние предлагали проигнорировать выборы в госдуму и поддержки в зале не получили. Собрание закончилось ближе к полуночи с полным торжеством социал-демократов[70].
Через пару дней Редкозубов был избран делегатом съезда партии и уехал вверх по Волге на теплоходе. На съезде он примкнул к меньшевикам, и каких-то особо интересных мыслей не высказал.
Если левые агитаторы проводили время весело, то рабочие были настроены решительно и несколько сурово.
Весной серьезного успеха добился профсоюз бондарей. В результате проведенной забастовки заработная плата была увеличена на 25 %[71].
12 мая забастовали шестьсот каменщиков. Товарищи по профессии ходили по мелким производствам и предлагали сняться с работы. Никто не отказывался. По дороге каменщикам встретился кабриолет с двумя подрядчиками, ранее обманувшими рабочих по зарплате. Кабриолет был остановлен, пассажиров серьезно потрепали