В первую русскую революцию молодой Трусов примыкает к социал-демократам и даже вступает в рабочую дружину. В маленьком городке такое было не утаить. С работы его увольняют, а полиция берет его под надзор. После поражения восстания Трусов скрывается в Харбине, Китай у своей сестры Анны, работавшей там горничной у одного из инженеров Восточно-Китайской железной дороги. Он работает в разных местах, а осенью 1907 года возвращается в Россию, в город Козлов Тамбовской губернии к родственникам[193].
В 1908 году Трусов устроился на работу помощником табельщика Рязано-Уральской железной дороги в Козлове. Здесь он предложил коллегам собрать средства на «нелегальные цели», скорее всего, на выпуск рабочей печати. Кто-то донес. В феврале 1909 года Трусов был «привлечен к переписке в порядке охраны при Тамбовском губернском жандармском управлении» и арестован.
28 марта 1909 года на два года административно он был выслан в город Елец. В маленьком уездном Ельце Трусову не понравилось и, выбирая варианты, он попросил министра внутренних дел империи разрешить ему переехать под гласный надзор в экзотическую Астрахань[194]. Так в декабре 1909 года он впервые оказался на Нижней Волге[195].
На работу 22-летний Трусов устроился конторщиком в немецкий магазин «Элухен» на Косе. Немцы торговали электрооборудованием, поставляя его в Астрахань из промышленных центров и из-за границы. Квартиру он снял в доме Миндрина на Чеснаковском ерике[196].
В Астрахани Александр Трусов познакомился с Владимиром Сарабьяновым. К этому времени тот успел не только выйти из тюрьмы, но и поступить в Московский Университет, более того, окончить его в 1910 году. Вернувшись на родину, Сарабьянов быстро нашел работу, соответствующую характеру. Он стал помощником присяжного поверенного, а в свободное время занялся организацией Народного Университета. Здесь он читал лекции об истории экономики, которые в жандармерии со злобой описывали как «тенденциозные». Вполне естественно, что два молодых человека – Трусов и Сарабьянов – нашли друг в друге интересных собеседников и хороших товарищей.
Вскоре он присоединился к местному обществу Трезвости, которое, как и во многих других городах, фактически работало как социалистический клуб.
Как было отмечено выше, одной из форм объединения социалистов стали общества трезвости. Пьянство было бичом царской России, и Советский Союз не сумел перебороть этого национального бедствия. Общества трезвости не только рассказывали о медицинских последствиях алкоголизма, но в первую очередь вели просветительскую работу. В условиях царизма такая деятельность означала попытку осмыслить коренные проблемы страны и неизбежно привлекала левых интеллектуалов.
В Астрахани Общество трезвости изначально возглавлял экс-депутат от октябристов Харлампий Скворцов, но все остальные командные высоты были в руках левых. Заместителем председателя общества трезвости стала доктор Раиса Борисовна Розалия-Шишло, эсерка (1880). Секретарем общества был избран социал-демократ Парамон Сабашвили (1880). Всего организация насчитывала более 330 человек. 90 % из них составляли православные мужчины.
Вскоре к обществу примкнул Константин Гейнрих. Константин Эдуардович Гейнрих, уроженец Могилева (1867), учившийся в Варшаве и освоивший профессию художника-гравера. Он был членом РСДРП. В 1905 году Гейнрих оказался одним из лидеров Саратовского совета рабочих депутатов. В декабре 1905 года он организовал забастовку железнодорожных служащих и практически сразу был арестован. По выходу из тюрьмы Гейнрих некоторое время издавал сатирический журнал «Карандаш», закрытый спустя несколько лет властями. В январе 1910 года его выслали в Астрахань. Вместе с ним приехали две 12-летние дочери от первого брака.
Здесь сорокалетний немец познакомился с молодой астраханкой Антониной Летковской (1886). Несмотря на юный возраст, Летковская уже стала вдовой. Ее муж Владимир Летковский был повешен в Симбирске за участие в анархистских экспроприациях[197].
Энергичному Гейнриху удалось быстро вдохнуть жизнь в астраханскую повестку. В качестве платформы он задействовал то самое Общество трезвости и сам его возглавил. Вскоре на собрания общества приходило уже до ста человек, включая и ряд состоятельных людей из семейств Догадина и Власова.
Константин Гейнрих вместе с Антониной Летковской стал издавать небольшим тиражом просветительский «Астраханский журнал». Журнал был закрыт в декабре 1910 года. Причиной послужили публикации, обвинявшие предпринимателей в пренебрежении жизнями рабочих после гибели на Каспии трехсот ловцов. Тогда Летковский стал выпускать «Астраханскую газету». Одним из ее авторов стал Александр Трусов. В общей сложности до ареста редакции, случившегося в декабре 1911 года, удалось выпустить 13 номеров, а тираж достигал 5000 экземпляров.
«Взошло солнце свободы, не дайте ему погаснуть» Агитационный плакат партии социалистов-революционеров (эсеров).
Еще одним изданием, размещавшим статьи социал-демократов, стал «Прикаспийский край», переименованный в «Астраханский край». Фактическим редактором газеты стал меньшевик Роман Аствацатуров, размещавший публикации самого решительного характера. «Реакции больше не добиться новых успехов, – писал он, – Ее господство быстро катится к концу. И никто не в силах остановить победного шествия восходящего Солнца»[198].
После этой статьи газета была закрыта, а формальный редактор посажен в тюрьму.
У эсеров тем временем дела шли совсем плохо. Часть активистов перешла в партию «народной свободы», некоторые подверглись арестам по подозрению в организации летучего отряда безработных, а в целом организация погрузилась в дрему. Вызывавший наибольший интерес полиции Нифонт Долгополов целиком погрузился во врачебную практику, открыв кабинет в доме Бухарцева[199].
В 1912 году критически настроенные к царизму горожане после несколько попыток смогли зарегистрировать Народный университет. Его руководителем стал Леонид Сац, в 1902 году исключенный из Санкт Петербургского университета за участие в студенческих собраниях, с 1907 года живший в Астрахани и в 1909 году перешедший из эсеров в кадеты200.
Некоторое оживление в накрывшую Жандармское управление скуку внесла банда анархо-коммунистов, организованная группой прибывших из Баку «экспроприаторов». Возглавлял ее некто Федор Ряснов (1882), сидевший в Бакинской тюрьме по обвинению в ограблении и бежавший из нее. 1 марта 1911 года на переправе через Волгу у Форпоста трое вооруженных револьверами лиц остановили пролетку, в которой кассир конторы Нобеля перевозил деньги. Гангстеры заставили кучера и пассажиров выйти, после чего сели в эту самую пролетку и отбыли. Экипаж позже был обнаружен на окраине города, мешок с полутора тысячами серебреных монет спокойно лежал в нем. А вот золотые червонцы и банкноты – на 12900 рублей – исчезли. Вскоре полиция через своих агентов вышла на бандитов. Воодушевленные успехом, те обсуждали идею ограбления трамвайного управления и убийства полицмейстера. Вскоре разгуливавший по Астрахани в форме морского капитана главарь был пойман, как и его подельники[201].
В Астрахани вспыхнули пожары. Горели бондарные мастерские. Предприниматели распространяли слухи, что за поджогами стоят революционеры. Социалисты выпустили листовку, в которой резонно указали, что стоимость страховки выше, чем сгоревшей липы, и поджигателей надо искать среди самих предпринимателей.
Однако пожары спровоцировали очередные обыски. На бондарном поселке нашли книги Карла Маркса, что являло собой с точки зрения властей крамолу, но доказательством поджогов не являлось[202].
Пару лет назад, весной 1909 года, бондари смогли провести успешную забастовку, заблокировав попытку предпринимателей снизить зарплату. Но тогда у бондарей был профсоюз.
В октябре 1911 года вспыхнула забастовка в бондарных мастерских Форпоста. В течение месяца она охватила все правобережье и затронула Болду. Бастовало 3000 человек. Причиной стало резкое снижение зарплаты. За мелкую посуду расценки упали почти втрое, с 22 до 8 копеек. Рабочие требовали поднять зарплату на 5 копеек за мелкую и на 10 копеек за большую тару. То есть фактически речь не шла даже о восстановлении прежних заработков, а лишь о некоторой компенсации. На стороне хозяев выступил губернатор. Он запретил профсоюз, а хозяева заявили рабочим, что власти помогут предпринимателям и арестуют лидеров бондарей[203].
«На прекращении работ особенно настаивали молодые, бессемейные рабочие», – отмечали жандармские офицеры[204].
О степени накаленности обстановки свидетельствует эмоциональная рукописная листовка, распространенная кем-то из рабочих от имени «Бондарного комитета социалистов-революционеров». Звучала она так: «Письмо собаке или волку в овечьей шкуре, что называется, заслужило наше начальство, а также бюрократам-исправникам. Пейте нашу кровь рабочего человека, но помните, что за это придется и вам расплатиться. Как вы нас обманули на собрании, которое вы обещали нам, все равно что с голоду умереть или идти на преступление на врагов, на собак, на богатых, и на злого