енно напишет продолжение еще более значительное - "Провинциальная знаменитость в Париже", книгу, которая станет "поэмой о его собственной борьбе и разбитых мечтах", как назвал ее Антуан Адан; и все-таки "прежде всего он думал не о себе самом", а о Жорж Санд и Сандо, которых горькое разочарование друг в друге так быстро разлучило. Бальзак, разумеется, многое смещал в романе. Анаис де Баржетон походила скорее не на Жорж Санд, по-настоящему талантливую писательницу, а на Розу де Сен-Сюрен, художницу и поэтессу с красивыми глазами, у которой был литературный салон в Ангулеме, позднее она разошлась с мужем и обосновалась в Париже.
Описывая любовь между юным Люсьеном и женщиной, которая старше его на пятнадцать лет (Рюбампре в начале произведения двадцать один год, Анаис де Баржетон - уже тридцать шесть), Бальзак, должно быть, время от времени вспоминал о госпоже де Берни. Но великий писатель всегда запутывает следы. Внешне на самого Оноре похож типограф Давид Сешар, а не Люсьен: у Давида полное смуглое лицо, толстая шея, широкий нос с ложбинкой на конце; лицо его озарено сиянием гения, готового воспарить, но "близ вулкана приметен и пепел". Люсьен - блестящий юноша, дерзновенный, несмотря на мягкие манеры и почти женские бедра. Его легко принять за переодетую девушку. "В этой уже давней дружбе один любил до идолопоклонства, и это был Давид". Впоследствии он разорится из-за Люсьена.
Роман опирался на глубокое знание социальной жизни провинции. После своего пагубного опыта Бальзак хорошо разбирался в типографском деле и связанных с ним проблемах. Тайные пружины, управляющие жизнью Ангулема, обнажила перед ним умная и проницательная Зюльма. Интуиция помогла писателю проникнуть в нравы, царившие в каждой части Ангулема, разделенного надвое - на верхний и нижний город. Старый город, построенный из стратегических соображений на вершине скалы, еще с феодальных времен стал средоточием дворянства, здесь размещаются также все присутственные места. Однако крепостные валы, окружавшие верхний город, не позволяли ему расширяться. У подножия скалы по берегам Шаранты выросло промышленное и богатое предместье Умо - целый город с писчебумажными фабриками, орудийным заводом, кожевенными заводами и прачечными. "Наверху знать и власть внизу купечество и деньги: два постоянно и повсюду враждующих общественных слоя". Люсьен, выходец из Умо, устремляется на приступ Ангулема, в этом завязка драмы. Образы и воспоминания, собранные в кладовых памяти, возникают как раз тогда, когда художник нуждается в них, они стекаются к нему из разных периодов его жизни, из всех мест, где он побывал.
Бальзак написал два этих томика в небольшой комнате в Саше, где прошли, по словам Жана Дютака, "самые возвышенные часы его духовной жизни; тут он в свое время написал "Луи Ламбера"; грезил о "Серафите", задумал "Отца Горио". Бальзак писал: "Я вновь вижу прекрасные деревья, на которые столько раз смотрел, пытаясь выразить свои мысли. Сейчас, в 1836 году, я недалеко ушел от 1829 года: я по-прежнему в долгах и неустанно работаю! И по-прежнему чувствую в себе юношеские силы, а мое сердце - по-прежнему сердце ребенка". Но нет! Он далеко ушел от 1829 года; теперь в его мозгу жил целый мир созданных им существ, и он провидел их будущие судьбы. Ему предстояло еще выполнить гигантский труд. Думая о громадной фреске, которую он замыслил написать, Бальзак испытал внезапное желание отказаться от столичной жизни, поселиться в коттедже где-нибудь в Турени и там, в покое, завершить свою эпопею. Лоре д'Абрантес, которая сетовала на его молчание, он писал: "Вы ведь знаете, людям на поле боя некогда предаваться беседе или сообщать своим друзьям, что они еще живы, еще не умерли". Этот бешеный труд убивал его. 26 июня, когда Бальзак прогуливался в парке Саше, кровь внезапно прихлынула к его голове и он упал у подножия дерева. Перед этим он за несколько дней написал половину первой части "Утраченных иллюзий", и это чудовищное напряжение "послужило причиной кровоизлияния". На следующий день он почувствовал себя лучше, остался только шум в ушах. Бальзак нашел в себе силы дописать нужное число страниц, чтобы утихомирить вдову Беше, ставшую госпожой Жакийа. Наутро после приступа он написал Эмилю Реньо чисто раблезианское письмо: "А теперь целую вас в глаз и желаю, чтобы у вас все шло хорошо в нижних сферах, столь любезных вашему сердцу".
Герой романа Люсьен де Рюбампре - поэт, и автору надо было привести несколько образцов его творчества.
Бальзак - Эмилю Реньо:
"Передайте, пожалуйста, милейшему Шарлю де Бернару, что мне понадобится для "Утраченных иллюзий" небольшая, весьма патетическая поэма в манере лорда Байрона... Будет очень мило, если он ее для меня напишет, потому что я совершенно не располагаю для этого временем. Мне потребуется также нечто в духе "Беппо" или поэм Мюссе "Намуна" либо "Мардош", произведения в сотню стихотворных строк. Для первой поэмы нужно две песни".
Шарль де Бернар был неплохой писатель, ученик и друг Бальзака, открывшего ему доступ на страницы "Ревю де Пари". Вот почему Оноре с такой бесцеремонностью просил Шарля написать для него поэму из двух песен в духе Байрона или Мюссе. Но Шарль де Бернар мог, разумеется, писать только в своем духе, и Бальзак использовал для книги старое стихотворение, которое он сам написал еще в 1824 году для "цветка Бенгалии", Жюли Кампи, родившейся от любовной связи госпожи де Берни и "свирепого корсиканца". Художник, подобно изобретателю, пускает в ход любой кусок железа, обнаруженный им среди обломков прошлого.
Бальзак просил Зюльму Карро побыстрее прислать ему подробное описание того перекрестка, где он хотел расположить типографию Сешара, и особняка, где он намеревался поселить Наис де Баржетон. "Если бы майор начертил для меня приблизительный план, было бы еще лучше... Я по-прежнему борюсь, барахтаюсь из последних сил, как тонущий, который боится вот-вот захлебнуться". 10 июля ему пришлось возвратиться в Париж, чтобы ликвидировать дела "Кроник де Пари". Когда газета перестала выходить, у Бальзака было 18217 франков долга, который он должен был погасить в кратчайший срок; кроме того, он остался должен 24000 франков госпоже Делануа и 5000 франков дядюшке Даблену. Он упал на землю с позлащенных облаков своей фантазии, и падение было весьма болезненным; но зато из своего одинокого полета он возвратился с первой частью самого прекрасного из его романов.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ КОМЕДИЯ
В общем, в той игре, какую я веду, три человека играют
огромную роль: Наполеон, Кювье, О'Коннель, а я стану
четвертым. Первый жизнью своей перевернул Европу, он
сросся с армиями! Второй своими трудами объял весь шар
земной! Третий олицетворял собою народ. А мне придется
нести в своих мыслях целое общество.
Бальзак
XXI. LA CONTESSA - ГРАФИНЯ
Великие страсти столь же редки,
как шедевры искусства.
Бальзак
Бальзак по-прежнему уверял мистическую супругу - божественную Еву - в своей непоколебимой верности и беспорочном целомудрии; однако с некоторых пор он поддерживал самые интимные, и на первых порах весьма тайные, отношения с другой женщиной, которая вполне могла польстить его самолюбию и своей красотой, и знатностью, и положением в свете. Чтобы выяснить, когда началась эта связь, надо вспомнить о рекомендательном письме, полученном Бальзаком в феврале 1834 года в Женеве от графини Марии Потоцкой к жене австрийского посла. Осенью следующего года он встретил на одном из больших приемов в посольстве молодую женщину лет тридцати, восхитившую его нежным румянцем, пепельно-белокурыми волосами, стройным гибким станом и очами, достойными принцессы Востока. "Ее вызывающая улыбка сладострастной вакханки" привлекла внимание Бальзака. Он спросил, кто она, и узнал, что красавица замужем за графом Эмилио Гидобони-Висконти, принадлежащим к одному из самых знатных в Милане семейств, а девичье имя его прелестной жены, англичанки по происхождению, - Френсис Сара Лоуэлл.
Некий версальский судья, Виктор Ламбине, дал в своих мемуарах обильные, но самые ложные сведения об этой супружеской чете. Если верить ему, в семействе Лоуэлл сила очарования соединялась с ужасными припадками безумия и назойливыми мыслями о самоубийстве. Мать утопилась, не желая стареть, один из сыновей перерезал себе горло, второй повесился.
"Младшая дочь, Юлия, - сообщает Ламбине, - создание сумасбродное и восхитительное, страдала истерией, гонялась за молодыми цирюльниками, совращала актеров, все больше опускалась, как ее старший брат, и погрязла в пьянстве. Эротизм ее несколько уменьшился под влиянием "божественной бутылки", и она вышла замуж за старого прусского ученого, доктора Бидермана, который женился только для того, чтобы ему было с кем чокаться за столом..."
В действительности же Френсис Сара Лоуэлл (домашние звали ее Фанни) принадлежала к старинной семье небогатых помещиков Уилтшира - Лоуэллов из Коул-Парка. Мать графини была дочерью архидиакона англиканской церкви и внучкой епископа Батского. Благодаря такому происхождению Фанни Лоуэлл еще до своего замужества была принята в Англии в самых замкнутых кругах общества. Никто из ее четырех братьев не кончал самоубийством: один умер от рака печени, другой - от сердечного приступа, третий - от пневмонии. Самый младший брат, который, по словам Ламбине, сократил распутством дни своей жизни, скончался только в 1906 году, прожив восемьдесят пять лет, и умер от воспаления легких. Среди россказней Ламбине есть только одна правда: мать действительно утопилась, но в возрасте семидесяти двух лет она наложила на себя руки в 1854 году, то есть через двадцать девять лет после замужества Фанни. Следовательно, нечего задаваться вопросом, знал ли граф Гидобони-Висконти, женясь на Фанни Лоуэлл, "эти ужасающие истории", ведь их на самом-то деле не было. Как и все мужчины, он был очарован божественной красотой девушки и ее серебристым голоском, "словно созданным для задушевных бесед".
Очень быстро после свадьбы открылось, что Contessa не в силах "противиться веленьям чувств". Ее пылкий темперамент требовал любовников, а совесть прекрасно мирилась с таким поведением. Она взяла себе за образец графиню Альбани и Терезу Гвиччиоли и восхваляла ту и другую за смелость их связи с гениальными людьми: одна была возлюбленной Альфиери, другая Байрона. Граф Гидобони-Висконти оказался marito [супругом (ит.)] еще менее суровым, чем граф Гвиччиоли. Бедняга был человеком незлобивым и бесхарактерным, и у него имелось только два пристрастия: музыка (он любил иг