Письмо заканчивалось предложением Латуша купить у Бальзака всю рукопись в подготовленном для печати виде; заплатит он "недорого, но зато наличными". Латуш, человек здравомыслящий, отлично видел, что Бальзак нуждается в звонкой монете; и у него было достаточно вкуса, чтобы понимать, каким редкостным талантом наделен его друг. К сожалению, этот одаренный молодой человек доставлял Латушу немало неприятностей.
Наконец 15 января 1829 года договор был подписан, аванс выплачен. Оставалось только получить от автора рукопись, за которую он держался так цепко, как держится участник конкурсного экзамена за свое сочинение, упорно надеясь сделать из него шедевр.
X. ПЕРВЫЕ ЛУЧИ СЛАВЫ
Любовный пламень так не согревает,
как согревают первые лучи славы.
Вовенарг
"Последний шуан" (позднее роман получил другое название - "Шуаны") книга необычная. Белые и синие, роялисты и республиканцы сражались с яростным ожесточением и "убивали друг друга, как убивают зайцев". На чьей стороне был сам Бальзак? По воспитанию и семейным традициям он, казалось бы, должен тяготеть к синим. Его друг, бонапартист Померель, без сомнения, описывал ему синих с большей симпатией. Отряды синих представляли собою регулярные части, ими командовали кадровые офицеры; белые сражались, как могикане. Однако Бальзак никого не судил; он только описывал. Для него, как и для Гегеля, Вандея была примером трагического в истории. Шуаны герои, пришедшие слишком поздно, ими движут благородные, но устаревшие идеи. В густых зарослях и на песчаных равнинах мелькают грозные тени. Полицейский сыщик Корантен пользуется услугами падшей женщины Мари де Верней; влюбившись в человека, которого она должна выдать, Мари вместе с ним идет на смерть после полной сладострастия и отчаяния брачной ночи. Роман заканчивается выразительной картиной: безобидный крестьянин бредет через площадь, ведя за собой на веревке корову, - это знаменитый Крадись-по-Земле, некогда один из наиболее свирепых шуанов. Быть может, Померель, проходя мимо рынка, указал на него своему гостю. Самые прекрасные эпилоги рождаются из таких вот случайных встреч.
Молодой автор знает, что он наконец-то создал свой первый роман. Закончилась карьера бакалавра Ораса де Сент-Обена; закончилась, так и не начавшись, жизнь мертворожденного Виктора Морийона. Роман "Шуан" будет подписан: Оноре Бальзак. Вот почему автор хотел видеть его совершенным. Но книга получилась тяжеловесная (как ему казалось), и первый вариант его не удовлетворял. Он испещрял корректуру поправками и дополнениями. Латуш, принявший на себя расходы по изданию, приходил в ярость. Все эти помарки, исправления и переделки стоили очень дорого. "Чем, черт побери, вы забиваете себе голову? Оставьте темное пятнышко под левой грудью вашей возлюбленной - ведь это же родинка". Бальзак попросил месяц для окончания книги; через полтора месяца он все еще работал над нею. Кроме того, он требовал экземпляры для родных, для госпожи де Берни, для супругов Померелей. Это было естественно, но Латуш злился: "Если бы я мог предвидеть, что расходы вырастут на пятьсот франков да еще придется бесплатно давать экземпляры из моей тысячи, поверьте, я ни за что бы не связался с этим делом". А ко всему еще он теперь совсем не видел Бальзака: "Не могу допустить, что вы дуетесь. Человек воспитанный может вспылить, но никогда не позволит себе дуться".
А воспитанный человек был занят тем, что извещал друзей о выходе своей книги.
Бальзак - генералу барону де Померелю, 11 марта 1829 года:
"Что это я говорю: "Моя книга"?.. Она в какой-то мере и ваша, ибо, по правде сказать, составлена из множества занимательных историй, которые вы так чудесно и с такой щедростью рассказывали мне за стаканчиком восхитительного гравсково вина, коим так вкусно была запивать баранки с маслом. Вы найдете там все, начиная от песенки "Пришла пора, красавица" и до башни Мелузины... И все это принадлежит вам, как и сердце автора, его перо и самые теплые воспоминания.
Надеюсь, что госпожа де Померель посмеется, прочитав некоторые подробности касательно масла, кувшинчиков, смолистых свечей, изгородей и плетней, а также описание того, как трудно порой попасть на бал: все это она найдет в моем романе, если ей удастся дочитать его до конца, не заснув. Я принял во внимание, что вашей очаровательной жене не понравился первоначальный заголовок романа "Молодец", и он изменен".
Роман появился в марте 1829 года. Латуш поместил в газете "Фигаро" благоприятный отзыв, его примеру последовали другие, но об успехе говорить было нельзя. Книга не продавалась.
Латуш - Бальзаку, 15 апреля 1829 года:
"С коей легкой руки на вас просто сыплются хвалебные статьи. Возможно, роман начнут в конце концов покупать. Но пока что у меня нет больше ни денег, ни советов для вас. Мы ведь теперь с вами вовсе не видимся. Это в порядке вещей. Так вот, любезный мой друг, разве я был не прав, приведя вам однажды свое любимое изречение: "Человек, который к тридцати годам не стал мизантропом, родился на свет бессердечным"? Прощайте, эгоист".
Прошло восемь месяцев, а Юрбен Канель продал всего четыреста пятьдесят экземпляров. Латуш с грустью подводил итоги. Он даже не вернул издержек. Когда немного позднее появился его роман "Фраголетта", Бальзак опубликовал в "Меркюр" почти враждебную и, уж во всяком случае, весьма сдержанную статью. Он говорил в ней о Наполеоне, о Везувии, о Восемнадцатом брюмера, но не давал никакого представления о самом произведении. Об авторе романа Бальзак писал: "Мы слышим горький смех человека, не верящего ни в счастье, ни в свободу... В его душе есть нечто от Вольтера и от лорда Байрона... Пусть тот, кто отважится, займется разбором книги. Я на это не решаюсь... Лаконизм господина де Латуша слишком походит на молнию. Он вас ослепляет, и вы уже толком не знаете, куда вас ведут. Впрочем, каково бы ни было мое собственное мнение, книга эта наделает шума, у нее не будет недостатка ни в похвалах, ни в критике". Ни один недоброжелатель не мог бы сильнее уязвить автора, и Латуш негодовал. Какой он все же эгоист, этот Бальзак! А тут еще Шарль Седийо, человек необыкновенно педантичный, "со слишком уж непомерным рвением" следил за тем, чтобы все до последнего векселя, выданные его родственнику, были оплачены, даже дружеские векселя Латуша. "Это просто неслыханно! А еще порядочные люди! Побойтесь Бога, господин Седийо!" И в приступе благородного негодования Латуш восклицал:
"Да пропади она пропадом, эта улица Кассини! Пусть дьявол на веки вечные ниспошлет ее обитателям перезрелых любовниц, черствый хлеб, железные вилки, отвратительные развязки произведений и полные ложного пафоса предисловия!"
Говоря по правде, бывшие друзья начинали ненавидеть друг друга. Жеманный, аккуратный, скрупулезный Латуш приходил в ужас от бесцеремонности Бальзака, от его резких манер, неуклюжей массивной фигуры. Бальзак любил грубые шутки, скабрезные истории; Латуш поджимал при этом губы и умолкал. Хорошо знавшая обоих писателей Жорж Санд говорила: "Я всегда считала, что Латуш вкладывал слишком много настоящего таланта в свои речи. Бальзак вкладывал в них только сумасбродство. Он щедро разбрасывал то, чем обладал в избытке, но тщательно берег свою глубокую мудрость для собственных произведений". Латуш говорил Бальзаку, что тот в своем литературном тщеславии доходит до шутовства. Бальзак возражал:
"Стало быть, если человек не умеет излагать свои мысли так остроумно и изящно, как это делаете вы, из этого следует, будто Он тщеславен. Господи! Сколько же на свете тщеславных людей, ибо многие из моих собратьев выражают свои мысли не лучше, чем я...
Что касается "Шуана", то в один прекрасный день я опубликовал эту книгу на свой страх и риск и потерял много денег. Сам я ничего не делал для того, чтобы продать хотя бы один экземпляр, не появилось ни одной строки объявлений, и тем не менее мой типограф продал четыреста экземпляров. Чтобы книга раскупалась, нужна хорошая статья сразу в трех газетах, и статья, помещенная на видном месте, чтобы ее прочел весь Париж. Только в этом случае, а не иначе "Шуан" будет распродан; и пусть я сквозь землю провалюсь, если во мне говорит тщеславие".
"Шуаны" и в самом деле не имел успеха у широкой публики, зато он нашел себе читателей, пусть немногих, но сумевших оценить его по достоинству. Оноре знал, что отныне для нескольких знатоков он будет автором "Шуана".
Сюрвиль познакомил шурина со своими бывшими соучениками, окончившими Политехническое училище; то были преподаватели военного училища в Сен-Сире, неподалеку от Версаля, - майор Карро и артиллерийский капитан Периола, храбрый и порядочный человек. Бальзак отлично чувствовал себя в обществе этих образованных людей, которым нравился "Шуан"; они делились с ним воспоминаниями о военных походах и о своем пребывании в плену. Госпожа Зюльма Карро, урожденная Туранжен, женщина высоких моральных качеств, мужественная и стоическая, сделалась самым верным его другом. Она слегка прихрамывала, лицо ее дышало энергией и страстью. Кокетство ей не было свойственно вовсе. Бальзак делал Зюльме скромные подарки: экран для свечи, спичечницу. Он надеялся, что она найдет им место у себя дома, в поместье Фрапель, близ Иссудена. "Жить в памяти человека с прекрасной душой - вот одна из самых любезных моему сердцу иллюзий".
Но это не было иллюзией. Зюльма Карро, и в самом деле обладавшая возвышенной душой, угадывала в Бальзаке великого человека, изнемогавшего под грузом мелочных забот; только в Сен-Сире он порой забывал о них. От своего отца, Реми Туранжена, помощника мэра города Иссудена и по-настоящему благородного человека, Зюльма унаследовала свободолюбивые идеи XVIII века. Все в этой буржуазной и обеспеченной семье были республиканцами. Два брата Зюльмы сделались депутатами. Ее муж, майор Карро, отказался голосовать за пожизненное консульство. Он попал в немилость. Муж и жена питали к Бальзаку самую сердечную привязанность.
Между тем в "небесном семействе" дела шли не слишком-то хорошо. Бернар-Франсуа плохо перенес перемену обстановки. Оторванный от Вильпаризи и своих старческих привязанностей, он медленно угасал. Никогда не признававший докторов и сам себя лечивший, старик тяжело заболел. К концу апреля 1829 года врачи объявили, что Бернар-Франсуа, надеявшийся прожить до ста лет, близок к смерти; у нег