Бальзак жестоко ополчился против Сент-Бева, всегда отзывавшегося о нем пренебрежительно. Статья Бальзака о "Пор-Рояле" была просто ужасна: "...Г-н Сент-Бев возымел удивительную идею возродить скучный стиль... Когда читаешь г-на Сент-Бева, скука порой поливает вас, подобно мелкому дождику, в конце концов пронизывающему до костей... В одном отношении автор заслуживает похвалы: он отдает себе должное, он мало бывает в свете... и распространяет скуку лишь с помощью пера... Стихи г-на Сент-Бева всегда казались мне переведенными с иностранного языка человеком, который знает этот язык поверхностно" [Бальзак "Письма о литературе, театре и искусстве"]. "Пор-Рояль" - хорошая книга, и критика Бальзака несправедлива.
Единственным оправданием этой сосредоточенной злобы было то, что тут пример подал сам Сент-Бев. Он называл Бальзака врачом, специалистом по тайным болезням. "Да, да, он позволяет себе фамильярности, как эти доктора, заглядывающие за полог алькова, и допускает такие же вольности, как торговки-старьевщицы, как маникюрши, как кумушки-сплетницы". И Сент-Бев еще добавляет: "Самому плодовитому из наших романистов понадобилась навозная куча высотою с дом, чтобы вырастить на ней несколько болезненных и редких цветков". В "Ревю паризьен" Бальзак в отместку сравнивает Сент-Бева с моллюсками, у которых нет "ни крови, ни сердца... чья мысль, если только она есть, скрывается под противной беловатой оболочкой". Что касается стиля, то его "вялые, беспомощные и робкие фразы, соответствующие сюжетам произведений, плохо раскрывают идеи автора" [Бальзак, "Письма о литературе, театре и искусстве"].
Но этюды Бальзака о Бейле (Фредерике Стендале) могут порадовать благородные умы. Знаменитый романист бросил весь авторитет своего имени на весы литературной критики, чтобы поставить в первые ряды писателей мало известного публике автора, написавшего за десять месяцев до появления статьи "Пармскую обитель", не удостоенную благосклонного внимания ни одного журналиста, - никто не понял, никто не исследовал этот роман.
"Я - а я думаю, что кое-что в этом понимаю, - прочел на днях это произведение в третий раз: я нашел его еще более прекрасным и испытал чувство, похожее на счастье, возникающее в душе человека, когда его ждет доброе дело... Господин Бейль написал книгу, прелесть которой раскрывается с каждой главой. В том возрасте, когда писатели редко находят значительные сюжеты, и после того, как им написано уже два десятка в высшей степени умных книг, он создал произведение, которое могут оценить только души и люди поистине выдающиеся. Он написал современную книгу "О князе" - роман, который написал бы Макиавелли, живи он, изгнанный из Италии, в девятнадцатом веке... Я знаю, сколько насмешек вызовет мое восхищение" [Бальзак, "Письма о литературе, театре и искусстве"].
А госпоже Ганской он сообщал в письме: "Бейль недавно опубликовал, по-моему, самую прекрасную книгу из всех, какие появились за последние пятьдесят лет".
Бальзак был знаком со Стендалем, он встречался с ним около 1830 года в салоне художника Жерара, а потом у Астольфа де Кюстинг. В 1840 году Анри Бейль, занимавший пост французского консула в Чивита-Веккиа, поблагодарил Бальзака: "Это удивительная статья, такую еще никогда писатель не получал от другого писателя; могу теперь признаться вам, что, читая ее, я хохотал от радости. Всякий раз, как я наталкивался на чересчур сильную похвалу, а они попадались на каждом шагу, я представлял себе, какие физиономии состроят мои приятели, читая эту статью".
В 1857 году Сент-Бев (это было через пятнадцать лет после смерти Стендаля), вероятно, все еще удивлялся, отчего придают столь "важное значение этим неудавшимся романам - ведь, несмотря на отдельные интересные страницы, они в целом отвратительны". Однако ж два человека ясно увидели, что представляет собой Стендаль: Гете (в "Беседах с Эккерманом") и Бальзак, выступление которого было тем более благородно, что Стендалю удалось в картинах битвы при Ватерлоо сделать то, о чем Бальзак мечтал уже десять лет, замыслив создать "Битву" - наполеоновский роман, так и оставшийся ненаписанным. Испытываешь живую и чистую радость, видя такое взаимопонимание у трех великих писателей, столь различных, но прекрасно понявших друг друга, несмотря на выпады мелочных натур. К несчастью, "Ревю паризьен" скончалось в отроческом возрасте, просуществовав лишь три номера. Двое компаньонов разделили между собою убытки, довольно, впрочем, маленькие - 1800 франков. Бальзак лишний раз потерпел неудачу в журналистике, так же как в коммерческих делах и в политике.
А как обстояли его любовные дела? Чужестранка жила так далеко и почти безмолвствовала. Он дерзнул пожаловаться на ее молчание.
"Вот уже три месяца нет писем от вас... Ах, как это мелко с вашей стороны! Я вижу, что и вы обитаете на нашей грешной земле. Ах так! Вы не писали мне потому, что мои письма стали приходить редко? Ну что ж, скажу откровенно: письма мои приходили редко, потому что у меня не всегда бывали деньги на оплату почтового сбора, а я не хотел вам этого говорить. Да, вот до какой степени доходила моя нищета, а бывало и хуже. Это ужасно, это печально, но это правда, как и то, что существует Украина и вы там живете. Да, да, бывали дни, когда я с гордым видом обедал грошовым хлебцем на бульварах... Господи Боже, прости ее, ведь она-то ведает, что творит..."
Эвелина Ганская корила его за связь с госпожой Висконти и за посвящение романа "Беатриса": _Саре_. А он утверждал, что равнодушен к красавице англичанке.
"Дружба, о которой я вам говорил и над которой вы смеялись по поводу посвящения, совсем не то, чего я ждал. Английские предрассудки ужасны и лишают англичанок всего, что приятно художникам: непосредственности, беспечности. Никогда я так хорошо не видел, что в "Лилии" очень верно обрисованы в нескольких словах женщины этой страны..."
Тут многое следует отнести за счет осторожности, но надо также признать, что Contessa все больше уставала, да и его утомила. "Дикарка, дочь Бретани" (Элен де Валет) была воплощением лжи и двуличности. Ганский казался бессмертным, а Эвелина Ганская ускользала из рук. Решительно все не ладилось. А Бальзаку уже было сорок лет. Сорок лет страданий. "Я вздыхаю о земле обетованной, о тихом супружестве, я больше не в силах топтаться в безводной пустыне, где палит солнце и скачут бедуины..." писал он Ганской. Он совсем пал духом и собирается "сложить свои кости в Бразилии в каком-нибудь безумном предприятии". Ему нужны были деньги, женщины, слава. У него нет денег, больше нет женщин, а глупцы оспаривают его славу.
"Я сожгу все свои письма, все свои бумаги, сохраню только мебель, Жарди и уеду, оставив безделушки, которыми дорожу, дружеским попечениям моей сестры. Она будет самым верным драконом, стражем этих сокровищ. Дам кому-нибудь доверенность вести мои литературные дела, а сам поеду на поиски богатства, которого мне недостает. Или я вернусь богатым, или же никто не будет знать, что со мною сталось. Этот план я зрело обдумал и нынешней зимой непременно приведу его в исполнение. Трудом своим мне не уплатить долгов. Нужно подумать о другом..."
Это был очередной роман, каких Бальзак замышлял много, и "Путешествие в Бразилию" так и осталось ненаписанным и не осуществленным в жизни.
XXVIII. УЛИЦА БАСС
Писатель не все доверяет своим заветным дневникам и
своей переписке; только его произведения рассказывают
истинную историю его жизни - не той, какую он прожил, но
какую хотел бы прожить.
Франсуа Мориак
Жить в Жарди становилось невыносимо. Напрасно Бальзак, имея надежную опору в лице своего стряпчего мэтра Гаво, старался выиграть время. Главные кредиторы, особенно же отвратительный Фуллон, преследовали его. Маленькие люди - садовник Бруэт, прачка, мясник, полевой сторож - терпели. Богатые безжалостно дергали его. Но у Бальзака было в запасе много уловок. Недаром он написал новеллу "Деловой человек", в которой говорится, как Максим де Трай, самоуверенный, самодовольный и надменный денди, принимал у себя одного из своих кредиторов: "Если вам удастся обокрасть меня на сумму этого векселя... я вам буду весьма признателен, сударь... вы меня научите кое-каким новым предосторожностям... Ваш покорный слуга".
Как и его герой, Бальзак считал борьбу между должником и кредитором войной без стыда и совести. По совету Гаво он пустил Жарди в продажу с торгов, и владение продано было за 17550 франков, хотя с постройками, земляными работами и насаждениями оно обошлось Бальзаку в 100000 франков. Но покупка была произведена подставным лицом, неким архитектором по фамилии Кларе, действовавшим по поручению Бальзака. Фиктивная продажа была невыгодным делом для кредиторов; они могли разделить между собой лишь скудную сумму пропорционально доле каждого в их расчетах между собой, а Бальзак втайне оставался владельцем Жарди.
За два года до этого он написал Ганской: "Итак, теперь, и еще надолго, моим адресом будет: Севр, Жарди, господину де Бальзаку. Надеюсь, что я проживу здесь в спокойствии до конца своих дней". В ноябре 1840 года все переменилось: "Пишите мне по следующему адресу: Пасси, близ Парижа, улица Басс, N_19, господину де Бреньолю". Пасси было тогда парижским пригородом, известным своими целебными источниками и красивейшим имением барона Дельсера, построившего там сахарный завод. Бальзак рассчитал, что, поселившись в Пасси, он будет ближе к Парижу, чем в Жарди, а главное окажется неуловимым для кредиторов, так как домик, скрытый в зелени на обрывистом склоне холма, он снял на чужое имя. Финансист, который когда-то воздвиг для себя особняк на улице Басе, пристроил к нему на задах, среди садов, разбитых уровнем ниже по склону холма, двухэтажный флигель, для которого нижний этаж особняка служил третьим этажом, - в этой пристройке должны были находиться бальный зал и оранжерея. Кровля флигеля, позднее разделенного на пять комнат, как бы увенчивала собою службы (из-за разницы в уровне двух строительных площадок); двор с конюшнями выхо