вампира царя»[205].
Рабочих поддержали социал-демократы. Собственно, одним из самих лидеров стачки был бондарь Иван Степанович Крюков, член РСДРП, распространявший листовки партии с 1906 года. Это был начитанный рабочий активист, изучавший книги Маркса.
Собрания, как и бывает во время забастовок, шли ежедневно. В общей сложности в стачке участвовало уже 4000 человек[206].
Настроения были такие, что предприниматели опасались ходить по одиночке. Некто Григорий Рябинцев, владелец мелкой бондарной мастерской, писал в полицию, – «в три часа дня я вошел в помещение рабочих при своем бондарном заведении. Там сидели наши рабочие бондари и играли в карты. Бондарь Родионов лежал на койке. Увидев меня, Родионов начал ругаться вообще, ругать меня как человека всевозможными сквернословными словами и как предпринимателя. Проклял весь класс, имеющий имущество, называя таковой „кровопийцами“, причем старался склонить к этому играющих в карты рабочих». Рябцев опасался, что бондарь Родионов имеет револьвер и его, Рябцева, просто застрелит[207].
4 декабря на Заячьем острове собрались 600 человек. Гейнрих произнес большую речь о том, что в Думе нужны рабочие депутаты. Собравшиеся поддержали его. Была принята резолюция с требованием 8-часового рабочего дня и с требованием пересмотра дела об аресте социал-демократических депутатов.
Полиция отреагировала конфискацией «Астраханской газеты».
7 декабря встала Новая Солянка. В стачке участвовало свыше 460 человек из 34 фирм. Через неделю чисто бастующих удвоилось[208].
Митинги продолжались каждые несколько дней. Поскольку предприниматели не реагировали, разговорами дело не ограничивалось. 15 декабря на заборе у одного из хозяев появилась записка: «Прошу прибавки, если Вы не прибавите, то Вас сожжем»[209].
Гейнрих пошел к губернатору. Он встретился с Соколовским, который, выслушав журналиста, спросил: «Что же делать?», и пообещал подумать.
Соколовский подумал и на следующее утро Гейнрих был арестован. Вслед за ним были арестованы еще семь человек, включая Антонину Летковскую и несколько бондарей. Большинству арестованных было по 23–25 лет. У всех сняли отпечатки пальцев и посадили в «Бастилию». Арест был обставлен очень торжественно. Гейнриха отправили на дактилоскопию в наручниках под конвоем, «шашки наголо»[210].
Забастовка тем временем продолжалась. Более того, на Форпосте была распространена новая листовка с призывом к дальнейшей борьбе. Оперативные данные, а проще говоря, доносы, вывели жандармов на Трусова.
У Трусова в процессе обыска была обнаружена 51 брошюра социалистического содержания и 39 экземпляров листовок к бондарям, напечатанных на гектографе. Среди изъятых у Александра Евдокимовича книг были произведения Маркса, Энгельса, Каутского, Плеханова, Богданова, Ллойда, Либкнехта, Луначарского и «Развитие капитализма в России» Ильина (то есть Ленина). Никто из арестованных и близко не обладал такой библиотекой.
Начальник Жандармского управления лично вел допросы.
Константин Гейнрих благородно взял всю ответственность на себя. Заядлый курильщик, он был лишен спичек и табака, но мысли Гейнриха были далеко от личного комфорта. Он очень беспокоился за Летковскую, подозревая, что у нее в тюрьме может начаться цинга.
Тем временем на воле бастующие бондари добились победы. Владельцы мастерских повысили зарплату, прибавив сдельщикам по 8 копеек за тару, а контрактникам по 50 копеек в день. 13 января стачка завершилась[211].
Сразу после рождественских праздников арестованные стали забрасывать власти ходатайствами об изменении меры пресечения. Люди это были небогатые, часто единственные кормильцы в семье, без финансовых накоплений и их близкие оказались в отчаянном положении. «Я служил в конторе Элухен, – писал Александр Трусов губернатору, – работал с утра до вечера, остальное же время отдавал своей семье, которая состоит из старушки матери, жены и ребенка. Арестованный по предписанию начальника Жандармского управления, я томлюсь в одиночестве, а семья терпит нужды и лишения»[212].
Об условиях пребывания в одиночной камере говорит тот факт, что Трусов попросил жену передать ему подушку. Поскольку ходатайство об освобождении было отклонено, Трусов написал новое письмо губернатору, на этот раз с ходатайством о передаче ему «Происхождения видов» Дарвина и «Капитала» Маркса.
Следующая забастовка бондарей проходила уже без социал-демократов. Она началась 16 мая 1912 года в Архиерейском поселке. Бондари требовали поднять зарплату на 5 копеек за мелкую посуду и на 10 копеек за крупную тару. Стачка охватила около пятисот человек, после чего требования были удовлетворены[213].
24 октября 1912 года на свежем воздухе, чуть в стороне от Форпоста, прошла сходка 14-ти бондарей, на которой было принято решение начать новую стачку. Через два дня новая встреча собрала уже 80 человек, а еще через день – более двухсот. Выступал Гейнрих, призвав к забастовке и созданию социалистических кружков. До забастовки дело не дошло, а Гейнриха опять взяли под стражу, и освободили только в апреле 1913 года[214]. Сдаваться он не собирался. Уже 26 апреля 1913 года Гейнрих организовал собрание рабочих, готовясь к маевке, а вечером того же дня вновь был арестован.
И хотя оставшийся на свободе Трусов успел распространить первомайские листовки, а под новый год без успеха прошла очередная стачка бондарей (300 человек), в целом организованная работа была разрушена.
В 1913 году бастовали официанты. Заработной платы у них вообще не было, она заменялась чаевыми. Официанты требовали минимального заработка в 15 рублей и бесплатных обедов[215]. В течение нескольких дней вместо официантов блюда разносили посудомойки и мальчики-подмастерья. В Луна-парке и Отрадном забастовка имела успех, в Аркадии всех участников уволили[216].
Небольшая стачка, в которой приняли участие 70–80 грузчиков, прошла на Солянке. Требования также касались повышения зарплаты[217]. Был достигнут успех.
Ограниченный результат имели стачки 160 работников соляных мельниц и 500 бондарей. Они добивались роста зарплаты.
В первой половине 1914 года наметилось некоторое оживление. В феврале бастовали 60 слесарей фирмы «Кавказ и Меркурий». В апреле бросили работу водители и кондукторов трамвайной компании. Они требовали восстановить на работе пять уволенных товарищей. Полиция вытеснила с территории предприятия бастующих. Из 37 поездов на линию вышло 24. Ими управляли специально обученные городовые. Стачка завершилась поражением. Более того, дирекция объявила локаут, уволил всех кондукторов и часть рабочих[218].
Зато успехом закончилась июльская стачка 544 бондарей, выступивших против снижения расценок[219].
В январе 1912 года в городе оказался сосланный в Астрахань Степан Шаумян.
Поначалу он устроился на работу конторщиком на рыбных промыслах Буннятовых. Живу и служу сейчас в 20 верстах от Астрахани, – сообщал Шаумян в письме Ленину, – здесь в городе сейчас почти ничего нет. Интеллигенция здесь, в том числе и ссыльные, сплошь подленькие. Приличные люди – старик Рамишвили. Рабочие все «правдисты» (большинство бывшие меньшевики). При выборах в Госдуму все уполномоченные и выборщики их от рабочей курии – «правдовцы»[220].
Старику Исидору Рамишвили, о котором упомянуто в письме, было на тот период 54 года. Он был известным грузинским социал-демократом, избирался депутатом Госдумы, тоже был арестован и сослан в Астрахань. Если с Шаумяном у Рамишвили сложились добрые отношения, то с еще одним кавказским социал-демократом, с Джугашвили, он конфликтовал. Поэтому в 20-е годы Рамишвили вновь был сослан в Астрахань, а в 1937 году расстрелян по личному приказу Сталина.
Чуть позже Шаумян смог устроиться на работу в армянской типографии Апресяна что крайне помогло ему в революционной работе[221]. Очень скоро социал-демократическая газета «Луч» стала поступать в Астрахань исключительно через ленинцев, что крайне осложнило меньшевикам возможность ведения агитации[222].
Время от времени Шаумян организовывал небольшие сходки рабочих активистов, обсуждая с ними политику и проведя сборы на выпуск «Правды». Максимум собиралось человек двадцать. 10 июня 1913 года он писал Ленину: «хотя особых успехов в Астрахани пока нет (все чего можно было добиться за зиму, это две резолюции, которые появились в „Правде“), однако рабочие стали приверженцами „Правды“, а в прошлом многие из них были меньшевиками.» [223]
Степан Георгиевич Шаумян
В 1913 году Аршак Левханьянц вернулся в Астрахань, но активного участия в борьбе уже не принимал. Даже после установления Советской власти он остался вдалеке от политики, перейдя на работу в мировой суд.