Цветочница допилила ногу, затем подошла к шкафчику, взяла бинты и вернулась к своей жертве.
— Потерпи, потерпи, дружочек, — пробормотала она. — Не так ведь и больно. Я ведь давала тебе обезболивающий напиточек? Давала. Я о тебе забочусь, как о родном, а ты кричишь. Нехорошо это. Подумаешь, нога. Это пустячок. Сейчас тебя залатаем, будешь, как новенький. Потерпи, кормилец ты мой бесценный, потерпи.
Мужчина дёрнулся и затих. Цветочница нахмурилась, вгляделась в его лицо и с досадой констатировала:
— Сдох, зараза. Ещё и обделался, теперь убирать за ним. Ну что же вы все такие слабенькие-то, а? — не сдерживая злость, она ударила кулаком по верстаку. — И вот как мне с такими слабаками мясо сохранять свежим? Стоит всего лишь ногу отрезать, как все уже норовят на тот свет удрать. Все слабые. Все! Хотя... — она мечтательно уставилась в потолок с остовом люминесцентной лампы. — Был у меня один. В прошлом году. Да, точно, в конце сентября его поймала, как сейчас помню. Он был мелкий, сухонький, на вкус как подошва, но знаете что? Этот мужичок целую неделю продержался. Я ему и руки, и ноги отрезала, а он всё никак помирать не хотел. Скала, а не человек. Уважаю таких. Стойких, отрицающих саму смерть.
Она взглянула на Герду. Той померещилось, что в полумраке возле верстака стоит вовсе не женщина, а огромное чудовище с налитыми кровью блестящими глазами. Монстр в ореоле из суетящихся насекомых, повелительница мух. Голос людоедки стал елейным:
— Что-то мне подсказывает, лапушка, что и ты такая же, как тот мужичок. Стойкая, сильная. Жаль заключить пари не с кем, я бы многое поставила на то, что ты продержишься больше недели. Я просто уверена в этом. Ты ведь меня не подведёшь?
Герда чувствовала, что её вот-вот начнёт трясти, нервы были на пределе. Ей казалось, что взгляд людоедки проникает в мозг и копошится там, точно ядовитый червь. Ещё и муха села на щёку и принялась ползать. Терпеть такое уже не хватало сил, внутренний голос буквально вопил: «Действуй! Встань и напади на эту тварь! Убей её, убей!..»
Но Герда всё же терпела. Этот голос был предательским, он по сути призывал совершить самоубийство. Если начать действовать прямо сейчас, без оружия, то шансы на успех более чем ничтожны. А значит, надо терпеть и ждать. Терпеть! И ждать! Она сможет! Она справится! Только бы эта сука перестала на неё смотреть! Только бы...
Наконец-то. Та отвернулась. Герда медленно и тихо выдохнула.
Цветочница взяла отрезанную ногу, подошла к столу, положила её на разделочную доску. Вынула из-под стола топор, примерилась и с возгласом «ух!», рубанула, затем ещё раз, и ещё, пока не отделила ступню от окровавленной конечности. После небольшой паузы указала топором на верстак.
— Вы этого типа не очень-то жалейте. Он — вор. Дождался, когда я с собачками уйду, а потом взял, негодяй такой, и забрался на мою плантацию. Коноплю рвал. Но мы вернулись. Я как почувствовала, что что-то не так и вернулась. Удрать хотел, но от моих пёсиков не убежишь, нет. Они прирождённые охотники. Поймали наглеца. Слышали бы вы, как он орал мне: «Убери собак! Убери собак!..» И представляете, обмочился, зараза. Стоял в мокрых штанах, прижавшись к трактору, и орал как резаный. И смех и грех. Я с ним не церемонилась, как с вами, вдарила прикладом двустволки по голове и все дела. Одна проблема... он из банды Воронов. Карл его сам бы наказал, он не выносит воров, но ещё больше он ненавидит, когда его людей убивают. Он ярый сторонник правила «око за око». Так что я сейчас, можно сказать, по лезвию ножа хожу. Но Карл ведь ничего не узнает, верно? Я ему ничего не скажу, вы ничего не расскажете, ну и мертвец больше ни слова не произнесёт.
Она снова принялась рубить ногу на части. По странной случайности её удары совпадали с грохотом грома. Воспользовавшись тем, что людоедка сосредоточилась на разделке мяса, Герда осторожно покрутила головой, разминая шею и разгоняя кровь, согнула и разогнула руки, ноги. Тело слушалось всё лучше.
Цветочница сменила топор на нож, начала срезать мясо с костей и бросать его в таз с водой. Работая, она тонким голоском фальшиво напевала песню «Миллион алых роз» и иногда пританцовывала. Словно обычная беззаботная домохозяйка, готовящая завтрак для своих детишек.
В жизни Герды случалось, что она кому-то желала смерти — да хотя бы тем мутантам, что совершали набеги на поселения. Но это желание было каким-то обобщённым, размытым, а сейчас ей невыносимо хотелось, чтобы людоедка сдохла. Такие, как Цветочница не должны жить! Само их существование — это что-то донельзя неправильное. Они — ошибка, которую нужно не исправлять, а уничтожать. От этих мыслей Герда сжала зубы так, что дёснам больно стало. Злость придала силы и в голове красной неоновой вывеской вспыхнули слова: «Она сдохнет! Сдохнет! Сдохнет!..» И помимо желания появилась чёткая вера, что всё так и будет.
Цветочница закончила разделку, взяла таз и направилась к выходу. Перед дверью остановилась, произнесла весело:
— Вы тут не шалите без меня.
Звонко засмеялась, оценив собственную шутку, и вышла.
Герда зашевелилась, ощущая себя так, словно долго пролежала под землёй в тесном гробу и вот наконец-то выбралась на поверхность. Она наслаждалась каждым глубоким вдохом, хотя воняло в комнате кровью и экскрементами. Посмотрела на Сказочника. Тот походил на большую сломанную куклу, лишь зрачки слегка перемещались в глазницах.
— Слышишь меня? — голос Герды прозвучал сипло. Хотелось пить, в горле пересохло. — Я уже оклемалась. Почти. Мы выберемся из этой передряги.
Веки Сказочника чуть дрогнули. Он её услышал.
Герда встала, пошатнулась точно пьяная. Сказав Сказочнику «почти», она преувеличила, каждое движение давалось с трудом. Сделала шаг, другой. Мышцы были словно из старой драной резины — служили неохотно, на пределе.
— Ничего, ничего, я справлюсь, — тихо сказала себе Герда. Посмотрела на Сказочника и повторила с нажимом, будто тот сомневался: — Я справлюсь, понял? Справлюсь!
И добавила мысленно: «Если людоедка не придёт в ближайшее время».
Прогремел гром. Герда вздрогнула, потом резко выдохнула и уже более уверенно сделала несколько шагов. После небольшой паузы, собралась с силами и двинулась дальше, обошла верстак, отводя взгляд от растерзанного мёртвого вора и с трудом сдерживая тошноту. Пол был скользкий от крови, приходилось ступать осторожно. Мухи с возмущённым жужжанием отрывались от трапезы и метались в полумраке.
Но вот и стол с разделочной доской. Что выбрать? Нож? Топор? После некоторых сомнений, Герда решила, что топор надёжней, с одного удара можно убить. Да, тяжёлый, учитывая её состояние, но она сможет найти в себе силы поднять его и ударить. Злость поможет, сейчас это чувство, как лучшая подруга.
Герда немного постояла возле стола, упёршись в него руками, затем взяла оружие и поплелась к двери. Теперь ей оставалось лишь ждать и не подпускать сомнения. Начался мандраж и это было очень некстати. Чтобы совладать с собой, взмахнула топором, представив, что бьёт по голове цветочницы. Слабый вышел удар. Сок белладонны ещё давал о себе знать, и движения были неуклюжие. А с людоедкой надо расправиться быстро. Промедление может стоить жизни.
Стараясь унять дрожь, Герда села возле двери, закрыла глаза. Перед внутренним взором появилось встревоженное бледное лицо брата на фоне клубящейся тьмы, в которой проскакивали зигзаги молний. Эта чернота надвигалась, из неё выползли бесплотные щупальца и опутали Кая, поглотили...
Герда распахнула веки, услышав звук шагов. Поднялась. От волнения закружилась голова, кожа покрылась «мурашками». Теперь главное не сплоховать. Нужен всего лишь один точный удар. Размах — удар. Что может быть проще. Будто дрова колешь, только вместо полена — голова людоедки. Герда сделала глубокий вдох, ощущая, как от напряжения взмокла спина. Выдохнула. Приготовилась.
Дверь открылась, в комнату вошла Цветочница с ведром с водой в руке. Она будто сразу же почувствовала опасность, благодушное выражение на её лице мигом сменилось на тревожное. В тот момент, когда Герда занесла топор, людоедка подалась в сторону, развернулась. Лезвие врезалось ей в лопатку, ведро с грохотом упало на пол.
Затрепетали огоньки свечей, мухи взвились к потолку, прогрохотал гром.
Цветочница взревела, вторя грозовой стихии, в её глазах горели боль и безумие. Она шарахнулась к стене, при этом рукоятка выскользнула из рук Герды и топор так и остался торчать из лопатки.
— Убей, — почти беззвучно прошептал Сказочник, который как-то умудрился найти в себе силы пошевелить губами.
Впрочем, никто его не услышал.
Возле стены людоедка повернулась, и, продолжая издавать звуки, похожие на звериный рёв, ринулась к Герде. Она впечатывала ноги-колонны в пол точно разъярённый носорог, лицо стало уродливым из-за гримасы гнева. Герда растерялась, попятилась — всё пошло не по плану, удар оказался не смертельным, эту суку он только разозлил! Что теперь делать?! Рванула к столу, схватила нож. Цветочница приближалась, брызжа слюной и выставив перед собой руки со скрюченными пальцами. На пути у неё был верстак, в приступе безумия, она перевернула его с такой лёгкостью, словно он состоял из пенопласта, труп вора рухнул на пол.
— Ка-ак?! — хрипло заорала людоедка, растягивая слова и выпучив ошалелые глаза. — Ка-ак ты-ы так быстро пришла в себя?! Ка-ак?!
Она будто бы и не чувствовала боли, не замечала, что в её лопатке застрял топор. Герда поняла, что надо действовать, иначе эта огромная гадина просто сомнёт её, раздавит как букашку. Шагнула вперёд, ударила ножом ей в живот, дёрнула вверх, вспарывая плоть, как учили на уроках самообороны, выдернула лезвие, ударила ещё раз и ещё, затем шарахнулась в сторону, споткнулась об опрокинутое ведро, упала, поползла на карачках, задыхаясь от переизбытка эмоций. Лишь упёршись в стену, осмелилась оглянуться.
Цветочница, непрерывно гримасничая, сделала шаг, пошатнулась. Как-то удивлённо посмотрела на свой объёмный живот, из которого склизкими окровавленны