— Как тебя зовут? — вопрос вырвался разом у обеих.
Краснокожий мальчик назвался Чунгом.
— Какое странное имя! — удивился Алеша.
— Ничуть не странное. — ответил Чунг. — А вот тебя, действительно, странно назвали — Агеча.
— Алеша, — поправил его Алеша.
— Агеша.
— Алеша!
— Алеча.
— Ну ладно, — махнул рукой Алеша, — называй меня Алечей, только объясни, что это за место? Как я сюда попал и как мне вернуться домой?
Говоря это, он поспешил отойти от Мертвого моря.
Чунг не отвечал, зато он подошел к Алеше, и дотронулся до его груди, где леденил медальон.
— Тебе ведь тоже повстречалась снежная колдунья?
— Ну, да. — проговорил Алеша.
— И ты здесь в первый раз?
— Ну да. А ты?
— Второй…. Вижу, ты ничего еще не понимаешь… Слушай — прошлый ночью, не успел я сомкнуть глаз, как оказался на этом берегу. Одет я был в ту же одежду в какой лег спать, то есть, в одну только повязку и от холода к утру совсем продрог…
— Так здесь бывает рассвет? — перебил рассказчика Алеша.
— Нет, здесь ничего не бывает… я не знаю, что это за место — быть может, преисподняя, но здесь все мертво и недвижимо, и вот уже вторую ночь, вместо того чтобы спать, я оказываюсь здесь.
— А ты видел, как я здесь появился? — спросил Алеша.
— Да, — отвечал Чунг. — я бегал по этому берегу, хотел согреться, и увидел, как появилось белое облачко. Потом оно рассеялось и появился ты… сначала я испугался, решил, что ты чародей…
Стало холоднее и Чунг завертелся на месте, подпрыгивал, приседал — пытался согреться, но тщетно.
— Так вот, — не прекращая движения, стремительно носясь вокруг Алёши, продолжал Чунг. — мы теперь вдвоем, а вдвоем всегда легче, нежели одному. И вдвоем мы начнем свой путь.
— Что? Куда идти то? — недоумевал Алеша.
— Ты, значит, еще ничего не понял. — печально улыбнулся Чунг.
— А что я должен был понимать?.
— А то, что каждую ночь отныне ты будешь переноситься в этот мир. Ведь взамен своих снов ты получил вот это… — Чунг на мгновенье остановился, обвёл беспальцей ладонью окружающую местность, и тут же продолжил носиться. — Вчера, Алеча, я тоже надеялся, что никогда больше не вернусь сюда, но вот я вновь здесь… И так будет продолжаться каждую ночь, до тех пор пока мы не найдем Белую колдунью. Сегодня я решил, что в том мире оставлю свой дом, отправлюсь на север и там найду ее! И здесь, в этом мире я тоже не намерен замерзать в бездействии — мне кажется надо идти вон туда. — он кивнул в сторону каменных глыб.
— Ты думаешь… — Алеша с тоской посмотрел на острые клыки. — Быть может, все еще обойдется…
— Нет, не обойдется.
— И ты, значит, оставляешь свой дом там… где сейчас спишь?
— Да, и иду на север, и тебя зову с собой. В этом мире мы пойдем к нашей цели вместе, ну а в том придется идти порознь.
— Оставить свой дом?! — ужаснулся Алеша. — У нас зима, холод, куда же я пойду? Ну надо, хотя бы, весны подождать.
Чунг ничего не ответил — он направился в сторону каменного лабиринта.
Алеша хотел было пойти за ним, но тут почувствовал, как что-то коснулось его плеча. Он развернулся и увидел прямо за спиной туманное облачко из которого тянулась и дотрагивалась до него рука. Это была рука его матери!
Алеша схватился за руку, и тут же облачко налетело на него, согрело теплым дыханием и… Алеша обнаружил себя лежащим на печке — он сжимал руку матери и весь трясся от холода.
Мать была смертельно бледна, по её щекам катились слёзы:
— Алёшенька, очнулся… Жив! Жив!!!
Алёша не выдержал и тоже заплакал.
ГЛАВА 2"ЗОВ ДОРОГИ"
Алешу разбудила мать — она попыталась улыбнуться, но губы её дрожали:
— Дядя Тимофей тебя нашёл. Хорошо, что он дрова неподалёку рубил. Назад на санях ехал — глядь ты лежишь… Весь белый, холодный… Рядом с тобой и Жар лежал, тоже обледенел, но ничего — теперь обогрелся.
В сенях застучали, матушка побежала открывать и тут же вернулась — прошла соседнюю горницу.
Вошла Ольга.
— Я слышала, ты заболел…
Оля едва не плакала… Надо сказать, что Оля по характеру была всё же сдержанной в проявлении своих чувств, и чтобы так вот задрожали её ресницы — очень сильное должно было быть потрясение.
Алёша, не желая причинять ей волнение, улыбнулся (правда улыбка вышла бледная), и проговорил:
— Ничего, ничего — всё в порядке… Что было, то и ушло… А сейчас, пожалуйста…
— Да, да, конечно…
Алёша, соскочив на пол, поспешно стал натягивать штаны, потом рубаху — в это время из соседней горницы вернулась с каким-то другим варевом мать, всплеснула руками:
— Алёша, вернись же на печку, и лежи…
Ледышка кольнула его в сердце, и он почувствовал раздражение, довольно-таки грубо отвечал:
— Да не маленький я уже!
Тут замер юноша — испугался тому неожиданному раздражению, которое в его голосе прорвалось. Взглянул на мать — она стояла, сильно побледневшая, осунувшаяся, после бессонной, проведённой рядом с ним ночи, и он выскочил в сени, где стояла, дожидалась его Оля.
Оля взяла его за руки, тихо вздрогнула, и тепло-тепло и тихо прошептала:
— Какие холодные…
— Да… а у тебя… горячие…
Тут Алёша хотел ей сказать какие-нибудь необычайные, прекрасные слова, но тут сильнейшая, никогда прежде невиданная боль прорезалась от его сердца, через всё тело.
— Алёшенька, миленький, что с тобой… — с материнским, ласковым чувством прошептала Оля, и тут случайно дотронулась до леденистого нароста, который у него над сердцем выпирал. Холод обжёг её пальцы, и хотя первым порывом было отдёрнуть руку — она всё таки сдержалась, и остановила ладошку на этом наросте — согревала.
И вот отступила от Алёши боль — тепло и благодатно от этого прикосновения ему стало, и он с благодарностью взглянул на Олю. Она не отрывала ладошки, шептала:
— Откуда же это…
— Да так ерунда.
В это время из горницы раздался голос матери:
— Алёша, что ж ты там долго?.. Возвращайся скорее сюда, в тепло…
Когда они вошли в горницу, то мама ещё стояла у печи, она проговорила:
— Грейся, и не вздумай больше выходить. Что у тебя за недуг, я не ведаю; но скоро здесь будет Старец Дубрав — отец за ним поехал.
Старца Дубрава в народе знали и целителем, и чудотворцем. Жил этот древний человек в уединении, в маленькой избушке, что стояла в лесной дубраве (отсюда же он и имя своё получил, так как никто истинного его имени и не помнил. Впрочем, чаще его называли просто Старцем — и стоило только сказать «Старец», как вспоминали именно его, Дубрава)… Как говорили — друзьями его были лесные птицы и звери, он знал их язык и общался с ними. Еще поговаривали, что старец этот в родстве с Бабой-Ягой и в полнолуние летает вместе с ней на метле. Несмотря на такие поверья, его любили — кто еще, кроме него, мог в мгновенья ока снять жар, вылечить от лихорадки, излечить рану полученную на охоте, изничтожить боль?.. Поэтому крестьяне, как приключится какая беда, спешили к Дубраву, звали его, и он некогда не отказывал…
Но вот мать вышла в соседнюю горницу, где вместе с бабушкой готовила дорогому гостю угощение, а Алеша, усевшись с Олей возле печи, склонился к ней, и шёпотом поведал о событиях прошедшего дня, потом рассказал о том, что было ночью, а закончил так:
— …Когда я проснулся… нет я не спал, а значит и не просыпался… когда я вернулся сюда, то почувствовал, что тело моё отдохнуло, но внутри — усталость… Оля, ты веришь мне?
— Да, да, я верю тебе! — произнесла она с жаром. — Но как это ужасно… что же ты теперь будешь делать, Алешенька?
— Что делать… — здесь Алёша зашептал совсем тихо. — Чунг оставит свой дом и отправиться на север на поиски снежной ведьмы и мне он советовал сделать тоже…
— Тебе холодно? — участливо спросила Ольга.
— Да нет, не волнуйся — нормально. Вот я и думаю — сегодня ночью поваляюсь еще на родной печи, ну а потом соберу калачи, да и уйду из дома.
— Ой! — вздохнула Оля. — что же ты один пойдешь?! Ты же с пути собьешься, замерзнешь…. Я с тобой пойду. — сказала Оля.
— Не-не я тебя не возьму, — покачал головой Алеша. — Ты мне только обузой станешь…
— Алёша, мы же вместе должны быть. И ты без меня, и я без тебе — пропадём. Я уж чувствую: тяжёлая, тяжёлая дорога предстоит. Ну ничего — вместе мы её пройдём. И не отговаривай. Не отговаривай — ведь ты тоже это чувствуешь…
Ребята некоторое время помолчали, потом Оля спросила:
— Так что же вместе…
— Ну вот выходит что… — Алёша вздохнул. — …выходит что — да… Хотя — наверно, должен я тебе запретить. Говорю так, потому что о своём благе думаю. Ведь ты же такая хрупкая, Оля…
— Вовсе и не хрупкая. — с волнующей мольбою прошептала она. — Ну внешне то, может и хрупкая, а в душе я большую силу чувствую.
— Ну вот и дождись меня, я к весне обязательно вернусь. По дороге буду вспоминать, что ты меня дожидаешься, и это сил придаст.
— Алешенька, миленький — я же сердцем чувствую, что только вместе всё пройти сможем. А я без тебя изведусь…
— Ну хорошо… хорошо… Да — вместе пойдём.
— Только вот ты дорогу знаешь?..
— Нет… Надо же — даже и не подумал до сих пор об этом. А у кого можно расспросить?..
— Может у Старца?..
— Да — у него и расспросим…
Спустя некоторое время, залаял Жар. Раздался голос бабушки:
— Вон и Николай вернулся, а вместе с ним и сам Старец!
И вот комнату вошел Алешин отец, а вслед за ним появился Старец. На морщинистом лице его выделялись глаза — большие, светлые, спокойные.
Матушка кланялась гостю, вышли поклониться целителю и дед Семен, и бабушка Настасья, Старец отвечал на их поклоны, потом повернулся к Алеше и проговорил голосом мягким и теплым, словно свежий мед:
— Ну как ты, Алеша? Все еще мерзнешь иль согрелся?..
Затем Старец молвил домашним:
— Оставьте нас одних… и ты тоже, девочка…
Оля вздохнула, поднялась, пошла было к двери, но тут Дубрав перевёл внимательный свой взгляд с Алёши на неё, и молвил: