Пиреев Артур Иванович,кандидат исторических наук, начальник отдела публикации и использования документов Государственного архива Саратовской области
«Народник в лучшем смысле этого слова». Алексей Петрович Феологов (1853–1914)
Аннотация. В материале рассказывается о малоизвестном представителе революционного народничества в России второй половины XIX в. А.П. Феологове. Оставаясь в целом в рамках революционного направления политической мысли и практики, он сочетал революционную деятельность с теорией «малых дел». Феологов рассматривал культурно-просветительскую деятельность в качестве одного из средств радикального переустройства общества, что, как правило, не вписывалось в политический контекст самодержавной России.
Ключевые слова: А.П. Феологов, земство, сельские школы, судебная палата, революционно-демократическое движение, Государственная дума, Положение об усиленной охране, административная высылка.
Алексей Петрович Феологов принадлежал к революционно-народническому направлению, получившему широкое распространение в России в 70‑ е гг. XIX в. В революционном движении состоял с 1878 г. Участник «Земли и воли» в Саратовской губернии[40]. Известен был под псевдонимами Балашовец, Балашовец – гов, Петров, Алексей[41]. Феологов не был участником «хождения в народ» в традиционном его понимании (летучая и оседлая пропаганда). Родившийся в Саратовской губернии, он не был пришлым. К моменту «хождения» уже находился «в народе», накрепко связав свою судьбу с саратовским крестьянством, осев в Ивановке 2‑й Балашовского уезда, став для неё «своим».
Обращение к общественно-политической деятельности А.П. Феологова разрушает сложившийся образ революционера-народника как фанатика с бомбой, расширяет наше представление о народническом движении в целом, уточняет различные его оттенки.
Алексей Петрович Феологов.
Балашовский краеведческий музей. Фотография.
По воспоминаниям революционерки В.И. Дмитриевой, познакомившейся с Феологовым в Балашовском уезде в 70‑е гг., он был человек «несомненно даровитый, с большой инициативой и природным даром красноречия, с практическим складом ума и сильною волей»[42]. Как представитель народнического движения он был «крайне оригинальной личностью»[43]. Основная масса народников сеяли революционные идеи в надежде поднять крестьянство на борьбу с самодержавием и ожидали скорых результатов. Феологов рассказывал: «Приезжали тогда, в 70‑х годах, разные люди, приносили свет истины. Я был местным человеком, приспосабливал их, кого писарем, кого учителем, но только не сиделось им…не терпелось им, чтобы увидеть плод»[44]. Хорошо знавшие Феологова отмечали, что он был человеком мирным и законником, пытавшимся переустроить жизнь на селе здесь и сейчас, не возлагая надежды исключительно на революцию. Феологов вел в течении трех десятков лет спор с теми, кто полагал, что только массовое революционное выступление способно изменить жизнь к лучшему. На скептический вопрос в свой адрес «Что может сделать в деревне интеллигентный человек?», отвечал «Все может сделать. Один человек может целое село переделать»[45]. И своей культурно-просветительной деятельностью он продемонстрировал это на примере с. Ивановки 2‑й. «Про Ивановку рассказывали различные чудесные вещи. Там все подростки грамотные, а старики не пьют водки. Мужья не дерутся с женами, а родители не бьют детей»[46].
В то же время он видел, что власть была несправедлива и глуха к народным чаяниям, вызывая все нарастающее общественное недовольство и ненависть. В будущем предвидел великую «драку», в которой не мог не быть с народом: «Драться будем сперва все и во всю, потом видно будет… Еще жечь будут…», так как «слишком много нечисти развелось кругом. Не ошпарить ее без хорошего кипятку»[47]. При этом пытался сдерживать друзей и учеников временам выкрикивая свое – «полегче, милые!». Идеи просвещения, справедливости, внедрявшиеся им в повседневную ткань сельской жизни, в тех социально-политических условиях входили в противоречия с окружающей действительностью, способствовали революционизированию крестьянского населения. «Драка» надвигалась неизбежно и положение его в гуще предстоящей борьбы становилось трагическим. Писатель-народник В.Г. Тан (Богораз) писал: «Жизнь шла вперед, куда-то в багровый туман, к зареву бурного рассвета. И Алексей Петров следовал за нею, вооружаясь на ходу школами, лекциями и другими культурными средствами, стараясь не отставать…»[48].
Феологов не входил в число лидеров народнического движения российского масштаба. Он представлял собой тип провинциального народника второго эшелона. Этим объясняется скудная информация о нем. Специально изучением его жизнедеятельности не занимались: для историков и советских, и постсоветских он был недостаточной крупной фигурой.
Между тем он был довольно широко известен в Саратове и губернии. Деятельность Феологова отмечалось в местной губернской периодической печати («Саратовском листке», «Саратовском дневнике», «Саратовском вестнике»). Некоторые писатели публиковали статьи и художественные произведения о Феологове. Образ его легко узнается в рассказах прозаика, драматурга И.А. Салова[49], в рассказе «Доброволец» упомянутой выше В.И. Дмитриевой[50]. Путешествовавший по Саратовской губернии в 1905 г. В.Г. Тан в целом ряде статей в «Русских ведомостях», а впоследствии изданных отдельно под названием «Новое крестьянство», рассказал о своем знакомстве с Феологовым, доведя повествование до 1905 г.[51] О знакомстве с Феологовым рассказывает в своих воспоминаниях Дмитриева[52]. Отдельная статья о нем помещена в биобиблиографическом словаре деятелей революционного движения в России, изданном в 1932 г.[53] Но в ней даны самые общие сведения, при этом неправильно указана дата смерти Феологова[54]. К жизнедеятельности земляка обращались современные балашовские краеведы[55]. Общественно-политическая деятельность Феологова отображена в ряде опубликованных документов[56]. Очень фрагментарно о нем говорится в «Очерках истории Саратовского Поволжья. (1855–1894 гг.)»[57], в некоторых научных работах и пособиях[58]. Сведения о Феологове, почерпнутые главным образом из воспоминаний Дмитриевой (уложенные ею на трех страничках), воспроизводятся из работы в работу. При этом повествование свое Дмитриева довела до 1907 г., кода, как она пишет, «незадолго до смерти мы встречались с ним в кулуарах II Государственной Думы»[59], чем породила миф о депутатстве Феологова и о его смерти в 1907 г.
А.П. Феологов не чужд был литературной деятельности. Публиковался в местных газетах и в некоторых журналах – «Русское Богатство», «Бодрое слово», помещая статьи за подписями «Алексей Петров», «Скромный наблюдатель»[60]. Оставил несколько сочинений[61].
Александр Петрович родился 1 июня 1853 г в с. Варыпаевке Аткарского уезда Саратовской губернии, в семье дьякона Петра Алексеевича[62]; потомственный почетный гражданин. Из-за сложностей в семье в возрасте 7–8 лет ушел из дома к сестре, проживавшей в 25 верстах от Варыпаевки. В 9 лет поступил в духовное училище, но был исключен из 4 класса за «неправильный образ мыслей». В 15 лет стал народным учителем в волостной школе. Затем волостным писарем в Даниловской волости Аткарского уезда, некоторое время был сельским писарем в одной из колоний того же уезда[63].
В 1876 г. Феологов прибыл в Балашовский уезд и поступил в волостные писари Ивановской 2‑й волости. Приписался к Ивановскому обществу, получил от него приговор на земельный надел, «сел на землю». По воспоминаниям Дмитриевой: «Пахал, сеял, косил, все как следует по мужичьему обычаю»[64]. Был выбран затем в уполномоченные на волостной сход и в судьи волостного суда. Являлся ходатаем по крестьянским делам. Феологов усвоил себе крестьянский язык, с его пословицами и поговорками, надел крестьянское платье, женился на дочери крестьянина с. Ивановки 2‑й Анисима Бунина Пелагеи. «Одевался он по-крестьянски, но видом больше смахивал на деревенского дьячка, да и речь свою, обычно весьма колоритную, проникнутую чисто народным юмором, любил уснащать разными текстами и изречениями «от писания»»[65].
Появление в крестьянской среде человека со свободным образом мыслей не могло не вызвать у властей подозрений. Такова была тенденция общественной-политический жизни того времени. Близость местной разночинной интеллигенции к крестьянской среде была для власти желательна, т. к. привносила в крестьянство культуру. Но такое сближение с народом в то же время представлялось власти политически опасным и подозрительным – пусть интеллигенция «окультуривает» сельское население, но так, чтобы с ним не соприкасаться. В этом было кредо власти. В отношении Феологова этот принцип работал безотказно. Весь период его жизни с момента его переселения в Ивановку 2‑ю и до самой смерти – это бесконечные попытки властей изолировать Феологова из крестьянской среды, ограничить его влияние на народные массы.
С момента появления Феологова в Ивановке местное кулачество, духовенство, а затем и уездное начальство всполошились, посыпались доносы, началась слежка и травля. Уже весной 1876 г. на него пало подозрение в распространении противоправительственных идей[66]. Балашовский исправник, расспросив местных крестьян о поведении Феологова, сообщал по начальству, что жизнь он ведет скромную, знакомства его ограничивались только приходским священником и учителем школы, время проводит за книгами, много посылает на почту от себя писем и часто и помногу получает таковые сам. Однако исправника смущало, что в деле взыскания податей с крестьян он не принимает никакого участия и на все просьбы старосты дать совет как поступать с неплательщиками, он уклонялся, говоря лишь, что «никак не поступать, а как взыскиваются подати, так пусть и взыскиваются, начальство взыскивает подати на жалование господам, поэтому оно и хлопочет». Свободное и независимое поведение Феологова, уже само по себе, порождало у исправника чувство безотчетной тревоги. В связи с этим весьма любопытна концовка донесения: «Поведения писаря я не понимаю, думаю, что он действует что-то не ладно и, хотя он человек умный и нравственный по жизни, но я его боюсь и боюсь, как бы он не сделал какого вреда; простого мужика сбить с толку не трудно»[67].
Полученных сведений оказалось достаточно, чтобы провести в апреле того же года обыск в помещении Феологова при волостной правлении. Из акта обыска узнаем, что ничего подозрительного найдено не было: несколько книг, журналы «Дело», «Отечественные записки», «Современник» за 1863 и 1873 гг., перевод с французского и некоторые другие издания, дозволенные цензурой[68]. Обнаруженная при обыске переписка с местными учителями составляла товарищескую переписку и ничего вредного не содержала[69].
В период с весны 1876 по весну 1879 г. никаких сведений о политической неблагонадежности Феологова исправнику не поступало[70]. Но подозрения в его адрес и надзор за ним сохранялись. В феврале – марте 1878 г. в Ивановку для секретных розысков был командирован жандармский офицер, но данных, уличающих Феологова в преступной деятельности, собрать не смог. Однако в начале 1878 г. он был все же уволен с должности писаря.
В мае 1879 г. вновь появилась информация о преступной пропаганде Феологова среди крестьян Ивановки 2‑ой, исходившая от местного крестьянина Дудина. О том, что же говорил крестьянам Феологов становится известно из донесения балашовского исправника губернатору. От Феологова, сообщал исправник, крестьянам стало известно, что «на свете есть страна Швейцария, где люди благоденствуют и управляются без царя, своими выборами, а называется она республика….. что в 1879 году вспыхнет восстание, будет перемена правления»[71]. Исправник опасался, что подобные речи могут навести неграмотных крестьян на мысль, что и Россия может управляться выборами от народа, поэтому царь и правительство не нужны. По сообщению того же исправника, Феологов «внушал крестьянам неуважение к государю и начальству, подстрекал к неуплате долгов за арендованную землю и к самоуправству… Круг знакомств Феологова хотя не очень велик, но состоит из таких личностей, которые навлекают на себя подозрение в склонности к противоправительственной деятельности»[72]. Со слов Дудина, Феологов яко бы говорил крестьянам, что есть старинная книга с предсказанием о приходе антихриста, который заберет все в свои руки. «Вот антихрист явился – это царь, а все носящие кокарды его слуги, пьющие кровь человечества, им не следует отдавать почтения и кланяться»[73]. Ввиду этих показаний Феологов был привлечен к дознанию при Саратовском губернском жандармском управлении и заключен в балашовский тюремный замок[74].
Арест пропагандиста. Картина художника И.Е. Репина. 1880–1889.
Однако собрать улики, подтверждающие преступную деятельность Феологова, власти не смогли. При опросе крестьян выяснилось, что Дудин, на показаниях которого строились подозрения, прибегал к подкупу крестьян, чтобы скомпрометировать Феологова, так как последний обвинял Дудина в растрате денег при строительстве церкви в с. Ивановке 2‑ой[75]. «Таким образом, – доносил начальник Саратовского губернского жандармского управления губернатору – сила улик, собранных против Феологова и Бунина, утратила свое первоначальное значение»[76]. Доведение дела до суда становилось проблематичным. Кроме того, на этом пути появилось неожиданное затруднение. Дмитриева вспоминала: «Арест Феологова имел совершенно неожиданные для начальства последствия: к острожным воротам потянулись крестьянские подводы с Ивановцами, Кочетовцами, Тростянцами и пр., буквально осаждавшими тюремного сторожа своими просьбами передать «Лексей Петрову» – от кого яичек и пирожка, а от кого и денег. Пробовали прекратить этот беспорядок насильственными мерами, т. е. попросту гнать мужиков от острога в шею, ничего из этого не вышло. Вереница телег по-прежнему тянулась к острогу, а среди многочисленных клиентов Феологова, пошел говор – послать ходока в губернию и хлопотать об освобождении крестьянского защитника»[77].
Балашовский исправник в донесении губернатору неуспех жандармского дознания объяснял тем, что Феологов «действовал крайне осторожно и систематически и старался вести дело так, чтобы всякое свое действие прикрывать какой-нибудь благовидной целью»[78]. В итоге кроме Дудина, в Ивановке 2‑й не оказалось никого, кто готов был дать сведения против Феологова. За отсутствием оснований по соглашению министров внутренних дел и юстиции дело в августе 1880 г. было прекращено. Феологова освободили, но оставили под надзором полиции.
Настойчивое стремление властей «завести дело» на Феологова связано было не только с подозрениями в его политической неблагонадежности, но и одним весьма важным и нетерпимым для власти обстоятельством. Дело в том, что Феологов, занимаясь правовым просвещением крестьян, учил их добиваться правды и справедливости, опираясь на существующие законы. Весьма примечательны случаи с арендованной крестьянами у помещиков землей. Последние не составляли договора аренды. Это давало им возможность беспрепятственно начислять неграмотным крестьянам дополнительные выплаты. На жалобы крестьян Феологов отвечал, что в таких случаях можно помещикам не платить. Логика была проста – нет договора, нет и обязательств сторон. Уездное начальство отмечало, что крестьяне Ивановской волости до переселения Феологова всегда отличались повиновением, но под его влиянием у них появилось упорство и непокорность властям: крестьяне, стали поднимать голос против произвола лавочника, священника, урядника, отстаивать свои права, и, что самое опасное, увидели, что это возможно и дает результат[79]. Это чрезвычайно раздражало начальство, которому сыпались жалобы помещиков и купцов. Но поделать они ничего не могли, разве что найти уголовные или политические основания для преследования. Не привлекать же его за знание законов и умение их отстаивать. Такова и была подоплека дела 1879 г., о котором та же Дмитриева писала «за Феологовым действительно ничего преступного в политическом отношении не числилось»[80].
Как человек энергичный, деятельный Феологов внушал крестьянам мысль о необходимости наращивания мирского капитала, который можно было бы использовать для нужд Ивановского общества. В 1878 г. на складочной капитал открывается в Ивановке общественный питейный дом. По окончании года заведение принесло прибыли 1500 р. В 1879 г. по инициативе Феологова открывается общественный кабак и общественная лавочка (торговля продуктами и предметами первой необходимости) [81]. Через два года было открыто общество потребителей. В том же году Ивановское общество потребителей решило открыть лавку в с. Мелик в 30 верстах от Ивановки и ходатайствовало перед правительством о предоставлении в его распоряжение свободного участка казенной земли для раздачи членам общества[82]. Ивановцы завели у себя общий посев, который Феологов планировал расширять постепенно на весь надел[83]. В 1885 г. общество, получив с кабака 800 р. и со сдачи общественной земли 150 р., 200 из них потратило на уплату недоимок, а остальные деньги пошли на мирские расходы: ремонт церковной сторожки и колокольни, магазина, мостов, пожарного обоза[84].
Авторитет Феологова в уезде был чрезвычайно высок. В 80‑е годы, вспоминала Дмитриева, «Феологов был как бы центром, вокруг которого толкались все революционно настроенные элементы Балашовского района – учителя и учительницы сельской школы, исключенные за какие-то беспорядки саратовские семинаристы, мелкие земские служащие и др.»[85]. Особым влиянием он пользовался среди крестьян, отчетливо осознававших, что «ежели бы не он, нашему брату, мужику, господа купцы давно бы голову отъели»[86].
В 1885 г. власть попыталась выслать Феологова из губернии на основании Положения об усиленной охране, т. е. в административном порядке[87]. Губернатор предписал балашовскому исправнику собрать необходимые для высылки сведения. В итоге удалось лишь установить, что Феологов поддерживал связи с местными политически неблагонадежными лицами. Исправник свой отчет подытожил весьма красноречиво – «Вообще же фактов, подтверждающих положительно личную неблагонадежность Феологова в политическом отношении, которые давали бы основания возбудить против него судебное преследование, или ходатайство об административной высылке, наблюдениями настоящего времени не обнаружено. Тем не менее он настолько неблагонадежен, что за ним необходимо постоянное наблюдение»[88].
Сами по себе знакомства Феологова с неблагонадежными лицами не доказывали его преступной деятельности. В связи с этим было решено поднять старое дело 1879 г. в надежде найти там основания для высылки. Однако и там «зацепок» не нашлось.
Поскольку высылка из губернии представлялась проблематичной, со временем был найден способ удалить Феологова из крестьянской среды. После 12 лет пользования имущественными правами крестьянина, Сенат, на основании общего положения о крестьянах, лишил Феологова крестьянских прав состояния. В итоге он лишился земельного надела и как следствие был выведен из крестьянского сословия.
Об отношениях с властью за весь свой «крестьянский» период жизни он говорил: «И за все двенадцать лет, пока я был крестьянином, не было дня, чтобы я под судом не состоял, либо по политическому поводу, либо уголовным образом. Под конец даже дипломатический повод был. В [18] 89 году, в столетнюю годовщину французской революции, мы составили проект адреса. Тогда подобрали нас целую группу и стали обвинять в сношениях с иностранными державами…»[89].
Мытарства по судам и дознаниям дали толчок к изучению законов. После одного из процессов, на котором Феологов как подсудимый произнес речь, в результате которой всех обвиняемых оправдали, адвокаты стали поздравлять его и предлагать: «отчего Вы не сдадите экзамен на частного поверенного, будете адвокатом»[90]. Последовав их совету, он сдал экзамены на частного поверенного и занялся адвокатской практикой. Балашовский съезд мировых судей выдал Феологову свидетельство на ведение дел в мировых учреждениях[91].
В дальнейшем, покинув Ивановку 2‑ю, Феологов проживал в Балашове. Он оказывал помощь крестьянам, нищим мещанам, арендаторам городской земли, брошенным «на поедение городским торговцам». К нему шли волостные старшины с жалобами на земских начальников, стекались обиженные с Хопра и Медведицы, Волги и Дона. Помогая отстаивать свои права, добиваться правды, он «каждому давал совет, составлял прошение, или указывал надежную инстанцию»[92]. Это вызывало недовольство со стороны властей и имущих классов. Председатель Балашовского уездного по крестьянским делам присутствия в 1886 г. сообщал губернатору, что влияние Феологова в крестьянстве усиливается, дальнейшее пребывание его в Балашовском уезде приведет к плачевным результатам[93]. В адрес Феологова шли анонимные письма с угрозами – «Смотри, бить будем!.. Дождешься, Алексей Петров, пристрелим тебя, сатану…»[94]. Замечательно, что те же самые анонимщики охотно прибегали к адвокатской помощи Феологова, ибо о нем, как о Гришке Отрепьеве, у них сложилось общее мнение: «хоть вор[95], да молодец»[96].
В качестве уполномоченного от Ивановского 2‑го общества он направлял усилия на благоустройство села. В интересах селян Феологов помогал создавать крестьянские артели, организовал в Ивановке народный дом. По его инициативе началось строительство сельской школы, на которую он положил много личных трудов и средств – в продолжении целого года Феологов наблюдал за постройкой, покупал материалы, на свои средства совершал поездки по делам постройки школы, пожертвовал на неё 1000 р. и дал обществу беспроцентно на три года 1781 р.[97] В 1896 г. школа была открыта. Учрежденная в память Священного Коронования, школа, по оценке уездного земского собрания, представляла «исключительное явление в уезде», была высоко оценена и инспектором народных училищ[98]. Очередное уездное земское собрание в 1896 г. поддержало ходатайство Ивановского 2‑го общества о преобразовании школы в министерское училище. Ходатайство ивановцев было поддержано и губернским земством. Феологов, по поручению общества, ходатайствовал перед уездным земским собранием о выделении средств на устройство помещения для учителей будущей министерской школы, пожертвовал для этой цели часть своих денег. Кроме того, для квартир учителям и надворных построек он жертвовал деревянное, крытое железом, здание, находящееся на школьном дворе и готов был внести на его ремонт 500 р.[99] В последствие школа получила статус 2‑х классного народного училища и была отнесена к Министерству народного просвещения[100], что обеспечивало более высокое положение учебного заведения и дополнительное финансирование от земства и казны. В дальнейшем Феологов оставался постоянным попечителем училища.
К началу XX в. Ивановка располагала врачебным пунктом, больницей, школой, читальней. Даже губернатор П.А. Столыпин, прилагавший не мало усилий к выдворению Феологова из губернии, отмечал, что деятельностью своей последний «Завоевал себе в этой местности громадное, а среди молодежи даже преобладающее влияние»[101].
Вероятно, не без поддержки земских деятелей, мировых судей, считавших Феологова полезным на поприще земского и городского самоуправления, с 1898 г. он был избран гласным Балашовской городской думы, а с 1900 г. – гласным Балашовского уездного земского собрания[102].
В качестве земского деятеля он продолжал деятельность по благоустройству уезда. Феологов способствовал осуществлению бесплатной раздачи письменных принадлежностей ученикам школ в уезде, которые ранее должны были их покупать, а за неимением средств, покупка ложилась на учителей[103]. Поддержал идею губернской управы организовать агрономическую помощь крестьянам для введения травосеяния на заброшенных в уезде землях[104]. Инициировал ходатайство Ивановского 2‑го общества перед Министерством земледелия об открытии при министерском училище в Ивановке 2‑й сельскохозяйственного отделения с 3‑х летним курсом обучения, для чего общество готово было отвести 10 дес. земли. Идея была поддержана уездным земским собранием[105].
Одновременно Феологов проповедовал среди крестьян идею несправедливости сосредоточения земли в руках помещиков, купцов и «мироедов». В итоге определением Балашовского уездного съезда в марте 1902 г. ему было запрещено ведение крестьянских дел за намеренную дискредитацию земских начальников, а саратовский губернатор Энгельгардт намеревался выслать Феологова из губернии[106].
В марте 1903 г. при Саратовском губернском жандармском управлении было возбуждено дело о создании в с. Ивановке 2‑й антиправительственного кружка под руководством Феологова. Основанием послужили сведения все того же Моисея Дудина[107]. С его слов Феологов устраивал «сходки» с участием крестьян в помещении чайной и общества трезвости[108], на которых читались издания, не значившиеся в списке разрешенных: сочинения Л. Толстого «Сколько нужно земли мужику»[109], «Письмо к фельдфебелю [110]. Со слов Дудина Феологов готовил крестьян к восстанию весной текущего года и с этой целью вооружил до 100 человек револьверами[111]. Однако при опросе Дудина выяснилось, что ему не известно, чтобы Феологов доставлял своим приверженцам револьверы, коих он не видел у односельчан. Дудин, как выяснилось, лично не видел ни одной запрещенной книги у местных крестьян, но из разговоров с ними понял, что таковые читаются[112]. В итоге начальник Саратовского губернского жандармского управления признал сведения о кружке недостаточно полными и потребовал принять меры к выяснению дополнительной информации.
Видимо, не найдя никаких новых сведений о существовании кружка, было решено использовать данные Дудина для административной высылки Феологова из губернии. 26 марта начальник Саратовского губернского жандармского управления распорядился информацию Дудина, «заключающую в себе более или менее положительные указания на преступную деятельность входящих в состав кружка лиц», оформить в виде протокола для высылки «крестьянского заступника» из губернии на основе Положения об охране[113]. Что и было сделано. Весной 1903 г. саратовский вице-губернатор М.П. Азанчевский воспретил Феологову проживание в губернии. «А когда меня выслали, – рассказывал Феологов – Его Превосходительство собственными устами изволил мне сказать. – «Уезжайте отсюда! Где вы, там нет места власти»[114].
После высылки из Саратовской губернии Феологов проживал в Борисоглебске Тамбовской губернии. В 1904 г. вошел в тамбовское отделение партии социалистов-революционеров[115]. Поддерживал постоянные отношения с ивановскими крестьянами. Состоял частным поверенным при Тамбовском окружном суде. По настоянию нового саратовского губернатора П.А. Столыпина, который считал Феологова «главным вдохновителем и руководителем крестьян деревни Ивановки 2‑ой»[116], товарищ министра юстиции С.С. Манухин в марте 1904 г. отстранил Феологова от ходатайств по судебным делам, производящимся у земских начальников, городских судей и в уездных съездах. Это сильно подорвало материальное положение Феологова. «Сошел я с трехсот рублей на семь с полтиной в месяц, a жене голодать приходилось»[117]. В поисках заработка Феологову приходилось кочевать из Борисоглебска в Майкоп, из Майкопа в Воронеж.
Осенью 1904 г. г., после снятия в Саратовской губернии Положения об охране, Феологову было разрешено возвратиться в губернию. По возвращению Феологов постоянно находился под негласным надзором полиции, но общественной деятельности не прекращал. Столыпин доносил в МВД о Феологове: «поселившись вновь в Балашове, и, редко сам показываясь в Ивановке, он является главным советником крестьян и действует через преданную ему группу крестьян и через учителей министерской школы»[118].
Сельский сход. Фотография конца XIX в.
Политическая волна, поднявшаяся в стране и губернии осенью 1904 г., связанная с празднованием 40‑летия судебных уставов Александра II, захватила и Феологова. Он принял самое активное участие в «банкетной кампании» в конце 1904 – начале 1905 г., носившую ярко выраженный антиправительственный характер. 14 декабря 1904 г. в Балашове в помещении биржи состоялся банкет, о котором Столыпин доносил министру внутренних дел: «За Токарским произнес речь частный поверенный А.П. Феологов; в своей речи он возмущался правами, дарованными правительством уряднику и даже простому сотскому, которые при желании могут поэтому сделать большой вред крестьянину. Он говорил, что в России много царьков; начиная с государя и кончая сотским или урядником, все своего рода царьки. Далее Феологов, сравнивая политических заключенных с апостолами, проповедывающими правду, и называя их честными русскими людьми, высказывался за необходимость просить немедленно у правительства об освобождении всех политических заключенных и о возвращении сосланных. В заключение Феологов сказал, что царь и правительство лишние, что они требуют на себя только больших расходов и что они с успехом могут быть заменены выборными от народа.
Речь Феологова была покрыта бурными рукоплесканиями, из толпы слышались отдельные высказывания: «долой царя, долой правительство, хорошо, что убили министра Сипягина и фон Плеве, так им и нужно». Феологова подхватили на руки и долго носили по комнатам»[119]. С речью в защиту крестьянства, против администрации и духовенства он выступил 27 декабря 1904 г. в с. Тростянке, Балашовского уезда, где была устроена в школе елка[120]. С декабря 1904 г. в Ивановке 2‑й действовал возглавляемый Феологовым кружок социалистов-революционеров, просуществовавший до августа 1906 г.[121]
Многочисленные документы, изученные при подготовке статьи, не содержат сведений об участии Феологова в крестьянских антипомещичьих выступлениях в Саратовской губернии 1905 г. Феологов не был доморощенным Пугачевым, как его называли местные помещики[122], и не предводительствовал крестьянскими отрядами. Размах крестьянских выступлений в уезде имел под собой глубокую объективную основу – острое крестьянского малоземелье. Волнения носили, главным образом, стихийный характер. Хотя, конечно, нельзя не отметить, что крестьянское недовольство в Балашовском уезде вылилось не без влияния Феологова. Безусловно, не без его участия появился известный в Саратовской губернии и стране приговор сельского схода Ивановки 2‑й в мае 1905 г., направленный в совещание министра внутренних дел А.Г. Булыгина, занимавшееся разработкой законодательства о введении в России представительных органов власти. Думаем не ошибемся, если скажем, что приговор, по сути, был изложением взглядов и самого Феологова. В приговоре высказывалось недоверие «начальству», «пастырям церковным», которые «своими делами бесчестными и корыстными … совершенно оттолкнули нас от себя», крестьяне требовали немедленного прекращения ведущейся русско-японской войны, выступили за общность земли, «так как люди все – дети одного Бога, значит и земля принадлежит всем, всех общая». Решение своих проблем связывали с народным представительством, созыв которого «дело великое, дело нами жданное и желанное»[123].
В течение весны-лета 1905 г. Феологов курсировал между Балашовом и Борисоглебском. Во время погромов, устроенных монархически настроенной толпой в Балашове 21 июля 1905 г., квартира Феологов подверглась полному разгрому и разграблению. Столыпин доносил министру внутренних дел: «У Феологова была одна из лучших обстановок в городе – остались стены»[124].
После балашовских событий с июля 1905 г. по конец ноября Феологов в Балашов не приезжал. Сначала жил в Борисоглебске, а с середины августа до 20‑х чисел декабря – в Саратове.
В декабре 1905 г. он принял участие в работе нелегально собравшегося в селе Покровском Новоузенского уезда губернского съезда Всероссийского крестьянского союза – массовой революционной организации, объединявшей крестьянство и интеллигенцию. В связи с этим с 18 января 1906 г содержался в саратовской тюрьме[125]. Феологов в составе группы обвинялся по ст. 126 Уголовного уложения – ниспровержение существующего общественного строя – предусматривавшей в качестве наказания каторгу до 8 лет[126]. Ему вменялось в вину произнесение речей на съезде, а также избрание членом губернского комитета Крестьянского союза. Однако подтвердить эти сведения нам не удалось. По мнению сидевшего с ним в одной тюремной камере «Железнодорожника» (фамилия не установлена[127]) Феологов на момент ареста «не успел еще вступить в организацию Крестьянского союза»[128]. Свидетели, выступавшие по делу, отрицали факт его избрания в комитет и произнесение речей, но не отрицали его присутствие на съезде[129].
В отношении Феологова следственные материалы, в связи с болезнью обвиняемого, были выделены в отдельное производство[130]. Защищали подсудимого известные саратовские адвокаты – князь С.И. Девлет-Кильдеев, В.Н. Поляк, А.А. Никонов[131]. Феологов не признал себя виновным и произнес большую речь в свое оправдание, после которой сословные представители единогласно признали его не виновным[132]. Окончательно дело в отношении Феологова завершилось в декабре 1910 г. приговором Саратовской судебной палаты гласившем, что Феологов признан невиновным и считается по суду оправданным[133].
Крестьянское движение 1905 г. в губернии, начавшееся с весны и нараставшее к осени, с неизбежными эксцессами, как со стороны власти, так и – крестьян, усиливало реформаторские настроения Феологова. Являясь членом партии эсеров, он все более тяготел к мирным, постепенным методам борьбы с властью. Он с воодушевлением воспринял Манифест 17 октября 1905 г., учреждавший в стране законодательную Государственную Думу. Несмотря на то, что эсеры выступили за бойкот Думы, он в нее глубоко верил и ждал от ее «дел великих и богатых результатов». Когда ему возражали, что ничего из этой затеи с Думой не выйдет, и что грядет новая социальная революция, он огорчался и говорил: «Эх, полегче на поворотах»[134].
Но попасть в думу Феологову не было суждено. Дело о Крестьянском союзе стало препятствием для участия в выборах в I Государственную думу в 1906 г. Упомянутый выше сокамерник Феологова («Железнодорожник») не без основания писал: «По моему глубокому убеждению, арест Ченыкаева и Феологова составляет ни что иное, как административную меру пресечения способов участвовать в предстоящих выборах в Государственную думу, на что оба они имеют право»[135]. Находясь в тюрьме, Феологов прошел все стадии предвыборной кампании. Он шел по списку избирателей г. Балашова от партии Народной свободы[136]. Избранный выборщиком в губернское избирательное собрание, но, как находящийся под следствием, был, однако, лишен властями права участия в его работе.
Аналогичная ситуация сложилась и в период предвыборной кампании во II Государственную думу в 1907 г. По предписанию губернатора Балашовская уездная избирательная комиссия исключила Феологова из числа избирателей по Балашовскому городскому избирательному съезду[137]. Повод тот же – продолжавшееся в отношении него следствие[138]. Газета «Приволжский край» в связи с этим писала: «Этим самым гг. Чумаевский, Ченыкаев и Феологов и в эту избирательную кампанию, как и в прошлом году, устраняются от участия в государственных выборах, а кандидатуры их уже были направлены – первого по городу Саратову, а гг. Ченыкаева и Феологова по Балашову»[139].
По некоторым данным Феологов все же был избран членом II Государственной думы[140], но был «разъяснен» правительством[141]∗. Это представляется маловероятным. На последнем заседании губернской по выборам комиссия 22 января 1907 г. по протестам губернатора Феологов был окончательно исключен из списков избирателей[142]. Таким образом, он не мог быть в списках губернских выборщиков, которые избирали, и из числа которых избирались депутаты Государственной думы.
Однако, не попав в думу, он, как писала Дмитриева, «аккуратно посещал думские заседания и с сияющим лицом толкался среди крестьянских депутатов»[143].
Отстранен Феологов был и от участия в выборах в III Госдуму осенью того же года. Возможно, он изначально не был внесен в избирательные списки, как находящийся под следствием. Поэтому нет никакой информации о нем в архивных документах и газетах в период избирательной кампании.
Еще в мае 1906 г. определением Судебной палаты Феологов был освобожден из тюрьмы под поручительство в 1000 р.[144] В 1908–1909 гг. находился на лечении на Кавказе, затем в Петербурге и Москве[145]. После лечения он возвратился в Балашов.
Феологов не принял столыпинскую аграрную реформу. Агитировал против закона 9 ноября 1906 г., стоял за сохранение общинного землепользования. В феврале 1911 г., за пропаганду против аграрной реформы выслан за пределы Саратовской губернии на все время действия объявленного в губернии Положения об охране. Выбыл на жительство в Борисоглебск Тамбовской губернии[146].
Административная высылка создала проблемы и с участием в выборной кампании в IV Государственную думу. Балашовская уездная по выборам в Государственную думу комиссия 24 августа 1912 г. постановила исключить Феологова из списка городских избирателей Балашова «по не нахождении его на жительстве в г. Балашове»[147]. Однако в сентябре, после поданной Феологовым жалобы в губернскую избирательную комиссию, его избирательные права были восстановлены, так как лица, подвергшиеся взысканиям в административном порядке, не лишались права участия в выборах[148]. Первый избирательный съезд (представители торгово-промышленного класса) в Балашове, состоявшийся 3 октября, подавляющим большинством (52 против 9) голосов, заочно избрал Феологова выборщиком в губернское избирательное собрание для выборов членов в Государственную Думу. Для участия в дальнейших выборах Феологов подал губернатору докладную записку: «я имею честь покорнейше просить учинить надлежащее распоряжение о том, чтобы чины полиции не препятствовали пребыванию моему в г. Саратове во весь выборный период»[149]. В итоге свою предвыборную компанию Феологов начал практически лишь с середины октября, т. е. на завершающей стадии, что сказалось на ее результатах. Он участвовал в собрании губернских выборщиков (20 и 21 октября), был намечен одним из кандидатов от левого блока, но не собрал необходимое количество голосов и в Думу не прошел[150]. Сразу же после завершения работы избирательного собрания последовал предписание губернатора – немедленно оставить пределы губернии[151].
Таким образом Феологов весь период работы Государственной думы, на деятельность которой возлагал большие надежды, оставался вне ее стен.
В дальнейшем все просьбы Феологова бывать в губернии по текущим делам отклонялись. Лишь после обращения к губернатору игуменьи Балашовского женского монастыря матери Марии с просьбой позволить Феологову приезжать в Балашов по делам монастыря губернатор П.П. Стремоухов в июне 1911 г. все же разрешил последнему бывать в Балашове сроком не более недели[152].
В ноябре 1911 г., вероятно, в связи с отменой действия в губернии Положения об охране, Феологов ходатайствовал о полном возвращении в губернию. Однако последовал запрет губернатора[153]. Без последствий оставлена была просьба жителей Балашова (март 1912 г.) вернуть Феологова[154], также как и очередное обращение Феологова в МВД в апреле 1912 г.[155]. Отклонена и петиция в МВД купцов и землевладельцев Балашова (октябрь 1912 г.), просивших разрешить проживание ему в губернии, т. к. многие хозяйственные вопросы были связаны с Феологовым[156].
Сведениями о возвращении Феологова в Саратовскую губернию в конце 1912 г., когда последовала отмена Положение об охране, к сожалению, мы не располагаем. Документы об этом умалчивают. Нет сообщений и в саратовских газетах. Известно, однако, что новое Положение об охране было введено в губернии осенью 1912 г. и действовало до сентября 1913 г. В связи с этим можно предположить, что он не вернулся ни в 1912, ни в 1913 гг. А учитывая, что некоторые статья «Положения», в том числе и право губернатора на административную высылку, сохранялись за ним еще на год, до сентября 1914 г.[157], вероятно, что въезд в губернию Феологову не был разрешен и в 1914 г. Бывать в губернии он мог лишь короткими наездами и под бдительным надзором полиции.
Умер А.П. Феологов скоропостижно в Балашове 21 мая 1914 г.[158] на заседании правления Общества взаимного страхования. Похороны состоялись 23 мая в Балашове. Газеты «Саратовский вестник» и «Саратовский листок» поместили на своих страницах некрологи, к которых Феологов характеризовался «проводником демократизма», который «был и остался народником в лучшем смысле этого слова»[159]. Проводить прах собралась большая толпа горожан. На гроб были возложены венки от крестьян Ивановки 2‑й, от адвокатов, приказчиков, друзей и почитателей, Учительского общества, членов правления отдела туберкулезной лиги, крестьянской молодежи и Пелагеи Буниной (Феологовой). Гроб из дома до собора был донесен на руках друзьями и почитателями, а из собора до могилы крестьянами Ивановки 2‑й, Грязнухи и Тростянки[160]. Похоронен Алексей Петрович на кладбище при Покровском женском монастыре[161].
Весьма примечательно, что город ничем не выразил своего отношения к умершему: на похоронах не было ни одного представителя управы, на гроб не было возложено венка от города.