Открывались госпитали. Прибывали военнопленные, преимущественно австро-венгры. Никакого озлобления к ним не было. Напротив, у ночлежного дома на Косе, где поначалу разместили вражеских солдат и офицеров, собралась любопытная толпа, принесшая с собой дары в виде хлеба, фруктов и особенно винограда[238].
В августе 1914 года в Астрахань прибыл депутат Думы большевик Алексей Бадаев. В целях конспирации встречу с ним местные эсдеки решили организовать за кладбищем. Но информация, естественно, ушла к жандармам и на кладбище были отправлены казачьи разъезды. Встречу пришлось проводить у Романа Аствацатурова. Посланцу Ленина пришлось с сожалением убедиться, что в астраханской организации преобладают меньшевики. Его антивоенные призывы не были поддержаны[239].
Несмотря на вполне лояльное к властям собрание жандармерия обрушилась на его участников с многочисленными обысками.
В ноябре Алексей Бадаев вместе с другими депутатами-большевиками был арестован.
«На помощь жертвам войны». Правительственная пропагандистская открытка. 1914 г.
Под Новый год профсоюз портных решил провести вечеринку. Местом встречи была выбрана квартира Агапа Максимова, лидера профсоюза портных, который сам принадлежал к социал-демократам. В этой же квартире обычно проходили и профсоюзные собрания. Присутствовали в основном члены профсоюза портных с семьями. Поскольку все они симпатизировали социалистам, речь зашла о политике. Поговорили о делах РСДРП и аресте депутатов-большевиков.
В разгар вечера пришла полиция, переписавшая всех участников[240]. Профсоюз на радость хозяевам был разгромлен вплоть да запрета собирать взносы. У Агапа Максимова был найден журнал «Пролетарские иглы», запрещенный судом тремя месяцами ранее. Максимов был выслан за пределы губернии, а профсоюз официально закрыт. Среди проходивших по делу был гимназист Николай Колесов (Митинев), через десять лет возглавивший местную группа Партии революционных коммунистов и расстрелянный в марте 1919 года.
Весь следующий год жандармерия продолжала охотиться за крамолой. Поскольку уровень революционных организаций опустился до отметки замерзания, крамолу приходилось выдумывать.
В сентябре 1915 года пронесся слух о проведении в Самаре съезда социалистов. По этому случаю был арестован просто приехавший в Астрахань эсдек Коженков[241], а жандармы начали активные поиски «интеллигентной молодой особы, по виду еврейки, всей в черном: полупальто, юбка и шляпа». Самарские жандармы категорически опровергли все сообщения о съезде, а молодой еврейкой в черном оказалась полячка Евгения Щеглова, вдова погибшего еще в японскую войну офицера. Будучи активисткой партии «народных социалистов» она готовила конференцию энэсов. Не только в Астрахани, но и в Самаре сторонников такой экзотичной организации не нашлось и Евгения Брониславовна была вынуждена отказаться от идеи.
Астраханские социал-демократы, впрочем, иногда встречались и даже сбрасывались по деньгам для пополнения коллективной библиотеки. Но уличить их в получении нелегальной литературы не выходило и полковник Шейнман с огорчением отмечал: «в данное время наблюдается сильное затишье в партийной работе»[242]. И далее – «после 15 февраля 1915 года инициативная группа ни в чем себя не проявляет, за исключением нескольких собраний, на которых происходили разные несогласия среди членов группы. На одном из последних собраний ссора настолько обострилась, что дело едва не дошло до драки. Засим, некоторые из членов группы были призваны на военную службу, и группа распалась».
Склока, скорее всего, произошла из-за вопроса о военно-промышленных комитетах. Оборонцы предлагали рабочим поддерживать эти органы милитаризации страны, интернационалисты были категорически против.
Столь же немногочисленные эсеры нашли пристанище в Народном университете. Под строгим присмотром полиции они читали лекции по экономике, естествознанию и медицине. Здесь были и Розенберг-Шишло, и Шмарин, и Рафес, и Сарабьянов. Компанию им составлял эсдек Кругликов[243].
Дела у революционеров шли столь плохо, что слежку за ними жандармерия давно перестала вести[244].
Некоторый интерес представлял разве что доктор Долгополов, экс-депутат второй Думы. Вместе с Розалией Розенберг-Шишло и Парамоном Сабашвили он создал небольшой эсеровский кружок, но кроме как визитом друг к другу в гости его участники ничем не отметились[245].
Летом 1916 года до жандармов донесся слух о подготовке Поволжского съезда эсеров, но слухом дело и ограничилось[246].
Астраханская губерния столкнулась с теми же проблемами, что и другие российские регионы. Губерния по праву считалась рыбными закромами страны, но начавшаяся Первая мировая война резко сократила число работников, и объемы вылова рыбы упали. 1914 год – добыто 290 тысяч тонн рыбы, но уже в 1916 году улов сократился до 178 тысяч тонн[247].
Общий распад экономики царской России, неспособной вынести тяжесть участия в мировой войне, привел к тому, что весной 1917 года в повестку встал вопрос о прекращении железнодорожного сообщения Астрахани с Центром: не хватало паровозов[248].
Возникли перебои с товарами: если раньше поезд из Владивостока с грузом американских промтоваров и китайского чая доходил до Москвы за пять недель, то теперь ему требовалось три месяца[249].
Заметно росли цены. За первые полгода войны стоимость мануфактуры выросла на 10–20 %, а галантерейных изделий и вовсе на 50 %. «В Енотаевске небывалая дороговизна на мясо, сало, рис, чай и сахар» вызвала проблемы даже для военных закупок. Хотя вывоз зерна в Европу полностью прекратился, цены на хлеб вышли на уровень неурожайных лет[250].
С тем чтобы ограничить дороговизну, в марте 1916 года губернатор Соколовский вводит твердые цены на картофель, а в августе того же года – на помидоры, лук, огурцы, капусту, дыни и даже арбузы[251].
Росли цены. К лету 1915 года плата за аренду жилья повысилась в полтора раза и составляла от 15 до 32 рублей в зависимости от условий. При зарплате в 30–40 рублей в месяц это были очень существенные расценки[252].
Не хватало и рабочей силы. Только из Тишково на фронт ушло 110 человек – почти все мужчины призывного возраста[253]. Огромные потери понесли мобилизованные на прифронтовые работы калмыки. Каждый четвертый из них умер, а каждый второй заболел ревматизмом, пневмонией и иными простудными заболеваниями[254].
Еще осенью 1914 года был введен сухой закон. Он был весьма своеобразен и на рестораны 1-й категории не распространялся.
Организованное рабочее движение было парализовано. Обладавший 30-летними традициями профсоюз приказчиков из более чем 1000 членов мог собрать только 30–40 человек. При этом профсоюз в отличие от прочих обладал финансовой базой, позволившей даже купить под офис дом Поповой на перекрестке Белгородской улицы и татарского съезда[255]. Николай Редкозубов от имени Правления размещал в «Астраханском листке» тщетные призывы к солидарности. Взносы люди платили, но не более того. В сентябре 1914 года бастовало 70 бондарей, успешно добившихся повышения зарплаты, но весь следующий год ни одной стачки не было[256].
Напряжение нарастало и в середине сентября в городе произошли массовые беспорядки, устроенные мобилизованными, преимущественно жителями села. В ожидании отправки на фронт молодежь решила провести оставшиеся дни весело. По городу разошлись толпы, певшие песни и игравшие на гармонии. По ходу они интересовались у городовых, почему те собираются отсиживаться в тылу, а не идут на фронт. На Банной улице несколько десятков призывников решили разгромить дом терпимости, расположившийся в частном владении Бокова. Они преуспели, но полиция смогла остановить беспорядки и задержала несколько человек.
«Николай Романов отдает корону своим победителям». Политический плакат времен Февральской революции в России. 1917 г.
Следующая вспышка насилия последовала на пристани, где призывник подрался с персом, торгующим виноградом. К персам имелось предубеждение, и толпа разнесла рынок. Дальше, разрастаясь поминутно, она перешла к немецким магазинам, принадлежавшим Шмидту, Рейнеке, Мейзеру и Фиту, торговавшим мукой, магазину платья Линде, магазину «Граммафон» на Никольской улице, магазину Зингера на Шоссейной улице, посудному магазину Шлейна и магазину платья Скопелетте.
Порыв быстро охватил весь город. Громили магазины, независимо от национальности владельца. В беспорядках участвовали русские, татары и даже немцы. Пострадало кафе Шарлау, обувной магазин Фабрикантова, часовая лавка Шубова – всего 41 магазин на Пристани, ул. Никольской, Набережной Кутума, ул. Полицейской, ул. Б. Демидовской, ул. Московской, ул. Сапожниковской и на Селенских Исадах. Погромы продолжались два дня. Было арестовано 126 человек, не считая десяти подростков.