Еще одной заботой жандармерии стало предотвращение первомайских сходок. Полностью исключить их не удалось. В Федоровском саду на Форпосте собралось 100–150 рабочих. Организатором собрания стала группа сторонников РСДРП. Полиция вмешалось с опозданием, задержав несколько человек на выходе. Через несколько дней их отпустили.
Царские жандармы громят конспиративную типографию. Французская открытка начала ХХ века
В июне 1908 года был арестован за хранение эсеровской литературы житель Криушы Адриан Синельников. Его посадили в одиночную камеру[174]. В порту был найден груз из 10.000 эсеровских листовок и нескольких сот брошюр, направленный на предъявителя. Продукция была закамуфлирована под ученические тетради. Груз полиция изъяла, предъявителя не нашла[175].
К лету в Астраханской тюрьме содержались 33 революционера. За характерные башни в стиле европейских крепостей горожане прозвали тюрьму Бастилией. 13 июня 1908 года тюремное начальство было потрясено новостью о подкопе. И действительно, в одной из угловых башен был обнаружен небольшой подкоп, шедший из-под печи под поли далее к стене. В длину он составлял полтора метра и метр в высоту. Это было только полдела. На чердаке была найдена бомба, переделанная из консервной банки с томатами. Банка была небольшой, 15 см в высоту и 10 см в диаметре, и наполнена смесью из бертолетовой соли, сахара и угля. К ней была приделана стеклянная трубка, заполненная серной кислотой. Весь вес устройства составлял около килограмма[176].
Однако назревали куда более интересные события. В июле в Вольске, недалеко от Саратова, прошел съезд партии эсеров, на котором, помимо прочего, прозвучала идея создания в Астрахани боевой группы. В целях ее организации были выданы небольшие, скорее символические деньги, но группа действительно возникла. Ее организатором стал учитель Персидского училища Иван Ельшанский.
Жандармерия знала об этих решениях благодаря внедренной агентуре. Вскоре в Астрахани после долгого перерыва вновь появились эсеровские листовки, напечатанные на гектографе, а затем было произведено два ограбления. В обоих случаях нападение производилось на приказчиков, возвращавшихся с дневной выручкой к хозяевам. Было это зрелищно. 19 августа двое молодых людей, один из которых носил наклеенную черную бороду, на Пристанской улице остановили приказчика, несшего 530 рублей. Деньги он отдал безропотно, но, когда гангстеры чуть отошли, стал активно звать на помощь прохожих. Прохожие откликнулись. Началась погоня. Экспроприаторы, отстреливаясь на ходу, пустились бежать. Они успели проскочить Новолесную, Казанскую и Старокузнечную улицу, пока не скрылись в глубине дворов. Второй налет проходил по такой же схеме[177].
Полиция вела активное наблюдение за эсерами, но пока не вмешивалась. Наконец, 30 сентября в полицию обратился предприниматель Иван Фабрикантов. Он получил письмо с требованием принести 5000 рублей и всякими угрозами в случае отказа идти на шантаж. Полиция решила устроить на месте передачи денег засаду.
В последующей перестрелке был убит некто Иван Головачев и смертельно ранен еще один боевик, Константин Аволишин. Губернское начальство пришло к выводу, что надо прекратить дальнейшее наблюдение и перейти к арестам. В течение суток было задержано 18 человек, в том числе учитель Николай Шишло, муж известного врача Розенберг-Шишло[178]. Типография тоже была уничтожена. Были изъяты револьверы и два красных флага с надписями «В борьбе обретешь ты право свое!» и «Земля и воля».
Прошли обыски в «Обществе взаимного вспоможения приказчикам», среди активистов которого было немало сторонников эсеров. Руководство этого профсоюза решило уволить сторожа, который потребовал 100 рублей отступных, угрожая в противном случае разоблачениями. На шантаж никто не поддался, и сторож донес в полицию, что в обществе хранятся подрывные листовки и брошюры. Они на самом деле там были, но как показал обыск, в количестве 1–2 экземпляров, то есть речь скорее шла о библиотеке, чем о складе прокламаций[179].
Предпринятая в конце августа работниками мехзаводов забастовка успеха не имела[180].
Власти понемногу начали выпускать политзаключенных, арестованных за распространение листовок. Разумеется, под гласный надзор и наружное наблюдение. При первой же возможности они стремились сбежать из города. Летом 1909 года из Астрахани скрылся отсидевший год в одиночной камере эсер Адриан Седельников, а чуть позже – эсеры Яков Ожогин и Егор Степанов[181].
Настроение ссыльных, оказавшихся в Астрахани, характеризует письмо некоего Владимира Доброшинского, перехваченное жандармами: «Астрахань город довольно большой и почва есть где можно было бы создать много кое-чего, но как видно, здесь полное отсутствие сознательного элемента. Словом, астраханцы до фанатизма верующие, резко отличаются своим отсутствием и отчуждением, почему и создается впечатление, что они стоят на точке замерзания»[182].
В ходе обыска у еще одного ссыльного, Аграната (так в деле) Шмарьева было изъято письмо за границу. В нем говорилось, что после 1907 года в Астрахани нет ни типографии, ни организации, а есть просто отдельные причисляющие себя к социал-демократам люди.
Более активно проявляли себя анархисты, однако их авантюрный склад характера позволял полиции вскрывать подполье и проводить аресты.
Отчаявшиеся эсеры раздумывали личным примером продемонстрировать эффективность коллективного труда и создать сельскохозяйственную коммуну. В нее записалось десять молодых людей и две девушки. Реализован проект не был[183].
Отдельные попытки распространения листовок успеха не имели. Их предпринимали анархо-коммунисты (ноябрь 1909, к бондарям Форпоста) и эсеры (январь 1910 года, «Вы, братцы, не думайте идти на войну»)[184]. В сентябре в Капустином Яре эсеры раскидали листовки. Полиция арестовала трех активистов местной группы, носившей название «Крестьянское братство»[185].
На севере губернии эсерами был убит агент-провокатор, чей труп как-то по утру был найден на темных переулках Камышина. Жандармерия провела аресты[186].
Профсоюзы тоже заморозили свою деятельность, так как в условиях наступления реакции рабочие не видели в них эффективного инструмента. В декабре 1910 года были закрыты «как прекратившие деятельность» профсоюзы сапожников, кондитеров, грузчиков лесных материалов и работников лесопильных заводов[187]. «Никто ничего не издает и ничего не распространяет», – писал Шмарьев[188].
Такого же мнения придерживалась и жандармское Управление. Начиная с 1910 года в журнале о работе революционных организаций присутствовала запись: «астраханская социал-демократическая организация прекратила свою деятельность»[189]. От всей астраханской эсдековской группы осталась одна только архивная комиссия, которая хранила печать и литературу. Под наблюдением находилось с десяток человек, иногда общавшихся между собой, но и только.
Показательно, например, что в стороне от активной революционной работы оказался столь известный впоследствии человек как Нариман Нариманов. Он писал просветительские статьи в местные русские и татарские газеты, выступал в Народном университете и обществе астраханских мусульман «Шурайи-Ислам», опубликовал брошюры про туберкулез и холеру, лечил людей и даже был избран в городскую Думу. Но он не вел агитацию на предприятиях и не организовывал забастовки.
Примерно также обстояло дело и у эсеров. В марте 1910 года организация партии эсеров в Астрахани официально прекратила свою деятельность[190].
В 1909–1911 годах в Астрахань вновь стали ссылать социалистов. «От казны мы получаем 16 рублей 40 копеек в месяц, и, кроме того, я работаю, – писал один из них родственникам, – квартира стоит 7 рублей, съестные припасы дороги, а врачи плохие»[191].
Именно здесь отбывали ссылку Хумарьянц, Нариманов, Гейнрих. Особое место в это ряду занимает Александр Трусов, с именем которого неразрывно связана история революционного движения города и до сих пор правобережье Астрахани носит его имя.
Поэтому о Трусове имеет смысл сказать отдельно.
Он родился 17 января 1888 года в городе Борисоглебске Тамбовской губернии[192].
Его отцом был крестьянин деревни Озерья Верейской волости Рязанской губернии, «не судимый, поведения хорошего», как сообщал сельский староста. Покинув деревню, Евдоким Трусов освоил профессию печника, женился и в семье выросло трое детей. Одним из них был Александр Трусов.
В 1899 году глава семейства умер. Спустя год в Борисоглебске Александр Трусов был вынужден бросить учебу, окончив только трехклассное Приходское городское училище. Ему пришлось устроиться на работу, вначале подсобным работником, а потом конторщиком в магазинах Борисоглебска. Как единственный мужчина в семье он получил льготу от призыва в армию, с удовольствием много читал и рано испортил зрение.