Приказ получен. Американские части, спускающиеся на тунисскую равнину, выдвигались к Гафсе, а с ними и Джонни Квайр в звании рядового.
Отдавались отрывистые, как лай, команды. Командирам рот выдали карты. Усилили их танковыми группами, противотанковыми полугусеничными тягачами, артиллерией и пехотой.
Пронеслись ослепительно сверкающие самолеты. Джонни решил, что они очень впечатляющие.
Раздались взрывы. По раскаленной равнине прокатилась смертоносная волна снайперских выстрелов, пулеметного огня и разрывов снарядов. И Джонни Квайр бежал за валом наступающих танков, а Эдди Смит в десятке ярдов впереди него.
— Пригни голову, Джонни! Не высовывайся!
— Все в порядке, — пыхтел Джонни. — Держись! Я справлюсь!
— Только пригни свою большущую голову!
Они бежали. Джонни вдыхал и выдыхал. Он чувствовал себя глотателем пламени, когда тот набирает в рот огня. Африканский воздух обжигал, как пламя спиртовки. Опалил горло и легкие.
Они бежали. Спотыкались о россыпи гальки и взбегали на неожиданно возникающие холмики. Они еще не вступили в прямой огневой контакт. Повсюду бежали солдаты — муравьи в хаки, рассыпавшиеся по выжженной траве. Бежали везде. Джонни увидел, как двое из них упали и остались лежать на земле.
— Э, да они не умеют, — подумал про себя Джонни.
Камушки рассыпались под ногами точно так же, как разноцветный галечник на дне пересохшего ручья близ Фокс-Ривер, штат Иллинойс. Небо напоминало небосвод Иллинойса, мерцающее, с оттенком жженой синевы. Большими прыжками он продвигался вперед своим крупным телом. В самом пекле перед ним замаячил высокий и широкий, подозрительно пышный зеленый холм. В любой миг «ребята» могут заверещать и кубарем скатиться с его склонов.
С холма запестрили вспышки выстрелов, словно пламенеющая сыпь какой-то обжигающей болезни. Из-за холма заговорила артиллерия. Снаряды, описывая дугу, образовали огневую завесу. Там, где они падали, вздымалась земля и дрожала, содрогалась, сотрясалась! Джонни засмеялся.
Все это лишь взбудоражило Джонни Квайра. Громыхали его ботинки, на барабанные перепонки давила звенящая кровь, ударившая в голову. Он свободно размахивал длинными руками, в которых держал автоматическую винтовку…
Из раскаленного неба упал снаряд, зарылся носом в грунт в тридцати ярдах от Джонни и взорвался мощным снопом огня, камней и осколков.
Джонни изо всех сил отпрыгнул в сторону.
— Не попал! Не попал!
Он прыгнул вперед, топая ногами.
— Джонни, пригнись. Джонни, ложись! — закричал Смит.
Еще один снаряд. Еще один разрыв. Шрапнель.
Но на этот раз в двадцати пяти футах. Джонни ощутил его огромную мощь, жесткую ударную волну, толчок и силу. Он закричал:
— Опять промазал! Я тебя обманул! Опять промах!
И побежал дальше.
Через тридцать секунд он понял, что остался один. Остальные залегли, уткнувшись в землю, чтобы окопаться, потому что прикрывавшие их танки вынужденно свернули в сторону, чтобы обойти холм. Танк не мог осилить крутые склоны. Оставшись без танкового прикрытия, пехоте пришлось вгрызаться в землю. Вокруг повсюду запели снаряды.
Джонни Квайр остался один, и это ему нравилось. Ей-богу, он сам захватит весь этот чертов холм. Если остальным нравится плестись в хвосте, тогда все удовольствие достанется ему. Впереди, в двухстах ярдах от него, стоял пулемет и строчил. Грохот и пламя изливались, как из мощного садового шланга. Он поливал и хлестал. Горячий дрожащий воздух на склоне холма заполнили рикошеты.
Квайр побежал. Он бежал и смеялся. Разевал свой большой рот, скаля зубы. Внезапно остановился. Прицелился, выстрелил. Хохотнул и снова сорвался с места.
Пулеметы заговорили. Цепочка пуль прошила землю идиотской стежкой вокруг Джонни.
Он пританцовывал и ходил зигзагами, бежал, пританцовывал и снова лавировал. И ежесекундно вопил:
— Промазал! Я увернулся!
После чего наносил удар, как новая разновидность танка, размахивая винтовкой.
Останавливался. Целился. Стрелял.
— Бах! Попал! — кричал он.
Немец в пулеметном гнезде упал.
Он снова побежал. Сверху плотной завесой падали пули. Джонни проскальзывал сквозь них, как актер проскальзывает сквозь серые кулисы, бесшумно, легко и спокойно.
— Промахнулся! Промахнулся! Промахнулся! Я увернулся. Увернулся!
Он ушел так далеко вперед от остальных, что все они почти скрылись из виду. Спотыкаясь, он выстрелил еще три раза.
— Убил! И тебя, и тебя. Всех троих!
Трое немцев упали. Джонни исторг восторженный клич. По его щекам текли сверкающие струйки пота. Голубые глаза разгорелись, как раскаленное небо.
Пули падали — волна за волной. Хлестали, расщепляя камни над ним, вокруг него, рядом с ним. Под ним и за ним. Он пританцовывал, смеялся. Уворачивался.
Первое пулеметное гнездо немцев заглохло. Джонни взялся за второе. Откуда-то издалека он расслышал охрипший крик Эдди:
— Джонни, вернись. Дурак! Назад!
Но стоял такой грохот, что у него не было в этом уверенности.
Он увидел выражение лиц четырех немецких пулеметчиков, что залегли выше по склону холма. Сквозь загар пустынь на них проступала бледность. Они дико таращились на него, разинув рты.
Они навели пулемет прямо на него и открыли огонь.
— Промазали!
Из-за холма прилетел снаряд и со свистом упал в тридцати ярдах от него. Джонни катапультировался.
— Близко! Но не настолько!
Двое немцев не выдержали и бросились наутек из пулеметного гнезда, выкрикивая безумные слова. Двое других с побелевшими лицами вцепились в пулемет и принялись поливать Джонни свинцом.
Джонни их застрелил.
А тем двоим дал уйти. Не стрелять же им в спину. Он устроился в пулеметном гнезде и стал дожидаться своих товарищей.
Он увидел, как у подножия холма американцы выскакивают отовсюду, как чертики из табакерок, и бегут к нему.
Минуты через три Эдди Смит, спотыкаясь, добрался до пулеметного гнезда. Выражением лица он ничем не отличался от немцев. Он накричал на Джонни. Сграбастал его и стал ощупывать, осматривая со всех сторон.
— Джонни! — вопил он. — Джонни, ты не ранен, ты цел!
Такая речь показалась Джонни смешной.
— Конечно, цел, — ответил Джонни. — Я же тебе говорил, что все будет в порядке.
У Смита отвалилась челюсть.
— Я же видел, как рядом с тобой рвались снаряды, да еще эти пулеметы…
Джонни оскалился:
— Рядовой Смит, глянь-ка на свою руку.
Рука Эда покраснела. У него в запястье застрял осколок, и обильно текла кровь.
— Рядовой Смит, тебе следовало пригнуться. Черт, я тебе говорю, а ты меня не слушаешься.
Эдди Смит выразительно на него посмотрел.
— От пули не увернешься, Джонни.
Джонни разразился смехом ребенка, который хорошо знает, что и как бывает на войне. Джонни расхохотался.
— Они не спорили со мной, рядовой Смит, — сказал он тихо. — Ни один не заспорил. Вот умора. А все остальные ребята спорили.
— Какие остальные ребята, Джонни?
— Ну, знаешь, остальные ребята. У ручья, в наших местах. Мы всегда спорили, кого подстрелили, кто убит. А сейчас, когда я кричал им «бах, ты убит», они играли по правилам. Ни один не стал спорить. Никто не закричал в ответ «бах, я попал в тебя первым, это ты убит». Ничего подобного. Они все время давали мне стать победителем. А раньше они много спорили.
— Неужели?
— Ну да.
— Что ты им говорил, Джонни? Действительно «бах, ты убит»?
— Конечно.
— И они не спорили?
— Нет. Ну разве они не молодцы? В следующий раз для справедливости я притворюсь мертвым.
— Ни в коем случае, — перебил его Смит.
Он сглотнул капли пота и вытер лицо.
— Не делай этого, Джонни. Ты… ты продолжай в том же духе.
Опять сглотнул.
— А насчет твоего уворачивания от пуль и о том, что они в тебя не попадали…
— Конечно, я уворачивался, а они — нет.
У Смита дрожали руки.
Джонни Квайр уставился на него.
— В чем дело, рядовой?
— Ничего. Просто перевозбудился. И еще я хотел спросить.
— Что?
— Просто хочу спросить, сколько тебе лет, Джонни?
— Мне? Десять. Одиннадцатый пошел.
Тут Джонни замолк и виновато покраснел.
— Нет. Что я говорю? Мне восемнадцать. Скоро девятнадцать.
Джонни посмотрел на тела немецких солдат.
— Скажи им, пусть встают, рядовой Смит.
— А? Что?
— Чего они лежат? Скажи им, чтоб уходили, если хотят.
— А… гм… видишь ли, Джонни… знаешь, они встанут после нашего ухода. Ну да… когда мы уйдем. Вставать сейчас не по правилам. Им хочется немного отдохнуть. Да… отдохнуть.
— А-а.
— Послушай, Джонни, я хочу тебе кое-что сказать. Прямо сейчас!
— Что?
Смит облизал губы, переминаясь с ноги на ногу, сглотнул слюну и вполголоса ругнулся.
— Ладно. Нет, ничего. Черт. Я только хотел сказать, что завидую тебе. Жаль, что я так быстро вырос и повзрослел. Знаешь, Джонни, кто-кто, а ты вернешься с этой войны. Не спрашивай, как. Просто я это чувствую. Так гласит Писание. Я, может, не вернусь. Может, я не ребенок, а значит, не хожу под защитой Бога, который защищает детей, потому что они дети. Может, я вырос, веря не в то, что нужно — в реальность, в смерть и в пули. Может, я сдуру воображаю о тебе черт-те что. Так оно и есть. Из-за моего воображения — я думал, что ты… Короче, что бы там ни случилось, Джонни, помни: я теперь от тебя ни на шаг.
— Конечно, ни на шаг. Иначе — я не играю, — сказал Джонни.
— А если кому-нибудь взбредет в голову сказать тебе, что ты не можешь уворачиваться от пуль, знаешь, что я с ним сделаю?
— Что?
— Дам в зубы!
Эдди встал, странно улыбаясь. Его била нервная дрожь.
— А теперь, Джонни, надо идти и побыстрее. За этим холмом… разворачивается… новая игра.
Джонни оживился.
— Неужели?
— Да, — сказал Смит. — Идем.