– Рюб! – позвал караульный второго стражника, который сидел в пятидесяти шагах от нас, у самого огорода. – Принеси головку зелени: янки хочет перевязать ею ногу.
Рюбен прислонил свое длинное ружье к бревну, на котором сидел, медленно встал и направился к «зелени».
Я взглянул на Тоттена. Он подобрал под себя ноги и энергично растирал одной рукой лодыжку. Наш часовой, разговаривая со вторым, полу отвернулся от нас; конец его ружья упирался в ногу в десяти футах от сержанта. Я был рядом с Тоттеном, но чуть в стороне, и хорошо видел конфедерата. Я понял, что сержант готов; он внимательно наблюдал за мной.
Второй часовой добрался до грядки и наклонился, чтобы сорвать «зелень». Наступило время действий: я поднял правую руку.
С быстротой рыси Тоттен бросился на ничего не подозревающего часового. Одновременно я взбежал по ступенькам, закрыл тяжелую дверь и запер ее на засов – прежде чем внутри кто-нибудь успел пошевелить рукой или ногой.
Я успел вовремя. Когда я ставил на место железный стержень, мятежники изнутри навалились на дверь, испуская громкие проклятия.
Но засов оказался прочным, он не поддавался их усилиям; и я смог навесить замок и закрыть его. Сделав это, я спрыгнул с крыльца и побежал к оставленному вторым часовым ружью.
Все это время Тоттен и первый часовой продолжали бороться. Бросившись к противнику, Тоттен ухватил его за ноги, одновременно схватил ружье и свалил часового. Я знал, что мало кто сравнится с сержантом в физической силе; удовлетворенный тем, что он побеждает противника, я оставил его кончать дело.
Владелец ружья, пришедший в себя, тоже бежал к нему; при этом он громко кричал и все еще держал в руке головку капусты. К счастью я бежал быстрей и оказался у бревна первым; но, когда я наклонился, чтобы схватить ружье, мятежник яростно набросился на меня. Одной рукой ухватив ложе, он второй сильно ударил меня по лицу. Но я успел прочно схватиться за ствол; напрягая все силы, я завладел оружием, заставив солдата опуститься на колени. Прежде чем он смог оправиться, я нанес ему сокрушительный удар ложем по голове, и он упал на землю.
Потребовалось несколько секунд, чтобы добежать до маленькой конюшни и выпустить наших товарищей. Затем мы все побежали к сержанту, который продолжал сражаться с часовым.
Тоттен схватил противника за горло; он, несомненно, задушил бы его, конфедерат оказался очень силен и держал сержанта за запястья.
Наше прибытие положило конец схватке; часовой, видя, что нас много и что к его голове приставлено ружье, воскликнул:
– Сдаюсь!
Пока все это происходило, оставшиеся в кладовой делали отчаянные усилия, чтобы вырваться. Но дубовая дверь оказалась прочной, засовы крепкие, и мы видели, что конфедератам потребуется еще немало времени, чтобы освободиться.
Прежде чем они сумели это сделать, мы все скакали на свежих лошадях.
Можно было не опасаться преследования со стороны тех, кто остался в бревенчатом доме. У них уставшие лошади, мы намного опередили их, и они не смогут нас догнать.
Судьба оказалась к нам благосклонна. Скача с головокружительной скоростью, мы не встретили ни души, пока в нескольких милях от того места, где были захвачены, не увидели большой отряд нашей кавалерии. Можно было больше ничего не опасаться.
Когда я вернулся в свою часть, мне пришлось объяснять, откуда у меня под глазом фонарь, полученный по другую сторону Шенандоа.
Двенадцать миль вбродПриключение в Мексиканской долине
– Итак, вы участвовали во второй мексиканской кампании?
Этот вопрос я задал полковнику Уорину Калхуну, офицеру, с которым я служил во время экспедиции Скотта в Мексику в 1846-48 годах. С тех пор мы не встречались, хотя я слышал, что он принимал участие во Втором Восстании – конечно, на стороне Юга, потому что сам был южанином, – а когда оно потерпело поражение, поступил на службу к императору Максимилиану. Я пригласил его спокойно провести со мной Рождество, и мы сидели за обеденным столом вдвоем: женщины ушли.
– Да, – слегка печально ответил он, – и это было не очень удачно. Жалею, что я так сделал. Видите, что я получил от этого – вернее, потерял. – И он с мрачной улыбкой взглянул на свой пустой левый рукав.
– Да, старина. Вижу, и мне жаль. Но как это произошло?
– О, обычная история. Огнестрельная рана, пуля раздробила кость, пришлось ампутировать руку.
– Но где вас ранило? Расскажите все.
– Ну, о самой ране особенно рассказывать нечего. Но мне кое-что пришло в голову. Вам стоит послушать. Представьте себе брод длиной в двенадцать миль!
– Вы меня заинтересовали. Продолжайте!
– Так вот. Но чтобы было понятно, я должен начать с самого начала. То есть как обстояли дела в имперской мексиканской армии.
– Мне это тоже интересно. Но сначала наполните заново свой стакан.
Полковник послушался и продолжил свой рассказ.
– После того как с Джефферсоном Дэвисом и остальными сэсэшами было покончено, я понял, что территория дяди Сэма не очень благоприятна для пребывания конфедерата, и потому направился в Мексику [Сэсэш – прозвище южанина в годы Гражданской воны в США; Джефферсон Дэвис – президент Конфедеративных Штатов Америки, союза южных штатов во время Гражданской войны]. Со мной отправился молодой англичанин по имени Блаунт. Во время войны я командовал частью из Южной Каролины, а он служил в ней капитаном. Как вы знаете, большинство южан встало в Мексике на сторону Максимилиана; и большинство англичан из аристократов – тоже. Блаунт был из числа таких англичан. Мы совсем недолго пробыли в Мексике, как поняли, что ошибались; и я часто думаю, что заслужил наказание за то, что отдал свою саблю на защиту такого неправедного и греховного дела. Наказание даже легче, чем я заслуживаю.
Ну так вот. Мы с Блаунтом привезли в Мексику рекомендательные письма к «императору». Они нам помогли и позволили получить должности в императорской армии. Впрочем, в званиях нас не повысили, совсем напротив: я был назначен капитаном, а Блаунт – первым лейтенантом. Так что нас не повысили, а понизили; впрочем, это нас не особенно интересовало.
Хуже всего были рядовые, которыми нам пришлось командовать. Назвать их солдатами значит опозорить это слово; и их лошади – отряд был кавалерийский – вполне соответствовали хозяевам: маленькие косматые мустанги, большинство Россинанты в миниатюре. Когда мы с Блаунтом впервые увидели их на площадке для маневров, то едва не рассмеялись. Контраст между ними и нашей прежней частью «кавалеристов в сером» был так велик, что заставлял смеяться над нелепостью. Отряд оказался сбродом, в котором встречались представители всех национальностей. То, что осталось, после того как Луи Наполеон струсил и улизнул из Мексики. Бедный Макс! Я говорю бедный, потому что его стоит пожалеть. Каковы бы ни были его амбиции, он желал добра мексиканскому народу; и никого не обманывали так подло, как Базен его. Ясный случай лисы и козла отпущения: роль лисы сыграл француз, а роль козла – австриец. Потому что, уводя свои войска – не неторопливо и упорядоченно, а поспешно, кружным путем через Оризаву, – Базен все время слал покинутому нерешительному императору подбадривающие сообщения, чтобы самому уйти беспрепятственно, пока он со своими приближенными не оказался в безопасности на кораблях [Максимилиан – эрцгерцог австрийский, которого Наполеон III уговорил принять корону Мексики. Максимилиан оказался не в состоянии вести борьбу со своим противником президентом Мексики Хуаресом. Преданный своим главнокомандующим французским генералом Базеном, он был расстрелян в 1867 году].
А теперь, – продолжал Калхун, отпив вина из стакана – после такого военно-политического отступления ему потребовалось смочить горло, – вернемся ко мне и молодому англичанину. Мы вместе присутствовали при фиаско империи, и история у нас одинаковая. Вместе со сбродом, называвшим меня «капитан», а Блауна – «тенант» – большинство наших солдат оказались мексиканцами и испанцами, – мы должны были занять пост на Теотихуакане. Прошел слух, что «хуаристы» угрожают горному проходу в Отумбе со стороны Тлакскаллы. Уход французских войск вызвал у мексиканцев прилив надежды; поведение французов перед уходом – а вели они себя не как солдаты, а как бандиты, – еще больше усилило гнев против захватчиков. Во многом это объясняется позорным указом, продиктованным Базеном и подписанным императором; говорят, он подписал его недобровольно, и этому вполне можно поверить. Согласно этому указу несколько тысяч невинных людей были преданы военно-полевому суду и после этого немедленно казнены. Это убийство так разгневало мексиканцев, что самые робкие из них превратились в отважных львов и свирепых тигров.
Я совсем недолго пробыл в Теотихуакане, когда понял все это; понял и то, что защитить нашу позицию с помощью имевшихся в моем распоряжении сил невозможно. Будь я предоставлен самому себе, я бы немедленно покинул эту позицию и занял более удобную в Тескоко. Однако я не мог принимать решения; мной командовал тупоголовый австрийский майор, который и не подозревал об опасности. Он даже считал нас в такой безопасности, что вместе со всем отрядом отправился в безрассудную ночную вылазку к древним пирамидам. Там мы попали в засаду, и врагов было втрое или вчетверо больше, чем нас. К своему стыду должен сказать, что мы сопротивлялись очень слабо; по крайней мере мои солдаты тут же побросали ружья и разбежались. Мы с Блаунтом, вторым лейтенантом ирландцем Макуином и десятью-двенадцатью лучшими солдатами попытались отбиваться; но остальные нас покинули, нас вполне могли проткнуть копьями, и нам тоже пришлось бежать. Впрочем, случай не тот, ради которого стоит пожертвовать жизнь. Что касается меня самого, то я достаточно потерял в этой стычке и вышел из нее с безжизненно свисающей рукой.
Последовало беспорядочное отступление в Теотихуакан. Но здесь мы не остановились; задержались всего на минуту, чтобы прихватить свои самые ценные вещи; потом снова бегство к Тескоко; первым бежал храбрый австрийский майор со своими солдатами в белых мундирах. Я со своими двумя лейтенантами и остатком отряда остался позади; с каждой минутой мы отставали все больше. Макуин был ранен тяжелее меня, ему копье пробило бедро, и он с трудом держался в седле. Оставить его означало обречь на верную смерть, может, и на пытки. Тогда действовал закон «зуб за зуб», и никто не проявлял милосердия. Ни Блаунт, ни я не могли решиться оставить товарища и потому решили держаться рядом с ним, пока есть возможность. Это было нелегко: утомительно и тревожно; каждую минуту мы ожидали появления преследователей.