До войны Геббельс всячески содействовал внедрению в производство «народного приемника», или Volksempfanger’a – маленького и недорогого радиоприемного устройства. Ко времени начала второй мировой войны у большинства немецких семей был такой приемник.
В войну значение радио как средства практически мгновенной пропаганды еще более возросло, одновременно с этим появились и новые проблемы. У Германии не хватало мощных радиопередатчиков, поскольку пропагандисты, включая Геббельса, не предвидели быстрой территориальной экспансии Великогерманского рейха после 1938 года. В ходе войны нехватка запчастей к радиоприемникам достигла устрашающих размеров. Судя по сводкам RPA, в одном Вартегау по этой причине молчало двадцать тысяч радиоприемников. Вполне возможно, что этот дефицит создавался искусственно и причиной тому послужила тревога руководителей немецкой пропаганды, не уверенных в предпочтениях слушателей, многие из которых тайком настраивали свои радиоприемники на волну швейцарских, английских и советских радиостанций.
В течение первых девяти-десяти месяцев войны реакция населения на радиопередачи была вполне благожелательной, но как только оказалось, что война протянется дольше, чем ожидалось, содержание немецких радиопрограмм, отличавшихся туманностью и тавтологией, стало вызывать раздражение.
В октябре 1940 года один иностранный корреспондент отметил: «… в последнее время я неоднократно замечал, как некоторые немцы выключали свои радиоприемники почти сразу после начала передачи новостей берлинским радио, весьма выразительно восклицая: «О, какая чушь!» Разумеется, по сравнению с остальными жителями Германии, берлинцы всегда отличались большим скептицизмом. К 1942 году нелегальное прослушивание вражеских радиопередач во многих районах страны достигло критических масштабов.
Адольф Гитлер предвидел такой вариант развития событий еще до войны. Он предложил Геббельсу организовать производство приемников с фиксированной настройкой, в качестве гарантии от прослушивания их владельцами иностранных радиопередач. Позже, уже когда война началась, Геббельс, не сумевший выполнить задание фюрера, стал сваливать вину на других, но Гитлер продолжал считать именно его главным виновником провала данного поручения. Сразу же после нападения на Польшу Геббельс составил проект указа «О чрезвычайных мерах в области прослушивания радиопередач». Этим декретом запрещалось нелегальное слушание передач иностранных радиостанций и вводились суровые наказания для нарушителей, вплоть до смертной казни в исключительных случаях. В течение следующих трех лет Геббельсу пришлось выдержать немало схваток с другими нацистскими руководителями. Камнем преткновения послужил вопрос о разработке критерия для выдачи разрешений на прослушивание иностранных радиопередач. В начале 1942 года в дело вмешался сам Гитлер. Четыре министра, пытавшихся получить подобное разрешение, натолкнулись на отказ, удовлетворена была лишь просьба Розенберга. Геббельс раздраженно заметил: «Просто отвратительно, как много высших чиновников пытаются доказать мне, что их дальнейшая работа просто застопорится, если им не выдадут разрешения на слушание иностранных радиопередач. Почти во всех случаях они получают у меня отказ». Весьма характерно, что министр забыл добавить фразу: «Этот запрет эффективен там, где у меня хватает сил и средств, чтобы проследить за его соблюдением».
Когда Геббельсу доложили о повсеместных нарушениях указа от 1 сентября 1939 года, он воспринял это как личное оскорбление. Впав в бешенство, он с руганью обрушился на тех немцев, которые были настолько «тупы», что предпочитали слышать голос Черчилля, чем прочитать отчет о его выступлении, написанный Фриче или самим министром пропаганды. Геббельс клеймил позором тех, кто осмеливался преступить закон, называя их «неблагодарными, презренными, низкими тварями», поскольку эти явления объективно свидетельствовали о недостатке доверия к вождям со стороны рядовых германских граждан. Справедливости ради следует – указать, что он преувеличивал значение повышенного интереса своих соотечественников к вражеским радиоголосам. Многие немцы слушали Би-Би-Си, стремясь лишь получить по возможности более полную информацию о положении на фронте. Они отвергали не власть нацистов, а скорее их политику в области информирования населения.
Особенно непопулярными передачи германского радиовещания стали зимой 1942-43 годов. Людям надоело до тошноты изо дня в день выслушивать тирады о «Рузвельте, марионетке евреев», в то время когда они с замиранием души жаждали услышать известия о Сталинграде и Северной Африке, где сражались и умирали их близкие. Все изголодались по подробным отчетам с фронта, с передовой. Нужна была конкретизированная специфично военная информация. Статьи или радиоочерки военных журналистов и обозревателей, таких, например, как Освальд Зенкнер, генерал Пауль Гассе и оберлейтенант Зольдан пользовались большим успехом. Семьи, беспокоившиеся о судьбе близких на советском фронте, тайно настраивались на волну Москвы, где упоминались имена некоторых пленных солдат вермахта и названия мест, где шли ожесточенные бои. Германские средства массовой информации, как правило, не давали таких сведений. Геббельс был практически бессилен предпринять какие-либо эффективные меры, чтобы помешать немцам слушать подрывную пропаганду из Москвы. О глушении радиопередач не могло быть и речи, поскольку немцы располагали весьма несовершенной техникой, и любые меры подобного характера резко ухудшили бы прием передач Великогерманского радиовещания на территории Германии. Однако Геббельс постарался возместить этот недостаток в других сферах пропаганды. В рамках программы тотальной войны был разработан новый подход в подаче информации, отличавшейся большей оперативностью и откровенностью. Вместе с тем, он начал специальные кампании, направленные против слушания вражеских передач и распространения слухов, основывавшихся на таких программах. Эти кампании приобрели особый размах в последние два с половиной года войны.
Сотрудники министерства пропаганды, работавшие на радио, столкнулись с проблемой иного характера, которую поставили перед ними вражеские радиопередачи в диапазоне коротких волн, хитро маскировавшиеся под подпольные немецкие радиостанции. Например, «Штурмовик Макс Шредер» так излагал германскому народу свою антинацистскую версию причин войны: «И никто больше не верит, что Польша собиралась напасть на нас. Даже величайший мошенник всех времен, наш доктор Лгун, признает, что Польшу нельзя рассматривать как причину войны, но она оказалась как нельзя более подходящим предлогом». «Штурмовик Шредер» рассказал своим слушателям, что Гитлер начал подготовку к войне еще с 1933 года, в то время как Англия постоянно демонстрировала Германии свою добрую волю. Этот тип «черной пропаганды» постоянно прослушивался службой радионаблюдения за эфиром министерства пропаганды. Доклады, где упоминались такие нелегальные радиопередачи, были еще одним источником головной боли и тревог для Геббельса. Вдобавок ему доложили, что сотрудники службы радионаблюдения давали читать копии своих отчетов и сводок людям, не имевшим допуска к такого рода информации, тем самым вольно или невольно способствуя распространению вражеских измышлений.
Самым известным германским радиокомментатором во времена войны был Ханс Фриче. Когда его судили в Нюрнберге, его защитник Хайнц Фриц без экивоков признал: «Вне всяких сомнений, он в огромной степени способствовал формированию политического мнения в Германии…» Так оно и было до 1943 года, но после Сталинграда Фриче, чьи манеры и раньше частенько вызывали негативную реакцию, теперь столкнулся с возросшей враждебностью своих слушателей. СД постоянно держала Фриче в курсе относительно реакции населения на его еженедельные политические радиообращения. Когда 6-я армия погибла в Сталинградском котле, передачи Фриче подкупали своим пафосом и откровенностью. Трогательная манера, с которой он преклонялся перед героизмом солдат и офицеров армии Паулюса, произвела глубокое впечатление на многих немцев, хотя у некоторых, наоборот, душу выворотило от его гнусного подвывающего голоса, типичного для сугубо штатского, не нюхавшего пороха человека. Даже в дни траура по 6-й армии, отдавая дань уважения павшим, Фриче не мог перебороть себя, и в его голосе по-прежнему звучало циничное высокомерие, более подобающее во времена победы, но не после Сталинградской катастрофы. Слушатели критиковали Фриче за то, что его передачи становились все более бессодержательными. Он начинал повторяться. Казалось, он сам порой бывал смущен неактуальностью и надуманностью своих тем. Число его слушателей неуклонно сокращалось. В докладах СД, где все эти проблемы достаточно четко фиксировались и анализировались, откровенно признавалось, что число немцев, слушающих вражеские передачи, растет с каждым днем. Народ предпочитал серьезный тон комментариев генерала Дитмара и отворачивался от политического пустозвонства Фриче и Карла Шарпинга.
В письмах слушателей, полученных Фриче и Геббельсом в период между 1941 и 1945 годами, содержится потрясающее по убедительности доказательство растущего недоверия и враждебности населения к радиопрограммам Великогерманского радиовещания. В письме, написанном в адрес Фриче в начале 1941 года некоей Элизабет Гентцке, выражались стандартные чувства восхищения, которые вызывали его передачи перед началом Восточной кампании. Фрау Гентцке говорила, что англичане безусловно заслуживают уничтожения за то, что затеяли эту войну и разбомбили Ганновер, убив при этом много невинных мирных жителей. «Я написала это письмо, чтобы призвать к отмщению за страдания жителей Ганновера!» Так обозначила цель своего письма эта почитательница ораторского таланта Фриче. Вне всяких сомнений, это длинное письмо, над которым фрау Гентцке, должно быть, напряженно трудилась несколько часов, порадовало Фриче. Он написал ответ фрау Гентцке, в котором выразил ей свою сердечную благодарность. Фриче заверил свою корреспондентку, что Гитлер трудится день и ночь не покладая рук, над тем, чтобы надежно защитить немцев от кошмарных воздушных налетов. Однако дотошная женщина из Ганновера не успокоилась и сочинила второе письмо, в котором выразила свое недовольство тем, что Фриче в своей радиопрограмме не выразил конкретного сочувствия к пострадавшим ганноверцам, не оплакал их мертвецов. Ответ Фриче, ссылавшегося на то, что он следовал букве инструкции, предписывавшей выражать общее сочувствие всем гражда