— Что вам? — нетерпеливо переспросил парень-продавец.
— Вот этот китайский приёмник, который мы только что проверяли.
— Хорошо, — кивнул продавец.
Гусев отдал ему шестьдесят тысяч и оглянулся на мужчину, который только что лишился части своих денег. Ничего не подозревая, мужчина вышел на улицу с большой картонной коробкой в руках. Почти тут же появился Романенко:
— Купил?
— Купил, — кивнул Гусев и показал на продавца, упаковывающего приёмник в коробку.
— Что ты хоть за фильмы купил? — спросил Гусев, когда они уже поднимались по лестнице в подъезде Сосновского.
— «Брат-2» и «ДМБ».
— Это продолжение «Брата»?
— Да, там тоже Бодров играет. Фильм о борьбе Бодрова и его друзей с американской и украинской мафиями в Чикаго и с русской в Москве. А «ДМБ» комедия об армии.
— Понятно, что про армию. Интересная?
— Нормальная. Немного тупая, как все современные фильмы, но смотреть можно, — пояснил Романенко и, нажав пальцем кнопку звонка, спрятал за спину цветы, которые перед этим выудил из дипломата.
— Цветы Сосновскому? — со смехом спросил Гусев.
— Жене, мыслитель!
Дверь открылась и на площадку выглянула Таня, жена Сосновского.
— Заходите, ребята — все уже собрались, только вас ждём! — обрадовалась Таня.
— Это тебе! — Романенко достал из-за спины букет гвоздик и протянул его Тане.
Вячеслав неожиданно почувствовал резкую головную боль и отвернулся, чтобы его не выдало передёрнувшееся лицо.
— Ты чего, Слава? — спросила Таня.
— Думаю, где лучше пальто оставить, — солгал Гусев.
— Вешай рядом с Андреем — на вешалку. И проходите быстрее, мы вас ждём.
— Вначале мыть руки! — возразил Романенко.
— Пожалуйста — там полотенца…
Наконец, когда с мытьём рук было покончено, они вошли в комнату, где за большим, разложенным столом, обычно стоявшим возле окна, их дожидались остальные гости. Ближе всех ко входу сидел отец Тани — весёлый отставной полковник-артиллерист. Сразу за ним слева — Галя, подруга Тани. Дальше стояли два пустых стула, по всей видимости, приготовленные для опоздавших. С правой стороны сидел довольный, улыбающийся Сосновский, а ближе к дверям, рядом с мужем села Таня. Стол стоял как раз посередине зала, так что никого не пришлось тревожить и Романенко с Гусевым быстро уселись на предложенные им места.
Первой, на правах жены, тост произнесла Таня, хотя это хотел сделать её отец и все выпили шампанского из ловко откупоренной Андреем бутылки. Затем слово взял полковник, говорил много и красиво, но в итоге завершил речь на том, что мужчинам не престало пить шампанское и предложил оставить его женщинам, а самим перейти к водке.
Гусев водку не любил, но пил достаточно часто. Во всяком случае, не реже остальных. Пил он её потому, что хорошее вино в Белоруссии стоит дорого и его обычно оставляют женщинам, а мужчины больше напирают на водку. Представив её горький, обжигающий вкус, Гусев даже передёрнулся и шепнул Романенко:
— Я бы лучше шампанского ещё выпил.
— Ёрш будет, — возразил Романенко.
— Чушь это — «ёрш»! Я уже много раз замечал, что голова болит не столько от того, сколько напитков сменили, сколько от общего количества алкоголя.
— Слышал я твою теорию, — отмахнулся Романенко: — Ну, что тебе наливать — водку или шампанское?
— Лей водку, — сдался Гусев.
— Давно бы так — подавай рюмку! — улыбнулся Андрей.
Гусеву показалось, что голос Романенко звучит чуть выше обычного.
— Наливать на весу — дурная примета! — улыбнулась сидевшая рядом Галя. — Денег не будет.
— А у него их никогда нет! — засмеялся Романенко.
— Можно подумать, что ты сам — Рокфеллер! — незлобно огрызнулся Вячеслав.
— Что это ты такой осипший? Простыл? — удивился Романенко.
— И в самом деле, Слава? — странно пропищал Сосновский.
— Да нет, — пожал плечами Гусев.
Его собственный голос показался Вячеславу совершенно обычным и нормальным.
— Ну, давай рюмку! — тонким, писклявым голосом попросил Романенко.
Не успел Гусев поднести её к бутылке, как Романенко неожиданно пролил водку на стол и пропищал:
— Давай, подставляй!
Что-то было не так. Вячеслав вновь почувствовал, как его обволакивает липкий, гнетущий страх.
— Слава, ты что — заснул? — быстро пропищал Романенко — Гусев едва успел понять смысл фразы.
— Всё нормально, — ответил Вячеслав.
Перед глазами у него тут же засверкали разноцветные огни, и он уже не мог ничего различить или понять. Вокруг не было ни квартиры Сосновского, ни гостей — ничего знакомого. Чтобы избавиться от наваждения, Вячеслав закрыл глаза, а когда вновь их открыл, увидел вокруг себя стены больничной палаты. Он сидел в той же позе, но уже на больничной кровати. К его телу были присоединены какие-то провода, ведущие к установленному в изголовье кровати небольшому прибору с осциллографом. Прибор тут же запищал, и со стула неестественно быстро вскочила сидевшая рядом медсестра и всё так же быстро пропищала:
— Вы меня слышите?
— Слышу, — подтвердил Гусев и принялся снимать со своей груди прикреплённые при помощи резиновых присосок провода.
— Что вы делаете?! — испуганно вскрикнула медсестра совершенно нормальным голосом и выскочила из палаты.
Освободившись от присосок, Гусев взглянул на свои часы. Часов не было. Более того — он был почти голый. Из одежды сохранились лишь трусы. У Вячеслава не было чувства, будто бы он терял сознание. Ему казалось, что всего несколько мгновений назад он сидел за праздничным столом в квартире Сосновского и с тех пор прошло не больше минуты и, вместе с тем, окружающая больничная обстановка заставляла всерьёз задуматься о том, что он всё же был без сознания. Ещё раз осмотревшись по сторонам. Гусев обнаружил рядом с осциллографом ещё одно окошко, где, скоре всего, высвечивалось текущее время. Если прибор не врал, было около шести утра. Гусев подошёл к окну и сразу же узнал знакомый двор, усаженный старыми, мощными тополями. Это было невероятно, но он находился в госпитале КГБ в Минске.
В палату, в сопровождении всё той же дежурившей возле его кровати медсестры, вбежал незнакомый врач. Ощутив боль в левой руке, Гусев поморщился и, проведя по ней ладонью, увидел маленькие кровавые подтёки. Кровь выступила над неожиданно вздувшимися венами.
— Что — болит?! Выступила кровь?! — возбуждённо спросил влетевший в палату врач. — Невероятно! Просто невероятно. Маша, дай ватку со спиртом. Как вы себя чувствуете?
— Нормально. По-моему нормально. Только я не понимаю, как здесь оказался, — удивлённо пояснил Гусев.
Медсестра подала ватку со спиртом, и Гусев зажал её в локтевой ямке левой руки. Боль немного усилилась, и Вячеслав вновь поморщился.
— Что — щиплет? — спросил врач.
— Немного, — кивнул Гусев.
— Было бы странно, если бы не щипало. Вам искололи всю руку, пытаясь ввести препараты. В последний момент я решил всё же этого не делать. Вы хоть что-нибудь помните? И лягте в кровать — не надо стоять посреди палаты.
— Последнее, что я помню — день рождения у одного из моих товарищей. Затем — какое-то странное мельтешение в глазах и почти тут же — эта палата. Сколько сейчас времени?
— Почти шесть утра.
— Значит, я пролежал без сознания восемь часов?! — изумился Гусев.
— Да, хотя, если быть точным — просидели, потому что у вас не гнулись ни руки, ни ноги и из Витебска вас тоже пришлось везти в сидячем положении.
— Странно, но я ничего такого особенного не чувствую. Как будто бы всё произошло только что. Да и водка из меня ещё не выветрилась, — пожал плечами Гусев. — А где моя одежда?
— Её пришлось разрезать.
— Зачем?!!
— Вы напоминали скорее остекленевшую статую, нежели человека и раздеть вас, не разрезав одежды, было практически невозможно. А сейчас, ложитесь в кровать и мы с вами продолжим наш разговор.
— Но… — Гусев хотел сказать, что чувствует себя совершенно нормально, однако врач его перебил, не дав договорить.
— Немедленно в кровать! Только после этого будем разговаривать дальше! — неожиданно категоричным тоном приказал доктор.
Гусев хотел ещё что-то возразить, но затем махнул рукой и, подчинившись, улёгся в постель.
Глава шестаяГАЛЯ
Прошла неделя. Гусев привык к госпиталю, перезнакомился со всеми постояльцами четырёхместной палаты, куда его перевели на второй день из одиночки и, в общем-то, был не прочь вернуться в Витебск, но его лечащий врач, майор Девяткин, пока не давал своё добро.
До Нового года оставалась всего неделя и сегодня была пятница двадцать второе декабря. С утра, наконец, пошёл снег. Вначале с неба скупо сыпался мелкий белый бисер, тут же разгоняемый ветром по всевозможным щелям и впадинам тротуаров и газонам, а затем повалили огромные белые хлопья, и закружила, заплясала самая настоящая зимняя метель. Быстрее всего снегом покрылась пожухлая, коричнево-жёлтая трава, а затем сдались и тротуары, поначалу сопротивлявшиеся зиме и растапливавшие неосторожно садившиеся на них первые снежинки. Спустя час весь двор был укрыт удивительно белым и свежим снежным покрывалом, лишь кое-где, над трубами теплотрасс, чернели последние островки мокрого, чёрного асфальта.
Наблюдая за снегопадом с высоты четвёртого этажа, Вячеслав ещё раз перебрал в памяти последние события. Во вторник приезжали Романенко с Сосновским и Вишневецким. Вишневецкий заехал всего на десять минут — у него было совещание, а Романенко с Сосновским просидели часа два. От них-то Гусев и узнал все подробности. В тот вечер на дне рождения у Сосновского Вячеслав потерял сознание. Как рассказывал Романенко, Гусев словно остекленел и застыл, не реагируя ни на задаваемые вопросы, ни на потряхивания товарищей. Застолье тут же свернули, вызвали скорую и, когда спустя четверть часа сообщили, что у Гусева не прощупывается пульс и отсутствует дыхание, а само его состояние необычно и абсолютно незнакомо, Романенко доложил обо всём Вишневецкому и по его приказу Вячеслава срочно отправили в Минск в госпиталь госбезопасности. В госпитале с него срезали всю одежду и доставили в реанимацию. Состояние больного показалось врачам настолько странным, что, заподозрив неизвестное заболевание, Гусева тут же изолировали в одиночке. Но, с трудом взяв анализ крови из вены (для этого пришлось колоть руку не менее десяти раз), так и не обнаружили причины болезни и перевели в обычную палату. И вот уже неделю Гусева ежедневно осматривало такое количество специалистов, словно он готовился лететь в космос. Вячеслава настораживало и то, что теперь больным не разрешали выходить за территорию госпиталя, хотя другие больные сообщили, что такой странный режим ввели всего несколько дней тому назад, как раз сразу же после поступления Гусева.