В начале ноября в Берлин был отправлен очередной отчет о работе одного из северогерманских гау, в котором подробно освещались настроения местного населения. Из него явствует, что тамошних жителей очень беспокоила судьба африканского корпуса фельдмаршала Роммеля. Кроме того, отмечались частые нарекания на недостаточность пайков, получаемых по карточкам. Население также сетовало, что иностранных рабочих кормят якобы не хуже немцев. Реакция на недавние выступления по радио Гитлера, Геббельса и Геринга, также как и на памфлеты со статьями министра пропаганды, была вполне положительной. Партийные организации всех уровней проводили большую и содержательную работу по внедрению национал-социалистического мировоззрения и мобилизации усилий всех слоев населения на более полное удовлетворение нужд фронта. В целях поднятия духа жителей городов, разрушенных англо-американской авиацией, гитлерюгенд организовал там конкурсы патриотических песен. Местные управления пропаганды договорились с Имперской палатой музыки о проведении концертов для слепых. В таких рапортах ясно читается желание руководителей управления выглядеть получше в глазах берлинского начальства. Вполне естественно, что при составлении отчета они никак не могли обойти стороной успешную, мобилизирующую роль местной организации НСДАП, если не хотели испортить отношения с тамошним гауляйтером. Но даже такие субъективные и малодостоверные отчеты не были в состоянии скрыть удручающую картину падения влияния партии. В ее ряды из гитлерюгенда приходило не менее 30 процентов молодежи, пригодной по нацистским критериям для вступления в НСДАП. Некоторых так и не удалось найти, другие отбывали трудовую повинность. Несмотря на оговорки, авторы отчета явно опасались, что такая статистика могла произвести неблагоприятное впечатление на чиновников.
8 декабря 1942 года доктор Шефер проанализировал все последние отчеты территориальных управлений пропаганды и положил доклад на стол своему патрону, доктору Геббельсу. Шефер признал, что в общественном мнении преобладала депрессия, вызванная затяжным по времени и неопределенным по исходу характером войны. И все-таки, несмотря на озабоченность населения последними событиями на Восточном фронте и в Северной Африке, доктор Шефер отметил, что «в целом отношение немцев в тылу к политике руководства стабилизировалось». В начале анализа Шефером был затронут один довольно неприятный момент. По его мнению, на население произвела благоприятное впечатление откровенность и оперативность, с какой правительство признало факт оставления Тобрука силами «оси». Куда меньшее понимание немцев встретила туманная неопределенность сводок с Восточного фронта, упоминание о «советском прорыве на запад от Сталинграда». Германию заполнили самые различные слухи, поскольку средства массовой информации никак не комментировали этот прорыв. «Народ желал знать правду», – сказал Шефер Геббельсу. Однако если бы вся правда дошла до народа, то он несомненно был бы повергнут в шок: еще 22 ноября Германская 6-я армия попала в Сталинграде в полное окружение. Этим фактом и объяснялось исчезновение слова «Сталинград» из сообщений германских средств массовой информации.
Шефер и Геббельс возлагали определенные надежды на увеличение норм выдачи продуктов по карточкам, которое по их расчетам должно было улучшить моральное состояние населения и психологически подготовить его к кризисным ситуациям, ожидавшимся той зимой в Северной Африке, Советском Союзе и Северной Атлантике.
Даже в январе, когда положение 6-й армии стало поистине отчаянным, мало у кого из немцев возникло ощущение катастрофы, случившейся на южном фланге Восточного фронта. Если люди, разбиравшиеся в тактике и стратегии, еще могли читать между строчек лживых и туманных комментариев ОКВ, то среднему немцу это умение было недоступно. В народе недоумевали, почему ОКВ не приказало 6-й армии оставить город и отойти на запад. В воздухе повисло чувство неминуемой беды, люди остро ощущали беспомощность и погружались в депрессию. Именно тогда Геббельс и решил начать новую пропагандистскую кампанию, имевшую два направления, обозначенные соответственно лозунгами «Тотальная война» и «Победа или большевизм». Народ был готов нести любые тяготы и лишения, но ему нужно было разъяснить, что происходит и что он должен делать. Геббельс намеревался призвать к чувствам страха и самопожертвования. Не перестав ссылаться на «гений фюрера», он обратился за поддержкой к нации, которая с сарказмом восприняла первый шаг правительства в «тотальной войне». 27 января 1943 года уполномоченный по трудовым ресурсам Фриц Заукель объявил, что все мужчины в возрасте от 16 до 65 лет, не призванные в армию, и женщины в возрасте от семнадцати до сорок пяти лет подлежали регистрации в местных органах, ведавших использованием трудовых ресурсов. В этом декрете тут же обнаружилось так много лазеек для желающих увильнуть от отбывания трудовой повинности, что он стал предметом язвительных насмешек. Резкий контраст между Геббельсом, развязавшем кампанию запугивания и угроз в адрес тех, что посмеет уклониться от участия в «тотальных военных усилиях», и мягкими мерами Заукеля не способствовали поднятию духа немецких граждан в тылу. Люди с горечью, а иногда и со злобой вспоминали первые коммюнике, возвещавшие о грандиозных успехах вермахта, якобы одержавшего окончательную победу на Сталинградском фронте. Не меньшее раздражение вызывали теперь и лозунги типа: «Время работает на Германию». И все же в одном из докладов СД содержалась фраза, что большинство населения было «открыто навстречу мужественному, откровенному разговору» и ожидало от своих вождей именно этого.
Геббельс учел эти настроения и постарался все свои дальнейшие выступления строить в ключе грубоватой солдатской откровенности, что привело к некоторому повышению его популярности в период с 1 января 1943 года и до конца февраля того же года. В докладе СД Штуттгарта, от 3 января 1943 года, сообщалось, что последняя речь Геббельса в целом встретила благожелательный отклик населения, хотя случались и критические высказывания, касавшиеся личности автора. В другом докладе СД, от 22 февраля, отмечался повсеместный энтузиазм, с которым рядовые немцы отреагировали на выступление Геббельса в Шпортпаласте. Однако благоприятный поворот в настроениях народа не получил закрепления, ибо вскоре людей ждало горькое разочарование. И причиной этому стал не столько Геббельс, сколько неспособность правительства принять действенные меры по мобилизации всех сил государства и ресурсов на военные нужды. В марте в докладе СД указывалось, что население вновь впадает в апатию и скептицизм. Грозный призрак нации, встающей, как колосс, в едином порыве, обещанном Геббельсом, так и не появился на горизонте Германии. Некоторые немки обратили в свою пользу один пункт декрета, имевший скорее символическое значение. Правительство отменило запрет на перманентные завивки женщин в качестве меры, направленной на экономию рабочего времени, а, стало быть, способствующей «тотальным» военным усилиям нации.
Антибольшевистская кампания Геббельса, имевшая целью закалить волю нации в ее борьбе за полную победу над опасным врагом, развивалась успешно. У Геббельса не возникало сомнений в ее необходимости. Задачей этого мероприятия было не только воздействовать на рабочих заводов и фабрик с целью побудить их к более производительному труду, но и рассеять опасное заблуждение насчет большевизма, зародившееся в некоторых слоях германского общества. Так, в сообщениях, поступавших из гау Вартеланд, говорилось о том, что многие местные жители верили в преимущество советской системы коллективного хозяйствования, обладавшей, по их мнению, большей производительностью. Распространению этих вредных представлений способствовали немецкие солдаты, которые отзывались о населении Крыма, как о зажиточных крестьянах, вполне довольных своей участью. Некоторые личности даже имели наглость утверждать, что «в поражении для Германии нет ничего страшного». Другие выражали откровенную ностальгию по коммунизму, сохранившуюся еще со времен Веймарской республики. Хозяева мелких лавочек и пивных выражали вполголоса свое недовольство попытками режима, хотя и не очень удачными, закрыть часть заведений этого профиля и высвободить, таким образом, часть рабочей силы для использования на предприятиях военной промышленности. Они говорили, что нацизм становится все более похожим на большевизм, что его политика разоряет и уничтожает средний класс, а, значит, нечего бояться красных, все равно – один конец. Однако согласно докладу СД, большинство населения считало, что поражение Германии означает конец нации. Этого для Геббельса было недостаточно. Он хотел, чтобы каждый немец думал так и, работая в тылу или воюя на фронте, постоянно помнил об этом. Он знал, какие чувства втайне испытывают многие его соотечественники: «Англичане и американцы не допустят большевизации Германии» или «Большевики всего-навсего перевешают нацистов», вот и все. Народ должен был осознать, что союзники не просто разделаются с нацистами, а уничтожат Германию как государство, что американцы и англичане уже готовы предать Европу в руки большевиков. Выполнять эту задачу Геббельсу помогла пропаганда союзников, в которой постоянно употреблялся термин «безоговорочная капитуляция», впервые появившийся в январе 1943 года, но больше пригодившийся министерству пропаганды в 1944-45 годах, когда союзники стояли уже на границах рейха.
Кампания Геббельса по «закалке» германской нации не зависела от частных успехов вермахта, весь упор делался на конечную победу. Неудачи и поражения играли министру на руку, поскольку именно он, а не Гитлер, требовал уменьшения мясных рационов. Его голос был голосом тотальной войны, и он знал, что ведет войну, которую Гитлер обязательно выиграет. Однако Геббельсу было ясно, что за одну ночь нельзя радикально изменить настроение народа. К апрелю 1943 года в германском общественном мнении появились нотки отчаяния. В целом, тогда бытовало три точки зрения: 1) летнее наступление на Востоке будет решающим; 2) в Тунисе Германии был устроен второй «Дюнкерк»; 3) Германия ничего не могла противопоставить воздушным налетам союзной авиации. Это настроение беспокойства и тревоги помогало Геббельсу, но лишь пока оно не превращалось в апатию и отчаяние. Случалось порой, что некоторые немцы «неправильно» реагировали на его надрывные стенания по поводу зверств большевиков. Они говорили, что у немцев, которые истребили миллионы поляков и евреев, нет никакого морального права возмущаться мерами большевиков.