– Правда? – воскликнул я. Кому-то могло показаться, что в моем голосе прозвучало удивление, но это не так. Скорбящие по утрате семьи часто оставляют комнаты умерших в том же виде, как было при их жизни. И им слишком больно заходить туда. Для них прибраться в спальне покойного было равносильно окончательному признанию горькой утраты. Даже если бы эту комнату мог использовать другой член семьи, вряд ли нашелся бы желающий туда перебраться.
– Бэт ничего там не трогала, ну а после ее смерти я тоже решил оставить все как есть.
Я не думал, что осмотр комнаты мог бы хоть чем-то мне помочь. Но все равно взглянуть надо. И я попросил разрешения.
– Конечно, почему нет? – отозвался Уолден. – Только по лестнице подниметесь первым сами, я еще слишком слаб. Может, позже доползу. Это первая дверь налево.
Я быстро поднялся наверх.
Дверь была закрыта. Я повернул круглую ручку, медленно приоткрыл. Воздух в спальне был спертым. Площадь – десять на десять, в центре стоит двуспальная кровать. Стены бледно-зеленые, в каталогах магазина лакокрасочных материалов «Шервин-Уильямс» такой цвет, по всей вероятности, называют пенисто-зеленым или же оттенком морских водорослей. На кровати пышное желтое покрывало. На одной из стен красуется в рамочке укрупненный снимок – кит вырывается на поверхность, разрезает мощным телом морскую гладь.
– Когда Оливия была маленькой девочкой, – сказал Уолден (он, запыхавшись, все же поднялся наверх и стоял теперь в коридоре у двери), – она очень любила кино под названием «Свободу Вилли». Знаете такое? Ну, о маленьком мальчике, мечтавшем освободить кита из аквариума, потому что его собирались убить?
– Да, знаю.
– Плакала всякий раз, когда его смотрела. Он был у нее на видеокассете, потом на ди-ви-ди. Ну и продолжения тоже были. Но Оливия говорила, что они ни в какое сравнение не идут с первым фильмом. Что они хромают. Было у нее для таких картин любимое словечко – «хромают».
Остальные снимки на стене были помельче, но на всех изображались морские обитатели. Снимки косяков – вроде бы так их называют? – дельфинов. Снимок морского конька, осьминога, фотография Жака Кусто.
– Оливия ненавидела «Челюсти», – произнес Уолден. – Просто терпеть не могла этот фильм. Акула, говорила она – это и есть акула. И ведет себя так, как подсказывает ей природа. И никакое это не чудовище. Так она всегда говорила. И бесилась, когда кто-нибудь заявлял, что ему нравится этот фильм.
Я заметил на столе несколько нераспечатанных конвертов. На некоторых в верхнем углу красовался логотип муниципалитета.
– А это что такое? – спросил я, перебирая конверты.
– Знаете, к ней до сих пор приходят письма, – ответил он. – То какое-то сообщение по кредитной карте, то рекламу присылают. Компании не знают, что произошло. Бэт так огорчалась, когда приходила почта для Оливии, но конверты эти не выбрасывала, складывала сюда, на туалетный столик, словно в один прекрасный день наша девочка могла вернуться и просмотреть свою почту. А у меня просто нет сил связаться с этими идиотами и напомнить, что ее нет вот уже три года. И больше всего достало то, что городские власти словно не знают, что произошло.
Я взял один из конвертов.
– А это что?
– Напоминание о неуплате штрафа за превышение скорости. – Лицо его побагровело от гнева. – Как это получается? В одном отделе полиции пытаются выяснить, кто ее убил, а в другом донимают девочку предупреждениями о штрафе.
Я покачал головой:
– Мне очень жаль. Такого быть не должно, но случается. – Там лежали целых три таких нераспечатанных конверта. – Если хотите, могу их забрать, ну и попросить прекратить это безобразие.
– Буду признателен, – произнес Уолден. – Последний раз, когда вы заходили, вроде бы хотели поговорить о Викторе.
– Да, было дело, – кивнул я.
– Не нравится он мне, в плохом состоянии. Переживает эту годовщину еще тяжелее, чем я.
Я знал: ровно через два дня исполнится три года с тех пор, как убили Оливию.
– Он просто в бешенстве, – добавил Уолден Фишер.
– Его можно понять, – заметил я. – Вполне естественная реакция на этот акт бессмысленного насилия.
– Да он не то чтобы на убийцу зол, – пробормотал Уолден Фишер.
Я понимал, к чему он клонит.
– На других, да?
– Да. Тех, кто слышал ее крики и не подумал броситься на помощь. Вот что поедает Виктора изнутри. Впрочем, вы сами все знаете.
– Знаю.
– Тут на днях едва не затеял драку в баре с какими-то незнакомыми парнями. Кричал, обзывал их трусами.
– Они были из тех, кто тогда ничего не сделал?
– Да нет же, черт побери. Никто не знал этих людей. Но Виктор считает, что весь город виноват. Если эти случайные граждане Промис-Фоллза повернулись спиной к Оливии, стало быть, весь город состоит из людей равнодушных. Иногда мне кажется, Виктор вот-вот свихнется. Слишком много пьет. И это меня беспокоит.
– Вы вроде бы говорили, он отвозил вас домой? – спросил я.
– Верно. Приехал в больницу посмотреть, что там происходит. Там и встретились. А женщина-врач посоветовала мне обратиться к докторам в Олбани. Ну а я решил, что, раз до сих пор не помер, уж лучше поехать домой.
– А сам Виктор не заболел?
– Нет, – ответил Уолден. – Ему в этом смысле повезло. Воду из-под крана он не пил. Но рассказал мне, как умерла его домовладелица. Увидел ее мертвой в саду перед домом.
– Да, неприятная, должно быть, сцена.
Уолден кивнул:
– Это точно. Будто всего остального, что выпало нам за день, недостаточно.
Я снова окинул взглядом комнату Оливии, в какой-то степени она говорила о том, что за человек она была и что ее волновало, но ничего полезного для дела не почерпнул.
Мы спустились вниз. Уолден вышел со мной на крыльцо.
– Их было двадцать два человека, – заметил Уолден.
– Да, знаю.
– Вот их-то и винит во всем Виктор. Да, двадцать два плюс сам он. И уж не знаю, кого винит больше. Скорее всего, себя. Ну, за то, что не пришел вовремя на встречу с Оливией.
И тут я призадумался.
Двадцать два плюс еще он.
Несложная арифметика.
Уехав с водоочистительной станции, Рэндел Финли решил вернуться в парк, туда, где его люди все еще раздавали с фургонов бесплатные упаковки с водой. Запасы в нескольких фургонах закончились, и их отослали на завод за «добавкой».
По дороге он позвонил Дэвиду. Можно сделать еще несколько эффектных снимков, и Дэвид нужен был Финли в парке.
Тот ответил после первого же гудка.
– Послушай, – начал Финли, – я еду обратно в парк. Буду там к пяти. Встретимся там.
– Я не могу, – отозвался Дэвид.
– Прекрати. Добрые граждане Промис-Фоллз рассчитывают на нас.
– Знаю. И мы всеми силами стремимся им помочь.
– Иронизируешь?
– Все, проехали, забыли, – произнес Дэвид. – У меня одно важное дело, им и займусь.
– Что может быть важнее, чем помочь людям? Доставить им хорошую чистую воду?
– Помнишь, ты спрашивал меня о Сэм? У меня нехорошее предчувствие. Боюсь, что она с сыном попала в беду.
Финли вздохнул.
– Вот что я скажу тебе, Дэвид. О деле надо думать, о деле! Выброси эти дурацкие мысли из головы.
– Прости, не понял?
– В городе разразился невиданный прежде кризис, а ты сходишь с ума из-за того, что какая-то бабенка больше не хочет с тобой встречаться?
– Да не в этом дело. Все гораздо серьезнее.
– Серьезнее, чем люди, умирающие по всему городу?
– Не желаю это с тобой больше обсуждать, Рэнди.
– В таком случае премия тебе за этот месяц не светит, – мрачно заметил Финли. – Позволь задать еще один вопрос.
– Ну, что еще?
– Ты говорил сегодня с Даквортом?
– С Даквортом? А ты почему спрашиваешь?
– Можешь ты просто ответить, да или нет?
– Да, да, я ним говорил! Подумал, он поможет мне в этой ситуации.
– В ситуации с твоей Сэм, – поспешил уточнить Рэнди.
– Именно.
– И это все, что вы обсуждали? – Дэвид помедлил с ответом, и Финли надавил: – Так все или нет?
– Не помню. Но в основном мы говорили о Сэм.
– А мое имя, случайно, не всплывало?
– Может, и так. Я звонил ему как раз, когда вы были на станции водоочистки. И вроде бы он сказал, что собирается арестовать тебя. За то, что путаешься под ногами.
– Что ты ему сказал?
– Насчет чего?
– Обо мне.
– Рэнди, мне правда некогда. Я ничего не говорил ему о том…
– Ты говорил ему, что я увеличил объемы производства на заводе?
Снова пауза.
– Ну, если и говорил, то так, мимоходом, – сознался Дэвид.
– Так это был ты, черт бы тебя побрал! Каким местом думал, раз мог ляпнуть такое, а?
– Когда Дакворт сказал, что арестует тебя, я подумал, что это как-то связано с водой.
– Что это я отравил ее?
– Нет этого я не говорил. Мне бы и в голову не пришло, что ты мог отравить воду. Это он сказал, что ты под арестом. Ну и тогда у меня промелькнула мысль, что, если б ты это сделал, имело прямой смысл увеличить выпуск продукции.
– И какой же в том смысл?
– Ну, потому что тогда ты мог стать настоящим героем. Начать спасать город, доставив море чистой свежей воды.
– Так, значит, вот как ты думаешь? – спросил Финли.
– Да нет, – ответил Дэвид. – Ничего такого я не думаю…
– Как-то неуверенно звучит, – заметил Финли.
– А я уверен.
– Мать твою! – выругался Финли. – Может, сделать это фишкой избирательной кампании? «Я голосую за Финли потому, что уверен: он не массовый убийца»? Налепить такую «пуговку» вместо девиза?
– Я бы обошелся футболкой, – произнес Дэвид. – Там никакие пуговки не нужны.
– Все шутишь, думаешь, это смешно?
– Да ничего смешного в том нет. Послушай, я уже высказал тебе все, что думаю. Ты, конечно, тот еще пустозвон, но разве я хотя бы намеком дал понять, что ты готов убить сотни людей ради саморекламы? Нет. Ты высоко задрал планку, Рэнди, и на многое идешь, но сам я считаю, что ты выше этого. Если чем тебя обидел, можешь меня уволить. Или я сам уйду. Попробовал себя на этом месте, могу попробовать где-то еще.