Сказочник выронил нож, сделал судорожный вдох. На мгновение черты его лица ожесточились, он собирался ринуться в бой, но вдруг обмяк, глаза стали похожи на мутные стекляшки, в них не было даже крошечной искорки осмысленности. Тоже самое произошло и с Потеряхой.
Герда смотрела на своих друзей тоскливо. Потому что не могла помочь, потому что стала такой же заложницей рыжего мальчишки, как и они. И она не злилась. Понимала, что испытывать гнев к Антошке, это тоже самое, что злиться на разрушительные силы природы, такие как гроза, буря, торнадо. Гнев сейчас не имел смыла, он только навредит, затуманить разум. К тому же, мальчишка никого из них не убил, хотя мог бы это сделать с лёгкостью. Значит, ему что-то нужно.
Антошка указал ладонью на дверцу в воротах.
— Добро пожаловать в мою обитель!
Герде подумалось, что слово «добро» из его уст выглядело как кощунство. Ей ничего не оставалось, как принять приглашение. Сказочник и Потеряха безвольно поплелись следом, они походили на марионеток, управляемых кукловодом. Шли они как-то дёргано, словно получая разряд током при каждом шаге, лица были совершенно безучастные.
Зайдя внутрь, Герда обомлела. Ожидала увидеть убогую обстановку старого комбината, однако перед её взором предстало нечто удивительное, поражающее воображение.
Это был настоящий дворец. Повсюду горели свечи в массивных канделябрах, круглые оконные проёмы украшали причудливые витражи, на стенах висели огромные зеркала в массивных позолоченных рамах, мозаичный пол блестел так, словно его то и дело неустанно начищали, потолок терялся во мраке. По архитектуре это было совсем иное здание — не такое, что снаружи. Чудо. Герде всегда нравилось это слово, однако ей хотелось бы применять его к чему-то хорошему, например, к ночному полёту над подлунным миром. Здесь же она ничего хорошего не ощущала. Да, красиво. Да, ошеломительно, но во всём тут чувствовалась ложь. Словно конфета в шикарной обёртке — радует глаз, заставляет течь слюнки в предвкушении, а развернёшь — там нечего нет, пустота, а может, и того хуже — что-то гнилое, червивое.
— Как тебе мой домик? — иронично поинтересовался Антошка, вскинув руки.
— Мне нравится, — выдавила Герда.
— Не-а, не нравится. Не стоит меня обманывать. Промзона научила тебя ко всему относиться с опаской. Научила не верить своим глазам. Пожалуйста, Герда, будь со мной честна. Со мной можно быть честной. Не бойся обидеть, разозлить. Говори всё, как на духу.
Герду даже не озадачило то, что он знал её имя, а ведь она ему не представлялась. Это такой пустяк в сравнении с озарённым свечами дворцом, с тем, что случилось со Сказочником и Потеряхой.
— Хорошо, — согласилась она. — Здесь красиво, но... всё это как будто не настоящее. И это пугает.
— Не настоящее? — Антошка повернулся на месте. — Уверяю тебя, всё что ты видишь — так же реально, как и ты сама. Это моя реальность. А теперь прошу за мной. И расслабься, я не сделаю тебе ничего плохого.
Герда покосилась на Сказочника и Потеряху.
— Ты уже сделал.
На это Антошка предпочёл ничего не отвечать. Он развернулся и зашагал по залу, звук шагов этом отражался от стен. Герда пошла за ним, глядя по сторонам. Зеркала ничего не отражали, в них клубилась мгла. Откуда-то доносились шорохи, неразборчивый шёпот, словно какие-то невидимые существа обсуждали гостей. Герде подумалось, что в таком замке мог бы жить сам сатана. Хотя, кто его знает, возможно, рыжий мальчишка в шортах и сандалиях, он и есть, владыка ада. Это было бы даже в какой-то степени закономерно. С тех пор, как они со Сказочником зашли в промзону, им встречались личности всё опасней и страшнее. Они словно бы спускались в жуткую пропасть, где чудовища обитали по принципу — чем глубже, тем кошмарней. И вот достигли дна.
Зашли в ещё один зал. Тут был круглый стол с такими яствами, какие Герда видела только до конца света, а после — лишь на ярких картинках в журналах, которые она любила просматривать, вспоминая прошлое. Фрукты в серебряных чашах, мясо — явно не крысиное, рыба, салаты, ломти хлеба, сладости. Всё это поражало не меньше, чем сам замок, потому что входило в разряд чего-то невероятного.
— Присаживайся, — пригласил Антошка. — Угощайся. Еда тоже настоящая, если у тебя опять возникли сомнения. Не сказал бы, что я сам всё это приготовил, но к созданию руку приложил.
— Похоже, ты можешь всё?
— Увы, и у моих возможностей есть предел, — рассмеялся мальчишка. — Хотя, наверное, это даже хорошо. Есть к чему стремиться. Нет ничего скучнее, чем уметь делать всё. Да ты угощайся, не тушуйся.
— А мои друзья?
Антошка махнул рукой.
— Да пускай тоже присаживаются. Устроим пирушку.
Слова «пускай тоже присаживаются» не были приглашением, потому что Сказочник и Потеряха не могли даже пошевелиться самостоятельно. Они заняли места за столом, повинуясь мысленному приказу мальчишки. И застыли, глядя перед собой, но как будто не замечая ничего. Герда не смотрела на их словно бы окаменевшие лица, тяжко было видеть друзей такими. Они как будто стали совершенно чужими, пустыми оболочками, из которых исчезла внутренняя суть.
— С ними всё будет в порядке? — Герда поймала себя на мысли, что этот вопрос прозвучал слишком уж плаксиво. — Прошу, не делай им хуже.
— Хуже не будет, — заверил Антошка. — Я не чудовище, Герда. По крайней мере, не в том смысле, что обычно вкладывают в это слово люди. С твоими друзьями всё в порядке. Сейчас они в мире своих грёз, и, поверь, им там хорошо. Сказочник, например, сейчас прогуливается у реки, возле деревушки, в которой он родился и провёл детство, и юность. С ним овчарка Альма. Он её очень любил и рыдал, когда её не стало. С тех пор он не заводил собак, считал, что по отношению к Альме это станет предательством. А Потеряха... она в поселении на болоте, играет с другими детьми-мутантами. На неё смотрят мать и отец. Когда на поселение нападут другие мутанты, её родители будут храбро сражаться, но погибнут одни из первых. Потеряха единственная, кому тогда удастся спастись. Она потом проведёт много времени в разрушенном посёлке. День за днём, почти без отдыха, эта кроха будет оттаскивать трупы соплеменников в болото и топить в трясине. Она их так хоронила, не могла позволить, чтобы они просто лежали и разлагались. А по ночам Потеряха смотрела на луну и выла, точно волчонок, оплакивая своих близких. Но сейчас ей хорошо. Она в прошлом, до всех этих событий, и она почти счастлива. Пускай твои друзья пока там и останутся.
Его слова Герду успокоили. Она ему верила, потому что считала такую ложь просто-напросто бессмысленной. Села за стол. Яства манили, от одного их аппетитного вида слюнки текли — голод давал о себе знать, с утра ничего не ела. После недолгого колебания, взяла жареную куриную ножку с золотистой корочкой, откусила кусок... Это было восхитительно. Настоящая курица! В городском поселении как-то пытались разводить кур, но птицы по какой-то причине постоянно дохли. Вскоре от этой идеи отказались. Герде захотелось, чтобы друзья тоже ощутили вкус такого деликатеса.
Антошка будто мысли её прочёл, потому что Сказочник и Потеряха, словно по команде, синхронно взяли куриные ножки, принялись есть. Они даже жевали синхронно. Герда разочарованно подумала, что вкус они вряд ли сейчас ощущают. Но, хотя бы организм их насытится — и то польза. Она взглянула на мальчишку с благодарностью и тут же осеклась: нельзя расслабляться! Возможно, всё, что говорит Антошка — обман. Быть может, Сказочник и Потеряха сейчас не в спокойной стране грёз, а в жутком кошмаре. Когда-то Цветочница вот так же угощала котлетками, а потом показала свою истинную людоедскую суть. В Герде словно бы спорили между собой два человека, один был недоверчивый, опасливый, немного истеричный и склонный к панике, он швырялся аргументами и приводил примеры, а другой — хладнокровный, он опирался на логику, и у него был один аргумент: мальчишка мог бы уже сотни раз причинить зло, с такой силой ему не нужны уловки. Какую сторону принять Герда не могла решить, слишком сложная дилемма. Впрочем, она чётко сознавала, что от её решения ничего не зависело, ведь повлиять на ситуацию была не в состоянии.
— Очень вкусно, — буркнула она.
Антошка сидел, откинувшись на спинку резного стула. Он ничего не ел, на его губах играла лёгкая улыбка.
— Знаешь, Герда, я рад, что ты пришла сюда. Скажу больше — я тебя ждал. Но об этом после, а сейчас... Тихо здесь как-то. Не люблю тишину.
Он взмахнул рукой, словно дирижёр перед оркестром. И заиграла музыка. Это был вальс. Из затемнённых уголков зала выплыли призрачные размытые фигуры, который, впрочем, быстро уплотнились, приняли форму. Мужчины, во фраках, женщины в бальных платьях и с пышными причёсками. На всех были золотистые маски. В такт музыки танцоры плавно и элегантно закружились в парах, не отбрасывая тени.
— Я старомодный, — как бы извиняясь произнёс Антошка.
Странно было слышать подобное из уст того, кто выглядел как мальчишка. Герда подумала, что ему нравилось демонстрировать ей свои возможности. Что это, хвастовство? Хорошо, если так. Хвастовство — вещь понятная. Не лучшая, но вполне человечная. Это означало, что ребёнку с глазами глубокими, как сама вечность, ничто человеческое не чуждо.
Уже более смело Герда продолжила трапезу, пододвинув к себе блюдо с виноградом.
— Да, я тебя ждал, — тихо повторил Антошка.
Глава 19
Герда решила быть сдержанной и пока не задавать вопросов мальчишке. Всему своё время. Сам всё расскажет. Ей, разумеется, было любопытно, зачем она ему? Почему он её ждал? Ни единого предположения в голову не приходило. Антошка — мощнейшее существо, способное творить невероятные вещи. Доказательства его возможностей были повсюду — яства, странные танцоры, весь этот вычурный дворец. А кто она? Обычная девчонка, которая задалась целью спасти брата. Ничего выдающегося, если не считать способности её организма быстро заживлять раны. В промзоне наверняка существовали мутанты более одарённые. Взять хотя бы ту же Клару.