За неделю до Рождества у них с Паулой был секс — «впервые за долгое время». Для человека, исписавшего бесчисленное множество страниц отчетами о воображаемых сексуальных победах, он оказался крайне скуп на подробности, указав лишь, что с женой ему «было очень хорошо и приятно».
Мой источник утверждает: в своих плотоядных фантазиях Рейдер никогда не касался запретной темы — собственной дочери.
— Она была его лучшим другом, и он уверяет, что ему и в голову не приходило решиться на подобное. Ну а подружки Керри… Что ж, это совсем другое дело. Они-то точно были пищей для фантазий.
Как и многие другие преступники, Рейдер держал себя в определенных рамках, и это его радовало. Тому же источнику он говорил, что его тошнило от порнографии, ни в коем случае нельзя даже заподозрить в гомосексуализме, и он очень горд тем, что никогда «фактически не изменял» Пауле с жертвами.
В этот период Рейдер жил ожиданием так называемых мотельных загулов. Судя по дневникам, он выезжал за город, снимал себе номер, запирался и проводил несколько часов в одиночестве. Он нежно поглаживал вещи жертв, наряжался в их одежду, надевал парики и маски, собственноручно подкрашенные губной помадой и тушью для ресниц. После связывал себя и натягивал на голову пластиковый мешок.
Иногда раскладывал на кровати полуодетых кукол бар-би, устанавливал фотокамеру на треножник и усаживался рядом. Он размещал камеру так, чтобы на снимках казаться одного размера с куклами, которых воображал жертвами. С его точки зрения, лучшего нельзя и представить, ведь барби олицетворяет идеальную женщину. Мне попадались мужчины, поступавшие подобным образом: они подвешивали кукол, расстреливали их из автомата и намазывали красной краской, имитирующей кровь. Как ни удивительно, некоторые из них дальше издевательств над куклами не шли.
Однажды вечером в октябре 1995 года Рейдер разложил в комнате рисунки за несколько десятилетий. На них изображались женщины — зарезанные, утопленные, похороненные заживо, повешенные, задушенные, застреленные и запытанные разнообразными приспособлениями его собственной конструкции. Он подумал, что это невероятно захватывающее зрелище — обнаженные, задыхающиеся, содрогающиеся, объятые ужасом женщины и девочки занимали все пространство комнаты.
Разглядывая произведения, он лишний раз убеждался, что совершенно не хочет, чтобы с его тайной коллекцией что-нибудь случилось. За пару месяцев до этого он отпраздновал 50-й день рождения и начал понимать: пора заканчивать с небрежным отношением и к рисункам, и к остальной коллекции реликвий. Тогда родился план — скопировать рисунки в уменьшенном размере, а оригиналы положить в депозитную ячейку банка под вымышленным именем вроде «Джонсон». В этом случае, как ему казалось, ее вскроют только спустя несколько месяцев после его смерти. И, как он сказал Ландверу, ему будет все равно, какие выводы сделает из ее содержимого сотрудник банка.
Поскольку материалов накопилось очень много, в тот осенний вечер 1995 года Деннис решил распределить его по категориям: повешения, удушения, инструменты пыток и так далее. В дневнике он жалуется, что «пришлось немало потрудиться над проверкой дат и сортировкой», но недавняя знаменательная дата заставила его осознать: меньше всего на свете хотелось бы оставить после себя «скелет в шкафу». Только в конце 2004 года он приступил к оцифровке архива и переносу его на компакт-диски. Это оказалось головной болью, поскольку для начала в его ветхом домашнем компьютере сломалось записывающее устройство. Еще хуже то, что в отсутствие домашнего сканера пришлось использовать офисный, то есть заниматься делом украдкой. К моменту поимки он смог скопировать лишь малую толику материалов.
Занимаясь архивом, он просматривал дневниковые записи и пожелтевшие газетные вырезки с репортажами об убийствах ВТК и усилиях по поимке. Очень скоро Деннис внезапно сообразил, что коллекция может стать серьезной уликой. «Плохо будет, если найдут, но расстаться с этим не могу», — пишет он. В том числе и потому, что с момента предыдущего убийства (которое оказалось последним) миновало четыре года. Он отчаянно нуждался в своих реликвиях для контроля желания убивать, поддержания и восполнения жизненных сил.
Видимо, понимали то, что Рейдер осознал лишь впоследствии — фантазия, где все всегда под контролем, куда лучше реального преступления.
В течение пары месяцев Рейдер то и дело ездил мимо дома 62-летней Долорес Ди Дэвис, до ухода на пенсию работавшей секретарем в нефтегазовой компании. Вскоре он решил, что как жертва она явно подходит ему во всех отношениях. В последние месяцы 1990 года он неделями предавался фантазиям о том, что собирается сделать.
В один из дней середины января 1991-го фантазии стали настолько реалистичными, что он решил: дальнейшее ожидание бессмысленно. Вечером 18 января, сразу после собрания бойскаутской организации сына, он переоделся в баптистской церкви неподалеку от дома и поехал на улицу Норт-Хиллсайд. Машину припарковал за пару километров.
На улице было холодно, и в эту безлунную ночь на пути к ее дому он согревался только мыслями о том, что вот-вот совершит.
Когда Рейдер подошел к ее двору, в спальне горел свет. Она читала. Деннис походил вокруг, дожидаясь отхода ко сну. Возникла мысль, что он не разобрался, как попасть внутрь. Замки на дверях выглядели крепкими. «Разберемся», — подумал ВТК. Надо просто запастись терпением. Осознание, что жертва внутри понятия не имеет о волке, притаившемся под стенами дома, сводило с ума.
Казалось, прошла вечность до момента, когда Дэвис выключила свет и улеглась. Рейдер подождал еще полчаса, затем решил, что пора приступать. Он так и не придумал какого-то более-менее приличного способа попасть в дом и решил действовать экспромтом. Деннис оглядел задний двор дома в поисках чего-нибудь подходящего для проникновения, заметил лежавший у веранды шлакоблок и понял: то, что нужно. Перерезав телефонный провод, он взял шлакоблок обеими руками, поднялся на заднее крыльцо и со всей силы обрушил его на большую стеклянную раздвижную дверь. Стекло разбилось с ужасным грохотом.
Дэвис выбежала из спальни посмотреть, что случилось, и обнаружила стоящего в гостиной Рейдера. Она подумала, что в стену дома врезалась машина, но тот сразу же объяснил, рассказав, что является беглым преступником.
— На улице мороз. Мне нужны тепло, машина и какая-нибудь еда.
Затем велел ей лечь на кровать, достал из кармана наручники и застегнул их на ее запястьях. Дэвис запаниковала, но Рейдер велел успокоиться: сказал, что сразу же уйдет, когда она скажет, где ключи от машины. Взяв наволочку, он пошел на кухню и стал наполнять ее консервными банками, производя как можно больше шума. Ему показалось, что это успокоило женщину.
В дневнике ВТК подробно описывает, как выяснил, где стоит машина, и подготовился к тому, что произойдет дальше. Он был убежден: Долорес поверила в его скорый уход.
Вернувшись в спальню, он снял наручники и связал запястья веревкой. Затем снова извинялся за то, что вломился к ней в дом, уверял, что вот-вот уйдет, а к ней быстро придут на помощь. Пока жертва лежала на животе, он открыл комод и достал пару колготок. Она заметила это, и Деннис вновь постарался убедить женщину, будто все будет нормально и паниковать не нужно.
— Вам удобно? — осведомился он. — Они нужны, чтобы получше связать вас.
И тут понял, что больше не в силах ждать. В мгновение ока ВТК накинул на ее шею петлю из колготок.
— Пожалуйста, не надо, — взмолилась Дэвис. — У меня же дети.
«У Рейдера тоже дети», — подумал я. Они спали дома в кроватях, а в комнате через коридор — жена. Но это не имело никакого значения. Убийца натянул колготки, и, как он пишет, через две-три минуты женщина умерла. Из носа, ушей и рта текли струйки крови. Глядя на труп, Деннис подумал, что самым сладким моментом в убийствах было мгновение, когда связанная жертва понимала, что обречена. Этим он мог жить долгие годы.
Скорее, подтверждали то, что я открыл давно: подобные Рейдеру серийные убийцы — не люди.
Впоследствии Рейдер говорил полицейским, что не мастурбировал на месте преступления. Возможно, это действительно так, поскольку следов спермы в доме не обнаружили. Судя по всему, голова была занята другим, поскольку сразу после смерти Дэвис он завернул ее в одеяло и перетащил в багажник машины. Потом кинулся обратно в дом, взял кое-что из белья и бижутерии и фотокамеру, после чего отъехал по шоссе на несколько километров и сбросил труп в придорожную канаву. Далее снова сел в машину, нашел еще одно место рядом с вагончиком дорожных рабочих и спрятал там украденные из дома безделушки и «грох-комплект». «Вернусь за всем этим потом, — решил он. — Необходимо сменить машину, пока не поздно».
Поставив машину Долорес обратно в гараж, он направился пешком к джипу. В дневнике он пишет, что замерз, устал, хотел пить и взмок от пота.
Спустя полчаса ВТК вернулся к месту, где выбросил труп, и извлек его из канавы. В сгущающемся тумане он поехал в отдаленную часть округа и спрятал тело под небольшим бетонным мостиком у окраины пустующего поля. Он пишет, что по пути домой его захлестывали мысли о сексе и бандаже. А осознание, что скоро восход, заставляло почувствовать себя вампиром.
Какими бы ужасными ни были эти откровения, они не шокировали и не удивляли меня.
Они выглядят людьми, учатся вести себя как люди, но под этой внешней оболочкой кроется нечто совершенно омерзительное. Поэтому я и не ждал ничего иного от такого чудовища. Испытывал лишь непередаваемую жалость к Долорес Дэвис и всем остальным жертвам. Они не заслужили…
Следующей ночью Рейдер вернулся к мостику, чтобы сфотографировать полураздетое тело. Ее ноги, руки и колени оставались связанными. Он сразу же заметил, что труп обкусал какой-то зверь — возможно, койот, крыса или енот. В машине «лежал „грох-комплект“», куда входили маскарадные маски. Деннис взял одну и накрыл лицо жертвы. Намазав маску губной помадой для более презентабельного вида, Рейдер сделал еще несколько фото. Он бы побыл подольше, но стало так чертовски холодно, что пришлось ехать домой. Да и Паула могла забеспокоиться.