Бальзак возвратился в Париж 12 февраля 1834 года. Он привез с собою рукописи: почти законченную повесть "Герцогиня де Ланже", часть "Музея древностей" и "Озорные рассказы"; привез он и перстень, подарок Евы. "Во время своей работы я надеваю его на палец, как талисман". Для "Серафиты" ему нужны были сведения о флоре Норвегии, и он получил их у видного ботаника Пирама де Кандоль, жившего в Женеве. Но главное - он увез с собою из этого города множество чудесных воспоминаний: Эвелина в гостинице "Лук"; меры предосторожности, принимавшиеся для того, чтобы не скрипнул паркет; серое платье, наконец-то сброшенное ею платье, от которого он отрезал лоскут, чтобы переплести рукопись "Серафиты"; лицо его возлюбленной в минуты блаженства. "Я вспоминаю одну из твоих счастливых улыбок, от которой так чудесно преображался твой лик, бледность, покрывавшую твои черты в минуты наслаждения, и эти пьянящие воспоминания просто убивают меня".
Время от времени он посылал супругам Ганским "безобидное письмо", в котором говорил о счастливых днях, проведенных в Женеве: "Вы даже не подозреваете, что за последние десять или пятнадцать лет время, которое я провел в Невшателе и Женеве, было единственной порой, когда я по великой милости небес не помышлял ни о прошлом, ни о будущем, а беззаботно жил, не думая ни о делах, ни об огорчениях, ни о нужде". Он с волнением вспоминал день, когда сидел вместе с Евой в саду и оба они вдыхали дурманящий запах конского каштана, гнившего под водою. Любовь находит радость в любом пустяке, если его разделяет с тобою близкий человек. "Иногда я произношу вслух слово "льипы" и смеюсь, как ребенок". Даже в "безобидных письмах" он бурно выражал ей свою признательность. Главное - чтобы Анна не хворала, чтобы господин Ганский не поддавался "черной меланхолии" и чтобы мадемуазель Борель всегда улыбалась! Что касается его возлюбленной Евы, то он советовал ей, как лучше сохранить здоровье и не полнеть. Отчего он сам не следовал этим советам!
Во Франции у него сразу же нашлись причины для "черной меланхолии". Госпожа де Берни серьезно болела, в один месяц она состарилась на двадцать лет. "Я скрыл от нее свое беспокойство, но тревожусь я безмерно. До тех пор, пока мой врач или ясновидящая не успокоят меня, я не перестану дрожать за жизнь этой женщины, которая, как вы знаете, мне бесконечно дорога". Зюльма Карро потеряла отца, глубокого старика, которого она нежно любила. Теперь она стала владелицей поместья Фрапель, расположенного вблизи Иссудена, и горячо приглашала Бальзака приехать туда поработать. Она ждала второго ребенка, беременность у нее протекала тяжело, была даже некоторая опасность для жизни.
В "небесном семействе", как всегда, были ужасные неприятности. Госпожа Бальзак пустилась в рискованные финансовые операции и довершила свое разорение. Сюрвиль самым нелепым образом ревновал жену и портил ей жизнь. Лоре даже с братом приходилось теперь видеться тайком! Но быть может, сама Лора порою делала супружескую жизнь невыносимой? Оноре все чаще задавал себе этот вопрос. Брат все прощал сестре в память о долгих годах, когда он ей не раз повторял: "Твоя рука в моей; мы с тобою друзья"; однако романист различал в Лоре Сюрвиль черты честолюбивой и вздорной женщины; в его заметках сохранился план романа, где должны были действовать две сестры. "Первая - безупречное существо; эта тихая, безропотная женщина умирает молодой и не понятой окружающими; муж ее - хвастун и враль; вторая сестра более блистательна, но изводит мужа; муж ее - человек простой и скромный" [Balzac, "Pensees, sujets, fragments" (Бальзак, "Мысли, сюжеты, фрагменты")]. Что это? Лоранса и Лора, какими он их видел теперь, десять лет спустя? Вполне возможно. Весьма тщеславная Лора побуждала Сюрвиля браться то за одно дело, то за другое: на первом месте, разумеется, каналы, но и распределение воды, мост в Андели, мост в Сюлли. Бедняга из-за всего этого потерял сон, и ум его был охвачен лихорадкой. "Мои злополучные родственники совсем голову потеряли", - писал Бальзак Чужестранке. Одно время он опасался, как бы мать и сестра не поселились из-за безденежья в его доме на улице Кассини.
Все идет из рук вон плохо, однако есть также и хорошие новости. "Евгения Гранде" быстро расходилась, и читатели не скупились на восторженные похвалы. Дельфина де Жирарден писала: "Евгения Гранде обворожительна, хороши и Нанета-громадина, и папаша Гранде; какой у вас талант, какой талант! О великий Бальзак!!! Моя сестра, мама и я в полном восхищении, вся наша семья преклоняется перед вами. Еще ни одно из ваших произведений не имело такого успеха. Приходите к нам поскорее, все мы хотим вас видеть и сказать, как высоко мы вас ценим". Для того чтобы обезвредить маркизу де Кастри, гнева и влияния которой он страшился, Бальзак сразу по приезде отправился к ней и прочел своей бывшей приятельнице начало "Герцогини де Ланже". Маркиза весьма одобрительно отнеслась к повести: в первых главах ее образ и впрямь мог показаться очаровательным. Продолжение должно было понравиться ей гораздо меньше.
В этом произведении Бальзак откровенно высказывал свое мнение об аристократах, обитавших в Сен-Жерменском предместье, которые во время Реставрации не только не проявили склонность быть покровителями других, как подобает истинным вельможам, но держали себя как жадные и мелочные выскочки. Писатель осуждал ту алчность, с какой дворянство добивалось богатства и должностей. Очаровательные манеры этих людей скрывали духовную и душевную пустоту. Герцогиня де Ланже вела странные и цинические речи: "Религия всегда останется политической необходимостью. Разве взялись бы вы управлять целым народом вольнодумцев? Даже Наполеон на это не осмеливался, он преследовал "идеологов"... примем же католическую религию со всеми ее выводами. Если мы требуем, чтобы вся Франция ходила к мессе, не обязаны ли мы и сами посещать ее? Религия, Арман, является, как видите, связующим звеном консервативных принципов, которые позволяют богатым жить спокойно. Религия самым тесным образом связана с собственностью". Бальзак-реалист не отрекался от своих политических и религиозных взглядов; Бальзак-писатель беспощадно показывал, во что превращаются такие взгляды в устах светской дамы.
Графиня Потоцкая настоятельно советовала ему выразить дань уважения графине Аппоньи, супруге австрийского посла Бывают дипломаты, которые сразу становятся мощными центрами притяжения в тех странах, при правительстве которых они аккредитованы. Именно такими людьми стали, начиная с 1826 года, жившие в Париже граф Антуан Аппоньи и его жена. Они принимали у себя и легитимистов, и сторонников Луи-Филиппа, и писателей, и художников. На этих блистательных приемах, на завтраках, за которыми следовали танцы, бывал весь Париж. Бальзаку страстно хотелось получить приглашение в дом австрийского посла. Графиня Мария Потоцкая, боявшаяся, как бы он не вздумал рассказывать там скабрезные анекдоты, усердно наставляла писателя: "Ведите себя благоразумно у госпожи Аппоньи. Она сущий ангел. Ничто не должно нарушить атмосферу чистоты, царящую вокруг нее".
Ну, с ангелами-то Бальзак умел обращаться. 18 февраля он отправился в посольство, но не был принят; правда, госпожа Аппоньи в качестве извинения прислала ему любезное письмо: "Я весьма смущена, узнав, что моя милая и кроткая Мария слишком уж меня вам расхвалила... Соблаговолите доставить мне удовольствие и приходите к нам послезавтра в три часа". Графиня Мария Потоцкая писала Бальзаку: "Возвратились ли вы уже в свою элегантную келью? Покидаете ли вы ее когда-нибудь ради госпожи Аппоньи? Она жалуется на вас и совсем отчаялась заманить вас к себе, даже применяя все средства обольщения. У них началась пора завтраков с танцами; вы там увидите весь Париж, самых красивых женщин столицы". Бальзак сделался завсегдатаем салона графини Аппоньи. "Надо, чтобы дом Бальзаков жил в дружбе с австрийским царствующим домом", - шутил писатель. Госпожа Ганская получала от своих польских друзей в Париже письма, где говорилось о светских успехах ее возлюбленного; она всполошилась: неужели в нем снова заговорило "сердце француза"? Зачем он переписывается с графиней Потоцкой?
"Напрасно письмо госпожи П. вызывает у тебя ревность, нужно, чтобы эта женщина была за нас; я польстил ее самолюбию и хочу, чтобы она думала, будто между тобой и мною ничего нет". Однако это вовсе не устраивало госпожу Ганскую, которая хотела слыть неотразимой. Ей писали, что у Бальзака есть любовницы. Он успокаивал Еву: "Ваш бенгали ведет себя благоразумно". Всякий, читавший переписку Бальзака с Ганской, знает, что он имел в виду под словом "бенгали", для которого у милой кошечки Эвелины была уготована "чудесная клетка". Бальзак уверял, что слишком много работает и потому не бывает в свете. Когда человек ложится спать в шесть вечера, а в полночь уже сидит за письменным столом, ему не до галантных приключений. Он даже поссорился (на некоторое время) с Жирарденами и их окружением, это произошло из-за пустякового недоразумения, связанного с какой-то публикацией. "Госпожа де Жирарден несколько раз пыталась залучить меня к себе, но ваш упрямый мужик - а ведь он не был бы мужиком, если бы не научился говорить "нет", - ответил ей: "Нет". Правда, самым учтивым образом, ибо он уже малость пообтесался, ваш преданный мужик".
Никто не может безнаказанно работать день и ночь. В начале апреля он ощутил крайний упадок сил и все нараставшую слабость. Доктор Наккар, пригрозив писателю, что у него может начаться воспаление мозга, предписал перемену обстановки и полный покой. Это уже превращалось в некий ежегодный ритуал. Бальзак отправился в Берри, где ненадолго остановился (на восемь десять дней) в поместье Фрапель, в просторном и уютном доме Карро. Однако пребывать в бездействии он не умел. Он работал там над "Цезарем Бирото" и "Щеголем" (впоследствии произведение это было названо "Старая дева") [Бальзак предполагал также дать это название ("Щеголь") своей повести, в окончательном варианте озаглавленной "Брачный контракт" (прим.авт.)]. Повесть "Серафита" давалась ему с трудом, и работа над ней подвигалась очень медленно.