Бальзак посвятил рассказ Лоре: "Должен воздать честь блестящему и скромному уму той, которая дала мне сюжет этой "Сцены"! Ее брат".
В сущности, этот короткий рассказ имел ценность лишь как один из камней воздвигавшегося монумента. Но его можно назвать любопытной, прекрасно отделанной капителью колонны, вдобавок тут заключен кодекс бальзаковской морали: "Труд, честность, скромность". Оскар Юссон несколько поздно узнает, что в трех этих словах секрет всякого успеха. В работе Бальзак мог поспорить с кем угодно; на честность у него были свои особые взгляды; скромностью природа его не наделила.
Если в Оскаре Юссоне есть некоторые черты Бальзака-юноши, часто делавшего промахи в доме Лоры де Берни, то в "Альбере Саварюсе" выведен на сцену Бальзак зрелых лет. Тут (так же как и в "Луи Ламбере", в "Лилии долины" и в нескольких новеллах) вымысел тесно связан с личной жизнью автора. Зодчий воздвигал свой храм, не имея иных законов, кроме законов искусства, но порой ему случалось оставить потомкам в дар свое изображение на одном из витражей. Право же, Альбер Саварюс - это сам Бальзак, каким он был в 1842 году, с отчаянием взывавший тогда к Чужестранке: "Среди тысячи мук, порожденных вновь разгоревшимся сражением, сердце мое пронзила мысль: "А что, если она устала!" - и от этой мысли мне стало больно, куда больнее, чем от всех камней, которые бросают в меня... В жизни моей есть иная, чудесная жизнь, но у меня нет иного наперсника, кроме листа бумаги". Нет наперсника? Это ошибка, наперсник есть, и притом самый покорный: создаваемый роман.
"А что, если она устала!.." - вот сюжет "Альбера Саварюса". Некий гениальный и честолюбивый человек после горьких разочарований поселяется в Безансоне, замкнутом городе, который Бальзак благодаря своему чудесному дару проникновения разгадал за несколько часов, когда приезжал туда для покупки бумаги 24 сентября 1833 года. Портрет Саварюса - это облик самого автора в сорок три года, каким он видел себя тогда:
"...у него необычное лицо: черные, кое-где подернутые сединой волосы, как у апостолов Петра и Павла на картинах, ниспадающие густыми блестящими прядями, но жесткие, точно конские; шея белая и круглая, как у женщины; великолепный лоб, прорезанный той мощной складкой, какую оставляют на челе незаурядных людей грандиозные планы, великие мысли и глубокие размышления".
Альбер любит, безумно любит знатную итальянку, герцогиню Аргайоло, урожденную княгиню Содерини. Чтобы создать любимой достойное положение, Альбер хочет добиться триумфа на политическом поприще. Он замечательный адвокат и завоевывает Безансон; он понимает всю сложность обстановки в городе, получает поддержку со стороны главного викария, мудрого старика, другом которого он стал, и, несомненно, восторжествовал бы над соперниками, если б, на свою беду, не внушил чисто головную любовь молодой жительнице Безансона Розали де Ватвиль, заинтересовавшейся тайнами загадочной жизни Альбера Саварюса. Альбер даже не замечает ее, Розали отвергнута, и тогда эта злая, упрямая, скрытная девица мстит ему, перехватывает его письма и подделывает его почерк, чтобы рассорить с ним итальянку, уже ставшую вдовой. Разгневанная красавица вдруг выходит замуж за герцога де Реторе. Саварюс в отчаянии идет в монахи; постригается в монастыре Гранд-Шартрез, в царстве безмолвия. Он слишком устал, у него уже нет желаний, нет воли, он отрекается от всего и отдает себя в руки настоятеля. Fuge, tace, late [беги, молчи, терпи (лат.)]. Бальзак любит рисовать внезапные крушения, когда человек вдруг губит всю свою жизнь. Сколько раз в минуты отчаяния он сам желал для себя такого конца!
Роман о Саварюсе - это зашифрованное послание, адресованное Еве Ганской, и его нетрудно расшифровать: "Силы мои иссякают, если вы мне измените, я так или иначе погибну". В письмах к Эвелине Ганской он не скрывает своего духовного родства с героем этого романа. Начало любви разыгрывается в Швейцарии - автор чтит дорогие ему воспоминания. Любовники встречаются в Женеве, но "я не хочу, чтобы княгиня Гандольфини останавливалась в доме Мирабо, на свете найдутся люди, которые вменили бы нам это в преступление", - пишет он Ганской. Еще менее возможно поселить ее у Диодати. Это было бы Слишком прозрачно, а ведь до сих пор, стоит ему услышать эти четыре слога - Ди-о-да-ти, у него сильно колотится сердце. Так же как у Бальзака, у Саварюса всегда перед глазами портрет его Чужестранки и вид, где изображен ее замок. Жестокую девицу де Ватвиль, разлучившую любовников, зовут Розали, как и роковую тетушку Ржевусскую. Все в этой книге помогает заклятиям, которыми автор отгоняет от себя черных дьяволов. В романе есть и второй план, и Бальзак обратил на него внимание Ганской:
"Я намереваюсь дать в первом томе "Человеческой комедии" важный урок для мужчин, не примешивая к нему урока для женщин, я собираюсь также показать, как, придавая сначала слишком большое значение жизни в обществе, утомляя в ней и ум и сердце, люди в конце концов приходят к отказу от того, что им казалось некогда смыслом жизни. То будет "Луи Ламбер", однако в другой оболочке".
Наставление годится не только для Альбера Саварюса, но и для Бальзака ведь он и сам иной раз Корит себя за то, что намечает слишком обширную программу жизни. Зачем желать всего? "Моих сил и способностей хватит лишь на то, чтобы быть счастливым; и если мне не удастся возложить на голову венок из роз, то я перестану существовать... Достигнуть цели умирая, как античный гонец! Не быть в силах наслаждаться, когда право быть счастливым наконец приобретено!.. Это было уделом уже стольких людей". Так говорит Альбер Саварюс. И человек, создавший этот роман, вторит ему: "Боюсь, что я буду совсем опустошен, когда ко мне придет счастье".
Это предупреждение Чужестранке, но она, По-видимому, не поняла ни наставления, ни романа.
"Удивляюсь, что вам не понравился "Альбер Саварюс", - печально говорит в письме Бальзак. Правда, Эвелина Ганская могла угадать в княгине Гандольфини некоторые черты графини Гидобони; правда также, что муж (Эмилио Гандольфини) носит то же имя, что и граф Гидобони. По этой ли причине или по другой, но она раскритиковала книгу, столь дорогую автору. Она говорила, что это "мужской роман". В этом она не ошибалась. Это действительно было произведение встревоженного зодчего, подсчитавшего, что он выполнил лишь половину обширнейшего строительства; человека, знающего, как ему еще много надо сделать, чтобы закончить свои дворцы; человека, который видит, что каждый день уносит "частицу его личной жизни", сокращает самое жизнь; человека, который чувствует, как у него в жилетном кармане все больше сжимается лоскуток шагреневой кожи; творца, который мечтает отбросить свои сверхчеловеческие планы, отдохнуть наконец после тяжких трудов близ любовницы, исполненной материнской заботы о нем, и боится, что, если эта надежда будет отнята, у него уже не хватит больше силы жить.
XXXII. ВСТРЕЧА В САНКТ-ПЕТЕРБУРГЕ
Надежда - это память и желание.
Бальзак
У каждого в жизни бывает полоса ожидания. Человек ждет какого-нибудь события, решения; жизнь продолжается; счастье жизни где-то в воздухе. Со времени смерти Венцеслава Ганского Бальзак был воплощенным ожиданием. "Я теперь очень не доверяю жизни и боюсь, что со мной должно что-то случиться", - тревожно писал он своей Еве. Эта северная любовь, которая тлела несколько лет, вдруг разгорелась под ветром надежды. Но неистовый труд изнурил Бальзака. "У меня непрестанно подергиваются веки, и я очень беспокоюсь, так как вижу в этом признак какого-то надвигающегося нервного заболевания", - писал он Ганской. Доктор Наккар, сторонник натуральных методов лечения, еще раз уложил своего пациента в постель на две недели. "Подумайте, лежать две недели, ничего не делая! И это мне, когда я полон жажды деятельности! Приходится утешаться мыслями о нас с вами, строить планы, проекты, "раскидывать карты", как говорят гадалки".
Лежа в постели, он в лихорадочном состоянии пытался вообразить прекрасное будущее. Его стряпчий и подставной покупатель сохранят для него Жарди; он все устроит там для Евы. Немного времени, терпения, денег - и получится очаровательный уединенный уголок. "А кроме того, дом в самом Париже, двадцать четыре тысячи франков дохода по государственной ренте вот прекраснейшая в мире жизнь, так как я буду получать пятнадцать тысяч в Академии; к тому же мое перо, если я даже стану работать только шесть часов в день, всегда будет приносить мне двадцать тысяч франков в год в течение еще десяти лет, и это позволит мне скопить кое-что..." Строитель счастья в царстве миражей! Стряпчий Гаво не только ничего не делал, чтобы спасти Жарди, а добивался разрешения продать его, и на этот раз бесповоротно.
"Это сущий разор, говорит он, и обязуется найти мне что-нибудь получше за те деньги, которые выручит от продажи... Гаво искренне любит меня... Он оберегает мое самолюбие куда больше, чем я сам, но он ужаснейший копуша. Ему очень хотелось бы заплатить кое-какие вопиющие долги, и я плачу эти страшные долги - из тех денег, которые хотел оставить себе на жизнь. А ведь чтобы заработать денег, надо творить, всегда творить. Я уже начинаю бояться, как бы не утратить обычной своей работоспособности".
Но этого он напрасно страшился. Несмотря на разочарования и болезни, продукция его была все так же обильна и достойна его таланта. Повесть "Онорина", которую, по его словам, он написал в три дня (он любил так пококетничать), оказалась новеллой чистой по тону и вместе с тем смелой по сюжету, такой же изящной, такой же очаровательной, как "Покинутая женщина" и "Дочь Евы". Онорина оставила мужа, благороднейшего из мужей, графа Октава де Бован, ради недостойного любовника, который тотчас же ее бросил. Она живет одиноко, пытаясь зарабатывать на жизнь ремеслом цветочницы, хотя муж только о том и мечтает, чтобы она вернулась к нему. Но у нее физическое отвращение к мужу, и она предпочитает трудную, одинокую жизнь положению царицы светского общества, которое обрекло бы ее терпеть ласки ненавистного человека. Он издали опекает ее и тайком ей помогает, по дорогой цене скупая через магазин искусственные цветы, которые она делает. В анализе любви Октава к непокорной беглянке Онорине сквозят страхи Бальзака, который жаждет близости с Евой Ганской и не знает, вернется ли она когда-нибудь. Он описывает ей (через посредство Окт