Хо-хо! Ищите дурака! Я – крыса. Обычная трусливая крыса.
Я поставил фонарь на планшир и облокотился о борт, скаля зубы в кривой усмешке.
Я знаю, что вы видите со стороны. Вам кажется, что мое лицо исказила болезненная, какая-то безумная гримаса. Подсвеченное снизу, оно постепенно превращается в дьявольскую маску, с которой глядят совершенно безумные, льдисто-синие глаза. Запомните: так выглядит лицо человека, который труслив до безумия, прекрасно это сознает и не делает себе поблажек. Он просто трусливая крыса. Довольно крупная, впрочем. Но крыса. Запомните меня таким.
Итак, я отправлюсь на остров и сгину.
Да, проще сразу кинуться на меч, чем соваться на остров. Даже зная, что там меня ждет Грануаль – секс-бомба и затейница.
Бежать, сынок, бежать! Как только найду мага, который снимет заклятие.
– Эрт шэрг да марг! – я брякнул под нос похабнейшее селистианское ругательство.
А затем, с топором в одной руке и фонарем в другой, направился к носовой части корабля, стараясь обходить самые густые кровяные пятна.
Пираты своротили дверь в каюту Заррага, внутри был разор, однако пахло не кровью – вином. Капитан любил выпить – в меру.
Я вытянулся на ободранной койке, положив кулак под голову. Затушил фонарь. И мгновенно уснул, словно в черную яму провалился.
Глава одиннадцатая (ужасная)В баню дзен![14]
Когда я сойду с ума, я напишу мемуары: «Я и моя принцесса: все сердце за любовь!» Нет, не так. «Принцесса стоит секса!», вот. Уже теплее и не отдает клиническим идиотизмом любовных романов. Нет, лучше так «Как жениться на принцессе: пособие для чайников». В общем, мне снилась Вандора – родная (и младшая) сестрица Тендала, которую я соблазнил.
Ну хорошо, буду откровенен: тут бабушка надвое сказала, кто кого соблазнил. Может, и она меня. Это было странно – видеть эротические сны после всего, что случилось, однако организм, похоже, имел на этот счет свое – авторитетное! – мнение. Я кружился с Вандорой в белом вихре из простыней, перин, покрывал и подушек, видел ее полузакрытые глаза, прикушенную губу, слышал ритмичные, все убыстряющиеся вздохи, ощущал податливую мягкость ее горячего тела, а однажды вполне явственно почувствовал тяжесть ее лодыжек на своих плечах.
При этом сквозь сон я чуял потрескивание шпангоутов и скрип палубы «Выстрела», будто по ней кто-то ходил. Затем в наше с Вандорой ложе вторглись странные напевы, производимые явно стариковской глоткой. Моих ноздрей коснулся смрад жженых волос и еще чего-то настолько же ароматного. Секс с Вандорой не был доведен до кульминации. Сладкая картинка поплыла, растворилась в темноте, и остаток сна я провел в плотном и безбрежном одиночестве.
Проснувшись, какое-то время лежал в полузабытьи, безучастно листая картины вчерашнего дня: бой, плен, чудесное спасение… Затем, ворочаясь, как старый алкаш, кое-как встал и оперся о края разбитого ложа. И тут же занозил палец острой щепой, зазубриной от меча, которая сломалась, едва двинул рукой. Разумеется, острие осталось в пальце. Уреш! Классное начало нового дня!
Я присел на край койки и начал выкусывать занозу. Ныл порез на предплечье, ныло все тело, исполосованное вздутыми красными полосами, во рту стоял рвотный привкус, а в желудок кто-то накидал мерзлой гальки. Хотелось лишь пить, да, пожалуй, приставить себе новую голову взамен старой, которая отзывалась тянущей болью на каждый поворот шеи.
Кое-как выкусив жало, я вздохнул и, осмотревшись, скроил болезненную гримасу: винный шкафчик из красного дерева, в который я однажды заглянул с позволения капитана (Зарраг, бранясь, потом оттаскивал меня за пояс), лежал на боку. Дверцы отломаны, полочки разбиты топором. От чудесного собрания вин одно воспоминание! А ведь, пожалуй, прав был капитан: и женщин не надо, когда у тебя такая коллекция!
И все досталось пиратам. Эх!
Я прошелся по каюте в тайной надежде раскопать целую бутылку вина. Но – раскопал лишь серую проолифенную робу на случай шторма, истинное рубище, смердящее прогорклым маслом, которым побрезговали даже пираты.
Ну, нет так нет. Но очень жаль, что нет.
Я страдальчески сморщился.
– А-а-а-а!.. За… ы-ы-ыл!.. За… ы-ы-ыл! А-а-а-а!!!
Ужасные вопли подбросили меня, будто я присел на раскаленную сковородку.
Ревел, конечно, Франног. Его голос, наполненный модуляциями безумца, похоже, предвещал конец света.
Неужто старый мудрец спятил? Кровь и смерть, да плюс вино – слишком много на его годы.
Я представил себя в компании психопата посреди моря, на разбитом, с мертво хрустящими шпангоутами корабле… и тут же ринулся в дверной проем, залитый полуденным солнцем.
Связать! Спеленать! А потом кормить с ложечки! Авось на твердой земле да придет в себя!
Сгоряча я стукнулся лбом о притолоку и, вскидывая руки к пострадавшему месту, запнулся о комингс.
«Бабах!» – и я растянулся на палубе, пребольно ударившись обоими локтями. Ценные кедровые доски, чтоб их!
Бранясь последними словами, я перевернулся на спину. В ясном лазурном небе застыли облака-овечки, а солнце нависало над «Выстрелом», огромное и нестерпимо жаркое.
Штиль. Как обычно.
Я уселся, со стоном растирая локоть.
– За… ы-ы-ыл!!!
Вопль грянул над самым головой. Я испуганно отдернулся и вновь растянулся на палубе.
Левым ухом о горячие доски!
– Уй! Вашу… Аргх! Да что же это?
Надо мной застыл Франног: скрюченные пальцы и вылупленные глаза, встопорщенная бороденка, подштанники в синюшных винных пятнах.
– Забы-ы-ыл! – грянул мудрец так, что эхо отразилось от стенки каюты и болезненным ударом атаковало мои уши. – Глупец, тупица! Олег, у меня маразм!
Я потер ухо и облегченно кивнул. Раз уже безумец признается в своей болезни, значит, еще не окончательно спятил. Психи обычно мнят себя здоровенькими, даже когда бросаются на людей с топором.
Франног с подъемом продолжил самобичевание:
– У меня маразм, Олег! Ты видишь перед собой старого козла!
– Ну, если вы так настаиваете…
– Именно козла! И знаешь, почему?
– Почему? Да что с вами случилось?
– Случилось! Именно случилось! Я забыл, забыл, дурья моя башка! Ты еще не сломал себе руку?
– Я? Руку? С какой радости?
– Ты сидишь, мне кажется, ты…
– Я сижу, потому что упал. И не успел подняться.
– Да-да, началось! Шахнар! Ты не ушибся?
– Немного. Обе руки, левое ухо. Перед этим я занозил палец – вот тогда было больно.
– А-а-а! Позор на мои седины! Ох! Ох!
Я решил пока не дергать чудодея за бороду: все-таки должен оберегать его бренное тело. Вместо этого встал и оперся на стенку каюты.
– Объясните толком.
– Вспышка озарения! Меня озарило! Ох, ох!
– Так, вас озарило… Солнечный удар?
– Хуже, гораздо хуже! – Голос мудреца дребезжал, как жестяное ведро, которое пинают ногами. – Ох, ох, сынок! Структура отката… Если не замкнуть абрис заклятия ключом… Но я забыл это сделать!
– Не понимаю, Франног…
– Ты только не волнуйся! И не сердись, умоляю! Но…
Я мрачно стиснул зубы. Если кто и сойдет с ума на этой посудине, так это я. Еще пара дней с этим взбалмошным старцем…
– Давайте коротко: что, как, почему!
– Ну да, ну да, я поясню. Заклятие, которое я на тебя наложил…
– Кваэр, ну да, перед боем с пиратами.
Франног виновато потупился.
– Нет-нет, сынок… То было не заклятие, простой набор слов… Я думал, если ты решишь, что на тебя наложено заклятие удачи, то это придаст тебе уверенности в своих силах, и немножко… сыграл роль. Я полагал, что фиктивное заклятие прибавит смелости, которой ты, уж прости, не обладаешь в должной степени. Я соединил нас кваэром сегодня ночью, когда ты ушел спать… А я… остался на камбузе, притворившись спящим…
– АХ ТЫ ПАДЛЮКА!!!
Я знаю: вы сейчас говорите про себя – этот вульгарный мерзкий тип, набитый тестостероном, слишком много ругается. А что мне думать про этого старого недоенного козла? Как его называть?
Я вскочил и занес кулак над плюгавым чудозвоном. Мне хотелось размазать его по палубе, раскатать в совершенно плоский блин, превратить в тортилью, а потом завернуть в эту тортилью пару кило гвоздей и выбросить в море. Но кваэр… Мой кулак бессильно упал. Я был сбит, выпит, уничтожен. Ноги подкосились, пришлось усесться на палубу.
Франног взирал на меня виновато.
– О, сынок, заклятие кваэра очень сложное, творится около двух часов, требует нескольких ингредиентов и того, чтобы человек, на которого оно накладывается, неотступно был рядом! Иначе, в случае, если бы заклятие было так просто навести, кваэр стал бы бичом нашего мира!
Я чувствовал эмоциональное отупение. Не было сил ни ругаться, ни плакать, ни в истерике кататься по палубе. Меня обвели вокруг пальца. И кто? Трухлявый пень в заляпанных панталонах!
– Ну да, понимаю, Франног… Вы хитрозадый лис. Что за ингредиенты, скажите, хотя бы.
– Твои волосы, немного крови… И обязательно твое близкое присутствие.
– Уреш! Ну, волосы вы отчекрыжили, пока я спал. Кровь-то вы где взяли?
– Крови нужно всего чуточку… Вчера, когда я перевязывал твою рану, я оставил на пальцах немного подсохшей… А потом растер ее о халат…
Мудрец показал на коряво вырезанную дыру в халате.
– Затем я вырезал кровяное пятно своим ножом.
– Хитер бобер.
– Бобер, сынок?
– Заткнитесь. То есть – не обращайте внимания, рассказывайте, старый бабай, что вы еще натворили, с чего весь этот гвалт?
– Бабай?
– Заткнитесь и рассказывайте!
Мудрец наставил на меня встопорщенную бороденку, слезы непритворного раскаяния блеснули в глазах.
– Шахнар, ой Шахнар! Я преступник! Я чертов грязный урод, я волк позорный, я тля! Я как пацан облажался!
Угу. Я уже не удивлялся, что в моменты высшего эмоционального подъема Франног переходит на речь криминальных низов.