В незащищённом месте.
* * *
Каждый сам себе поэт
До тех пор, пока он молод.
Песню звонкую поёт
К наковальне льнущий молот.
А когда мехам уже
Не раздуть огонь гудящий,
Воцаряется в душе
Звук унылый, уходящий.
* * *
Наклонности сердца и выкладки разума.
Грешим многократно, а молимся разово.
На судные дни
оправдания впрок припасаем.
Но этот вопрос
никого, кроме нас, не касаем.
Что будет потом, и задуматься боязно.
Мелькают перроны за окнами поезда.
Куда же он мчится,
и в крепкой ли сцепке вагоны?
В руках провожающих
свечки с огнём да иконы.
Всё ближе и ближе конечная станция.
Оркестров там нет с искромётными танцами.
Но все туда едут.
А многие просто несутся.
Надеются, видно,
что так от всего и спасутся.
* * *
А что имеет ценность
в конце пути земного?
Задуматься об этом
не стыдно и не ново.
Но ясного ответа
никто не получает.
А тот, кто знает это,
молчит, не поучает.
* * *
Прежние люди кончаются,
Новые ход набирают.
Те устают, истончаются,
Эти сильней напирают.
Смена идёт постоянная.
Скорости не убавляет.
Пристальная, окаянная.
Выбора не оставляет.
* * *
Окрестности жизни исхожены заново,
А к сердцевине-то не подступиться.
Вдали полыхает огромное зарево,
И надо бы всё же поторопиться.
Царица Небесная! Мы-то все олухи.
Ушедшее время так догорает.
Толкаются в спину багровые сполохи.
Пожарище быстро нас догоняет.
* * *
Никем же не мучимы, сами ся маем
И смысла мучения не понимаем.
Так страждущий хочет воды или хлеба
Как высших даров всемогущего неба.
А кто насылает мучительный голод,
Когда, измочаленный, рвёшься за город
И там не находишь ни капли покоя,
Мечтаешь давно и напрасно о коем?
Душевная тяжесть, сердечная смута.
О них с облегченьем не скажешь кому-то
В надежде на то, что поймут и обнимут.
Способностей этих чужие не имут.
К себе возвращаемся снова и снова.
Усердно цепляется слово за слово.
Как будто спасительной речи внимаем…
Никем же не мучимы. Сами ся маем.
* * *
Беспредельно – невозвратное былое,
И тоска – как под аванс грядущих бед.
Прячем маленький остаток под полою,
Он пока что обихожен и согрет.
Но всё легче драгоценнейшая ноша,
Тяжелее неширокие шаги…
Не надеяться, что кто-нибудь поможет,
Хоть бы в этом, Всемогущий, помоги.
Обращение к маме
На почву щедрую дождям
Не грех пролиться.
Ушедшим памятью воздам.
И жизнь продлится.
Густа забвения трава.
Спасают дети.
Пока я жив, и ты жива
На этом свете.
Быть может, и меня спасут.
Не позабудут.
Две дивных доченьки растут.
Надеждой будут.
А что потом произойдёт,
Никто не знает.
Трава забвения цветёт.
И отцветает.
* * *
Тем внутренним светом он только и выжил,
Как будто узоры незримые вышил.
Полотнище жизни стелилось за ним,
А он оставался и горд, и раним.
Поэтому вышел рисунок неровным.
Непросто живётся тельцам да и овнам.
Как, впрочем, и всем, кто не жил без стыда.
Такое и стоит большого труда.
Юность
В марте тало и пахуче.
И звезда с небес падуча.
И хрустяща наста наледь.
Можно скатерти крахмалить.
Впереди всё, а не в прошлом.
В цвете радужном, раёшном.
И ещё не скоро лето.
И совсем не важно это.
* * *
Сумерки, горе, радость и свет.
Чересполосица.
Музыка, немощь, может быть, нет.
Разноголосица.
Хочется влиться в единственный хор,
В единогласицу,
Где за грехи прежней жизни укор
Тихнет и гасится.
Пропуск туда, постоянный билет.
Душеслужение.
Вроде прощенья за давностью лет.
Времясложение.
* * *
Благодарю за то, что предпочёл и создал,
Не пренебрёг и мной, друзьями и родными.
Присматривал за всем молоденький апостол.
Хотя не представлял, на что в миру годны мы.
Благодарю за то, что выстроил цепочку,
Непрерванную связь – от Евы и Адама.
Позволил лицезреть божественную дочку
И к этой жизни вкус не потерять с годами.
За смысл благодарю, открывшийся не поздно,
Что долго не плутал болотами, лесами.
Что не придётся вдруг угадывать нервозно,
С чем можно без стыда предстать пред небесами.
Четвёртая тетрадь (Начало)
Взгляд
Шёл вагон второго класса
Долго к станции далёкой…
Смысла нет бояться глаза
Чёрного да с поволокой.
А навстречу мчал курьерский
С дамами да господами…
Взгляд в ответ прямой и дерзкий,
Но понятливый с годами.
Обстучат на стыках рельсы
Неустанные колёса…
Хочешь плачь, а хочешь смейся,
Сколько в жизни удалося!
Мерный стук всё реже, реже.
Звук отчётливей, но тише…
Взгляд, который жёг и нежил,
Забываться погоди же!
* * *
Привычка, привыканье —
Для радости помеха.
Короткое дыханье
У всякого успеха.
Оно же и спасает,
Когда излишек горя.
Боль тихо угасает,
Не властвуя, не споря.
Недолгий промежуток
Перетерпеть всего лишь.
Он поначалу жуток.
Потом грехи замолишь.
Homo simplex
Человек обыкновенный
и живёт обыкновенно.
Нет ему другой дороги.
Он её и не искал.
Он не знает, что такое
значит «жизнь благословенна».
Ей не радовался сердцем.
Деток милых не ласкал.
Человек среди подобных
навсегда однообразен,
Сколько ни было бы веры
в щедрость мудрого Творца.
Но при этом, как ни странно,
мир божествен и прекрасен
От незримого начала
и до самого конца.
* * *
Лучше свидетелем, а не участником.
Легче советовать, чем ошибаться.
Проще, чем быть подмастерьем у частника,
О государственный лоб расшибаться.
Знать, где упасть, а соломка подстелется.
Давнее правило жизнь не меняла.
Кажется, что остальное – безделица,
Душу которая обременяла.
Было ли это? Как будто и не было.
Время его распылило, размыло.
То ли на пользу, во вред, на потребу ли?
Прожили так незатейливо мы ли?
Сами себя узнавать не стараемся
Или на зеркало сразу пеняем.
Каждый по-своему, все повторяемся,
Совесть бездомную тайно пинаем.
Ей даже ночью угла не находится.
Заперты плотные ставни и двери…
Холодно всем. Темнота. Непогодица.
Чуют неладное люди и звери.
* * *
…Горести и печали человеческие —
живые, трепетные нити…
В цветущих лугах за околицей поле,
Знакомая тень от любого куста…
Ушла незаметно пронзительность боли,
Когда вспоминаешь родные места.
Отмучилось, значит. Отпереживалось.
Тоска неизбывная перевелась.
Заветное прошлое отмежевалось.
Последняя ниточка оборвалась.
* * *
Проявляем то и это.
Постигаем, познаём.
Ждём весну – приходит лето.
Ищем комнату внаём.
А была же и квартира.
Посиделки, быт, тепло.
Всё куда-то плыло-сплыло.