Он развёл руками с обезоруживающей улыбкой:
— Я ничего не знаю, я впервые сталкиваюсь с таким случаем. Вы кто по профессии?
Я усмехнулся:
— Журналист.
— Журналисты — дотошные люди, — заметил он.
— Эта дотошность меня сюда и привела.
— А вы не проверяли подлинность своих видений по известным историческим фактам?
— Я много раз перечитывал хронику тех лет, мои видения с ней совпадают. Въезд Разина в Москву произошёл 4 июня 1671 года именно так, как я и описал. Всё это — правда.
— Интересно, значит вы верите, что в прошлой жизни были Степаном Тимофеевичем Разиным? — спросил он с сарказмом.
— Да — верю.
— Тот Сергей, судя по всему, сильный гипнотизёр — он мог внушить вам, что вы — Пугачёв или Спартак. Вы встречались с Сергеем ещё раз?
— Разумеется. Он сам не ожидал, что получится такая реальная картинка во время первого сеанса, и, тем более, такое сильное ощущение присутствия. Он предложил зайти к нему на следующей неделе и попробовать ещё раз.
— На следующей неделе?
— Примерно полтора месяца назад.
— Второй сеанс?
— Да.
— И тогда вы заявили, что вы — Разин?
— Нет.
— Хорошо, что он делал во время второго сеанса?
— Я возьму сигарету?
— Берите, берите, — он придвинул ко мне всю пачку.
Я попал в подвалы Земского приказа. Всё было подготовлено для допроса «дорогих гостей» ждали. Подвал освещался огнём — хищное пламя жадно выплясывало в чёрном зеве камина. В огне малиновыми бликами мерцала железная решётка с разложенным на ней «инструментом». Палач — здоровенный кряжистый детина с заросшим чёрной бородой лицом, уперев руки в бока, с «рабочим интересом» разглядывал Степана. На тёмном, в оспинах, лице играла кривая ухмылка. На палаче был длинный кожаный фартук, из-под которого в обе стороны бугрились мышцами заросшие чёрным волосом руки. Двое подмастерьев с любопытством выглядывали из-за спины учителя. В углу, шурша бумагами, шушукались два земских дьяка — постные лисьи лица, тщедушные тела, длинными клиньями русые бороды, да чёрные колпаки.
Едва братьев втолкнули в пыточную, один из дьяков, с хитрыми зелёными глазами и рыжими, сросшимися на переносице бровями, вскинул голову и выставил в сторону Степана указующий перст:
— Ага, злодей Стенька, бунтовщик и вор, сейчас ты повинишься в своём воровстве! Расскажешь, когда появились твои злодейские умыслы поднять руку на царя-батюшку, на нашу православную церковь и честной народ. Говори, окаянный!
Дьяк взвизгнул, гневно топнув ногой и тряся свёрнутым свитком. Степан весело рассмеялся и плюнул ему на бороду:
— Вот и весь ответ! Фрол, ответь ему тем же!
Дьяк осатанел — зелёные глаза стали бешено вращаться, он застучал каблуками и истошно завизжал:
— Кнута ему, вору! Хулитель Святой церкви! Кнута ему! Бейте!
Палач молча и деловито заступил Разину за спину и одним рывком содрал с плеч лохмотья, оголив разом грудь и спину. Тяжёлая ладонь похлопала по напрягшимся плечам:
— Будя, казак — погулял!
Заплечных дел мастер цыкнул на своих учеников и те бросились ему помогать с торопливой, испуганной горячностью. Рядом закричал Фрол, в голосе его звенел неприкрытый ужас:
— Брат! Брат!!!
Степан дёрнулся, хотел повернуть голову, но кулак палача, как тяжёлый обух, опустился ему на ухо.
— Тихо! Тихо, казак! — невозмутимо прогудел палач, поддерживая пошатнувшегося Степана. — Не буянь — со мной не побуянишь!
— Брат!!! — метался по подвалу крик Фрола.
Один из подмастерьев ударил его в лицо:
— Заткнись!
Крик оборвался.
Степан стиснул зубы. Ученик палача, набрасывая ему на ноги верёвку, поймал тяжёлый, ненавидящий взгляд атамана и, словно обжёгшись, отшатнулся в сторону.
— Пошевеливайся, живее! — палач пнул ногой своего ученика.
Земские дьяки с улыбкой потирали руки.
— Так и должно быть! Так и должно быть! — шептал один из них с зелёными ядовитыми глазами…
— Интересно, — хмыкнул он. — Вы всё так подробно описываете.
— Я был там, — спокойно ответил я.
— Было бы интересно встретиться с вашим экстрасенсом — Сергеем, — он пытливо посмотрел на меня.
— Это невозможно — он уехал.
— Уехал?
— В Индию, по приглашению, — я усмехнулся. — Не только вас одного интересуют его способности.
— Ясно… — он посмотрел в окно.
Зелёная листва тополя плавно раскачивалась ветром.
Он оглянулся на меня:
— С тех пор, так сказать, вещие сны не оставляли вас?
— Нет. Вы ведь просматривали мой дневник? Он лежит на столе.
На углу стола лежала толстая красная тетрадь.
— Не успел, но сегодня вечером я постараюсь просмотреть ваш дневник, в его голосе уже заранее послышалась ещё только предполагаемая им усталость от предстоящего чтения.
Я привстал:
— Отпустите меня — вы ведь знаете, что я не болен.
— Я ничего не знаю, — быстро ответил он. — Вы не волнуйтесь, здесь очень хорошие условия.
— Мне плевать на ваши условия!
Наши взгляды скрестились.
— Всё не так просто, — медленно выговорил он. — У вас очень сильные друзья, — он сделал акцент на друзьях, которые хотят вашего выздоровления, но… Вы сами виноваты… Вы меня понимаете?
— Пошёл ты! — я откинулся на спинку стула. — Все вы — продажные твари!
Он сделал вид, что ничего не услышал.
— В последнее время к нам в основном поступали Горбачёвы, Пугачёвы, одна Мата-Хари, были Ельцин и Шумахер. Вы утверждаете, что вы — Разин? — он насмешливо посмотрел на меня. — В таком случае налицо раздвоение личности.
— Да — я Разин.
Он первым не выдержал мой взгляд и вновь уставился в окно.
— Разин Степан Тимофеевич, — он ослабил узел галстука и покрутил головой. — Чёрт знает что… — его пальцы забарабанили по крышке стола. — Вы были журналистом, — он не спрашивал, а утверждал. — За что вас уволили?
— Вы делаете вид, что ничего не знаете или вас так проинструктировали? — я нагло потянулся к пачке и выбрал себе сигарету.
Он подал мне зажигалку, дал прикурить и закурил сам. Глубоко затянувшись и медленно выдохнув дым, он сказал:
— Лечения вам не избежать.
— Интересно, какого? Я слышал много интересных историй о методах «лечения». Может, поговорим откровенно?
Он открыл картонную папку — историю моей болезни:
— Считайте, что вам повезло — больница у нас особая и всегда была…
Я громко рассмеялся. Он с недоумением на меня оглянулся:
— Здесь самое современное оборудование на уровне мировых стандартов и любые лекарства.
В его руках появилась авторучка, и он что-то стал писать на новом, розовом (интересный цвет для таких учреждений) листе.
— Отдохните, успокойтесь. Вашей жизни и психике здесь ничего не будет угрожать. Сергей надолго уехал? — как бы невзначай спросил он.
— На год или полгода — точно не знаю.
— Ничего, — подмигнул он мне, — Степан Разин — это не Ленин, вылечим!
— Вам нечего лечить.
— Ну-ну, — на его лице появилась понимающая улыбка.
Авторучка щёлкнула и исчезла в нагрудном кармашке накрахмаленного белого халата.
— Я не болен! — выкрикнул я.
— А к нам больные не поступают — к нам поступают люди, у которых другие проблемы.
Мой дневник исчез в папке истории болезни.
— Обязательно прочту, — пообещал он.
Я стал смеяться, смех становился всё громче и громче — нервы у меня действительно не свиты из жил или стали.
Тревожно посмотрев на меня, он резко отодвинул своё кресло от стола в тот момент, когда я поднялся и склонился над ним.
— Таких, как ты, я в воду сажал — задираешь рубаху на голову, сыплешь каменья, затягиваешь в тугой узел и в воду, в тёмный омут.
Я не заметил, как в кабинет влетели двое белых «медбратьев», чем-то напомнивших мне учеников палача. Они мгновенно скрутили мне руки и потащили прочь из кабинета.
— Русь спасать! Бояр и воевод — всех с раската! — кричал я в коридоре.
— Будя, будя — расшумелся, — прошептал мне в ухо один из санитаров.
Второй профессионально и почти ласково ткнул кулаком в солнечное сплетение. Мой крик захлебнулся и я стал жадно хватать воздух пустым ртом. Белые «медбратья» весело загоготали.
— Ссуки! — выдавил я сквозь кашель.
— Молчать! — крикнули мне в ухо и наградили тяжёлым подзатыльником.
Затащили в мою персональную палату — маленькую белую комнатку, в которой не было ничего лишнего.
— Будешь тихо себя вести или привязать к кровати?
— Нет, — выдохнул я.
— Привязать? — лицо санитара расплылось в улыбке дебила.
— Нет.
Они швырнули меня на кровать и ушли. Дверь щёлкнула — здесь очень надёжные замки, но ничего — выход есть всегда.
Я откинулся на спину и закрыл глаза. «Нелёгкая задачка будет у этого врача — свести меня с ума. Сам виноват. Допрыгался, доискался правды… Он, наверное, испуган — такой заказ для него, должно быть, впервые. Сейчас собирается домой — молодая жена, обед, кофе, газеты, телевизор, вечером может встретиться с друзьями… Стоит, переодевшись, возле окна, курит, думает, взять ли на дом мои бредни или нет… Я тоже хочу домой. Я в ловушке…»
Он стоял возле окна, с наслаждением, глубоко затягиваясь сигаретой. Перед ним был небольшой зелёный дворик: старый тополь возле окна, аккуратно подстриженные кусты. По периметру вокруг белого корпуса частной клиники росли роскошные розы нескольких сортов — идиллическая картина мира, фасад, скрывающий за собой тайны белого здания. В укромных уголках дворика стояли дурацкие розовые скамейки, в центре расположился каменный сад — маленькое эхо Японии. Внутри сада розовая беседка была стилизована под пагоду. «Клиенты» и гости были довольны. Те, кого здесь лечили, им было всё равно, потому что всё это окружал высокий белый забор с одними единственными воротами, возле которых располагалась невинная розовая будочка с охранником и собакой. Вершину забора венчала корона из спутанной колючей проволоки. При желании по ней можно было пропустить ток — для большей безопасности от побегов и похищений.