Она составляла подробные отчеты о безопасности трубопроводов, анализировала горы федеральных и местных нормативных актов и спрашивала себя, почему жизнь складывается совсем не так, как мечталось в юности.
— На той первой встрече между нами была стеклянная перегородка. Страшно не было, правда, никакой радости или удовольствия я тоже не испытывала. Не чувствовала ничего. Не считая того, что он произвел крайне отталкивающее впечатление, поэтому, наверное, это оказалось единственным чувством при встрече. На самом деле я просто старалась дистанцироваться — по вашим книгам знала, что вы так делаете, когда интервьюируете подобных типов. Я решила, что должна выполнить задачу, то есть заставить его довериться мне.
В период между концом апреля и серединой июня они встречались семнадцать раз, и на каждую из встреч Касарона прибывала в строгих деловых костюмах, застегнутых на все пуговицы. Она хотела, чтобы надзиратели принимали ее за юристку. На каждой встрече улыбалась, смеялась, сочувственно слушала и излучала непонятное воодушевление. Все это превратило Рейдера во что-то вроде обалдевшего плюшевого мишки — насколько это возможно для убийцы-психопата.
Через четыре месяца после первого письма она попросила Денниса передать ей права на публикацию его истории. Тот охотно согласился.
И с этого момента у Касароны начались реальные проблемы. Пресса узнала о ее отношениях с Рейдером, когда тот принялся перенаправлять ей запросы на интервью, а она отвечала отказом от его имени. Изголодавшиеся по новостям о Рейдере местные и общенациональные СМИ начали писать о ее отношениях с убийцей. Пошли слухи, якобы женщина пишет книгу религиозной направленности. Это разгневало многих жителей региона, которые сочли ее сердобольной чудачкой, по всей вероятности сюсюкающейся с Рейдером и убеждающей его в прощении всех прегрешений.
— И очень скоро я стала «этой сумасшедшей бабой из Топики», — вздохнула Касарона.
Но одно дело, когда от тебя отмахиваются, как от чокнутой. Гораздо хуже другое — юридические проблемы.
Они утверждали, что это позволит ей нажиться на его преступлениях. Судя по всему, в иске не было принято во внимание то, что она с самого начала намеревалась передать им все доходы от книги. Была назначена дата предварительного рассмотрения судом присяжных, но в марте 2007 года дело прекратили после того, как Рейдер и Касарона заключили соглашение, обязывающее ее поступить так, как она всегда хотела.
До знакомства с Крис я не считал нужным обращать на нее внимание, считая ее не вполне нормальной. Скорее всего, думал я, это очередная фанатичка, которая будет создавать трудности, а то и помехи для следователей.
Действительно, для полиции Уичито Касарона стала поводом для беспокойства. Когда в прессе появились новости, что она собирается писать книгу, Рейдер еще не высказывался в суде относительно признания или непризнания вины по десяти выдвинутым против него обвинениям. Власти по-прежнему не понимали, сколько человек он убил в действительности. А поскольку правоохранители полагаются на общественность в части получения наводок и прочей информации, их в первую очередь беспокоило, что Касарона может скрыть полученную от Рейдера информацию об убийствах после 1994 года, когда в Канзасе восстановили смертную казнь.
В мае 2006 года я наконец встретился с Крис в Уичито, и она сообщила, что задолжала почти $100 000 адвокатам, которых была вынуждена нанять для защиты по целому вороху поданных против нее исков. Дерзкую мечту написать документальную книгу безжалостно растоптали. Она сомневалась, что хотя бы что-то из ее наработок когда-либо опубликуют. И сотни часов, потраченных на телефонные звонки, переписку и посещения тюрьмы, окажутся бесполезной тратой времени.
— Я всего-то хотела написать такую же документальную книгу о преступнике, как все остальные, и вот что получается, — вздохнула она в лобби-баре. — Мне присылают письма с пожеланиями гореть за это в аду. А за что? Я ни цента не собиралась оставить себе. Ни цента. Если бы могла освободиться от контракта с Деннисом и покончить со всем этим, так и сделала бы. Но семьям жертв без разницы. Они все равно меня судят и судят. Так что я попала.
С тех пор, как в декабре 2005 года я отправил Рейдеру первую просьбу об интервью для этой книги, Касарона была для меня неиссякаемым источником проблем. Но, как это ни покажется странным, со временем я начал испытывать удовольствие от общения. Да, это была смекалистая упертая женщина с талантом попадать в передряги. Однако те, кто не пожалел времени, чтобы познакомиться с ней поближе, знали ее еще и как бескорыстного и добросердечного человека, готового отдать последний доллар нуждающемуся незнакомцу.
— Конечно, он мне отвратителен, — добавила Крис, разглядывая пустой бокал. Лед в нем давно растаял. — Выйди он вдруг из тюрьмы и окажись на моем пороге, просто изрешетила бы его пулями. Знаете, ведь у меня есть сорок пятый[44]. Приятная такая штучка. Прикупила после провального брака номер один.
Касарона рассмеялась.
Я ей верил.
С самого начала нашего знакомства Крис была очень скупа на подробности, когда я спрашивал, что ей удалось выяснить о детских годах Рейдера. Именно эта тема интересовала ее больше всего: когда все случилось? Когда он понял, что не такой, как все? Что-то подсказывало: пока ответы на эти вопросы не получены. А из того немногого, что я услышал от Крис, следовал один важный и крайне тревожащий вывод: Рейдер считал ее очередной жертвой. За стальными дверями, толстенными бетонными стенами и колючей проволокой тюрьмы он опять взялся за свое. Изо дня в день, из недели в неделю перед его мысленным взором возникали варианты одного сценария: он связывает, пытает и убивает Касарону, а затем мастурбирует над безжизненным телом.
Весь этот кошмар начался в январе 2006 года — родственники жертв подали иск на неопределенную сумму в связи с подписанием контракта на книгу о Рейдере.
Между ними сформировались взаимодополняющие отношения. Она была нужна ему в качестве пищи для фантазий, а он обеспечивал ее материалом для книги. Крис хотела разрешить вопросы, которыми задавались многие. Был ли Рейдер прирожденным убийцей, чьи варварства стали следствием генетической предрасположенности? Или его сформировала некая ужасная психологическая травма, полученная в детском возрасте? Разумеется, это не более чем старая как мир дилемма — «природа или воспитание», приведенная к экстремальному моральному значению.
Как и я, Касарона не обнаружила в прошлом Денниса никаких свидетельств сексуального или физического насилия. И хотя он упорно отрицал наличие подобного опыта в детстве, я в это не верил. Либо он просто не хотел сознаваться, либо испытал настолько глубокое потрясение, что не мог извлечь воспоминание из глубин памяти.
Было уже поздно. Хотелось спать. Мой организм существовал во временном поясе Восточного побережья, где на данный момент было около трех часов ночи.
— Надо бы поспать перед завтрашней беседой, — пробормотал я себе под нос.
Касарона кивнула — вид у нее тоже был уставший. Похоже, она утомилась не меньше меня. Мы распрощались, и я отправился к себе в номер, как вдруг она окликнула меня:
— Ох, я забыла сказать пароль!
— Пароль? — удивился я.
— Ну да. Поскольку стало понятно, что я не смогу позвонить Деннису в промежутке между нашей встречей и вашим интервью с ним завтра утром, я придумала пароль. Вы должны сказать кодовое слово, известное только ему и мне.
— Ах, вот как, — сказал я, решив, что она насмотрелась шпионских фильмов.
— Мы с Деннисом условились, что будет несколько вариантов — в зависимости от степени моего доверия к вам. По тому, какой именно вы назовете, он поймет, насколько может быть окровенен, — она помолчала, разглядывая пятна на ковролине гостиничного холла. — Видите ли, он не понимает, почему я разрешила встречу. Рейдер действительно хочет, чтобы все попало именно в мою книгу.
Я какое-то время помолчал. Слишком устал, чтобы объяснять ей, что считаю идиотской затею с какими-то паролями, которые нужно сообщать осужденному серийному убийце.
— Ну, так что за пароль? — спросил я, начиная испытывать легкое раздражение.
— Все еще решаю, — ответила Крис.
— Слушайте, я правда безумно устал. Вы же можете позвонить мне утром и сказать, что надумали?
Видимо, ей стало несколько неудобно за шпионские штучки.
— Когда встретитесь… скажете, что лев силен, — произнесла она.
— Это и есть мой пароль? «Лев силен?» — уточнил я.
Касарона улыбнулась:
— Скажите: «Лев силен и на позитиве».
— «Лев силен и на позитиве». Что-то еще?
— Это все.
— Спокойной ночи, Крис, — буркнул я.
— Удачи, — ответила она.
Я отправился в номер, размышляя над тем, во что ввязываюсь. Если встреча с Рейдером действительно состоится — а уверенности все еще не было, — то в условиях, далеких от идеальных для такого рода беседы.
За несколько дней до поездки в Уичито тюремное начальство сообщило, что мне не разрешат побеседовать с преступником очно, даже через пуленепробиваемое стекло. Вместо этого я должен обосноваться в помещении для свиданий, а он будет находиться в другом крыле здания и общаться со мной по видеосвязи.
Начальник мог разрешить побеседовать очно, но отказал. В правоохранительных органах я давно не работал, и он не захотел создавать впечатление «особого отношения». На его столе лежала целая пачка других запросов на интервью. Посодействовать в организации очного пытался даже мой приятель Ларри Уэлч, директор КБР, однако безуспешно. Начальник тюрьмы не пожелал делать никаких исключений. Я был основательно расстроен, но подчинился.
Я отказывался верить, будто Рейдер родился убийцей. Уж больно простым выглядело данное объяснение.
Однако самым неприятным ограничением являлся лимит на время общения. Мне разрешили проговорить с ним всего два с половиной часа. Может показаться, что этого более чем достаточно для личной беседы с убийцей-психопатом, но на самом деле — до обидного мало. Все мои интервью не имели ограничений: они заканчивались либо получением нужной мне информации, либо тем, что заключенный выходил из себя и требовал, чтобы его увели.