В середине ноября прошло крупное собрание бондарей, в котором приняли участие до 300 человек[105]. Обозначился профсоюз булочников. Моряки из Ахтубинского пароходства угрозой забастовки вынудили работодателей дать гарантии сохранения заработков в зимний период.
Но в целом дело обстояло плохо. «Союзы приходили в упадок, – отмечало Жандармское управление, – организации везде распадаются, интерес рабочих к союзам значительно ослаблен и только социал-демократы стараются что-нибудь сделать»[106].
Рабочее движение переживало спад. Особенно тяжело переживали его социал-демократы, прочно связанные с забастовочными комитетами.
Николай Редкозубов избежал ареста только потому, что выехал в Санкт-Петербург, благо он учился в столичном Университете. Зато в октябре были арестованы 12 социал-демократических активистов просто по принципу принадлежности к партии[107]. Среди арестованных оказались Жустов, Султанов и Гузиков. Предъявить им ничего не смогли, поэтому через месяц задержанных пришлось выпустить. Губернатор приказал выслать Жустова и Султанова, а Гузикова отправить в армию. Из этого ничего не вышло. Двое первых вскоре вернулись в Астрахань, а военные отказались принимать Гузикова, поскольку не были в восторге от идеи проникновения революционера в неспокойные армейские ряды[108].
Но ни Жустов, ни Гузиков больше активности не проявляли. А лидеры профсоюзов механиков Шпилев и булочников Липатов уехали в Баку, где шли массовые выступления рабочих. И Липатов и Шпилев после революции работали в Астрахани в партии и профсоюзах, и ушли из жизни как почетные большевики в 1934 и 1949 году соответственно.
Ощутимой потерей партии стал отъезд Бендерского. Он вышел под очень крупный залог в 1500₽. Деньги внес его отец Меир, богатый еврейский предприниматель[109]. После этого Бендерский отбыл в Саратов, где ушел в частную жизнь[110].
На фоне кризиса РСДРП не имевшие столь крепких позиций в рабочем классе эсеры пытались перехватить повестку. Их прокламация к грузчикам сообщала, что «ваш профсоюз закрыт разбойничьей администрацией, которая старалась вызвать вас на решительные действия, а потом вызвать погром по всей форме черносотенно-правительственной практики». По этому случаю эсеры высказались против стачек и призвали к… вооруженному восстанию.
«С оружием в руках, – обращались они уже к ловцам, – отстаивайте свое право на труд и на воду, выгоняйте кровопийц, беззубиковых, хлебниковых, агабабовых и всех прочих, сгубивших миллионы ваших жизней и расхитивших миллиарды народных богатств. Вы такие же крестьяне, только добываете средства к жизни не из земли, а из воды».
Социал-демократы вовсю использовали подпольную типографию. На протяжении года они выпустили множество листовок с использованием типографского шрифта и гектографа. Краску удалось украсть из губернской типографии[111]. Была даже напечатана брошюра с программой РСДРП.
«Можно ли реализовать народную программу? – спрашивали авторы брошюры у читателей. – Нет, так как Думу избирают только те, кто имеет доход более 1500 рублей. Только вооруженное восстание даст народу власть, а поэтому ждать от манифестов либералов нечего – не они победят самодержавие, а сам народ»[112].
Однако вместо революции результатом теперь считалось успешно проведенное собрание. Эсеры, например, сумели перехватить у кадетов председательство в Литературно-драматическом кружке, который теперь возглавил Аствацатуров. За крупное достижение это, конечно, считать было нельзя, тем более что спустя две недели после этого кружок закрыли[113]. У эсдеков было еще хуже. Их собрание в ночь перед сочельником на квартире Христофорова было пресечено полицией. Участников не задержали, но все они были переписаны.
Первая русская революция. Уличные бои с правительственными войсками. Репродукция из иностранного журнала
Проблемами левых пытались воспользоваться их соперники. И черносотенцы в лице юриста Купряшина, и кадеты пробовали создать подконтрольные им профсоюзы. Эти попытки не имели успеха. Более того, попытка кадетов издавать собственную газеты («Астраханский дневник») была пресечена полицией[114].
Грабежи и раньше были обыденным делом, но теперь бандиты стали изображать из себя благородных разбойников и прикрываться политикой. Все это вызывало возмущение не только у населения, но и у левых. Никакого отношения, по крайней мере в Астрахани, к пополнению партийной кассы «экспроприации» не имели. А политические последствия носили самый отрицательный характер. В конце мая полуразгромленный астраханский комитет РСДРП разместил в прессе отдельное обращение по этому поводу. «Мы отвергаем экспроприацию денежных капиталов в частных банках и все формы принудительных взносов для целей революции», – отмечали социалисты[115].
16 июля «именем революции» был ограблен извозчик, а 29 июля – винная лавка на углу Казанской и Ново-Лесной[116], из которой вынесли 375 рублей. Особое беспокойство властей вызывал транзит оружия на Кавказ, где в самом разгаре были столкновения между армянами и мусульманами. В доме Широкова на Пароходной улице было изъято три ящика с винтовками, предназначенными для получателей в Баку[117].
Впрочем, некоторые сообщения о левом терроре носили откровенно анекдотический характер.
25 сентября на городской пристани к полицейскому Мурову подошел 35-летний мужчина и сказал, что у него есть важное дело. Мужчину отвели в участок. Здесь таинственный незнакомец сообщил, что прибыл из Саратова в целях убийства губернатора и почему-то еще купца Гентшера. Далее он поведал, что опасное поручение было дано Нижегородским комитетом партии эсеров, что у него есть восемь бомб и два сообщника, и что товарищи по предприятию отказались поделиться с ним деньгами, отчего он и пошел сдаваться. На следующее утро мужчина протрезвел и сообщил, что все выдумал[118].
Еще 6 мая полицией был арестован реалист 7-го класса Мордвинцев. Мордвинцев вел агитацию уже несколько лет и считался за руководителя Военной секции группы РСДРП. В его вещах при обыске были найдены эсдековские листовки. Одноклассники собрали несколько десятков подписей учащихся в защиту своего товарища, но власти оказались непреклонны.
Однако кружковая работа продолжалась. Владимир Сарабьянов вел занятия по историческому материализму, Христофоров по политэкономии, Никитин по аграрному вопросу.
В октябре вспыхнула забастовка в гимназии. Поводом послужил конфликт с одним из преподавателей, который отнял у учащихся революционные журналы «Молот» и «Народная воля». Администрация ответила угрозой закрытия учебного заведения и срочно собрала родителей. Родители рассудили, что учеба важнее. Под давлением с двух сторон гимназисты вернулись к занятиям. Но начальство решило не оставлять выступление без последствий и двадцать гимназистов были отстранены от занятий на несколько месяцев[119].
В гимназии несмотря на опасность отчислений прошла новая сходка. Сорок учащихся потребовали удалить полицию из стен гимназии и восстановить отстраненных товарищей. Их тоже отстранили[120]. Христофоров и Саградьян были исключены.
10 ноября социал-демократы с эффектом распространили листовки в театре Плотникова[121]. «В то время как опустился занавес в 21.30 после первого действия с 3-го яруса напротив оркестра были выброшены листовки РСДРП». Весь ряд был выкуплен гимназистами. В листовках от имени социал-демократии содержался призыв выбрать в Думу «наиболее честных и искренних защитников нашей партии». Никто ни на кого не донес, и жандармерия никого не нашла[122].
Летом 1906 года в преддверии выборов в Госдуму в селах прошли массовые сходы. Во Владимировке триста человек требовали земельной реформы[123]. Люди собирались в Ивановке, Николаевке, Красном Яру.
Стихийный митинг произошел в августовское воскресное утро на базарной площади в Болхунах. Неизвестный молодой человек завязал разговор с торговцами о политике и вскоре перед ним стоял весь базар – 400–500 человек. Разговор шел о налогах, бедности и разгоне Думы. Несколько сельских полицейских были бессильны. За помощью они обратились к… батюшке. Тот приказал звонить в колокола, чтобы люди не могли слышать друг друга. Это не имело результата. Тогда одетый в рясу образец морали и нравственности попробовал пустить слух, что «сообщники агитатора поджигают село с четырех сторон». Его высмеяли и выгнали. Митинг заканчивался. Селяне проводили агитатора до околицы, заблокировав попытки полиции его задержать.