Где же «Элиминат»? Вой был почти неразличим, только слабость и дрожь в мускулах говорили, что вэйрок не прекратил попыток нас изловить. Все прахом… Ни дождь, ни ветер, ни волны не помеха этой мрази!
Невыполнимо…
– Стоять, Франног! Стоять-бояться! Ждать!
Бросив весло, я метнулся к грот-мачте. Растянулся на скользкой палубе, вскочил, загребая руками. Скелет плота начал откатываться к борту… Я поймал концы канатов, напрягся и, подтянув недостроенный плот, надежно закрепил у мачты. Затем выдернул из стеньги долото без рукоятки, схватил моток просмоленного троса и бегом вернулся к аскету.
– Ясна мыслишка?
– Э?
– Я привязываю трос… вот так… и забрасываю долото на рею «Элимината»! Шторм вон какой, грохочет – мама не горюй! Долото притянет молнию, если вы его зачаруете! Блин, да оно обязано притянуть молнию, оно же из металла! Веревка – заземление, хватит всему… Барнаху, чтоб его предкам икалось в аду!
Франног вздрогнул, глаза прояснились.
– Я… я, пожалуй, смогу! Погоди, это меньше минуты! – он зашептал, поводя руками над долотом. – Держи эту стальную штуковину за веревку!
– Трос.
– Трос, веревка, невелика разница!
– Моряки вам голову открутят. Это – трос. Это – долото, а не «какая-то там стальная штуковина».
– О Шахнар! Помолчи! Не касайся штуковины, когда появятся искры, иначе все впустую! Держи за веревку, я сказал! Ну вот, я почти…
Из-за полога дождя появился корабль: чудовищная рыжая плоть вэйрока горой вздулась над «Выстрелом»; древний флагман селистианского флота был, скажем так, крупным мальчуганом.
Я резко выдохнул. Несмотря на качку, словно примерз к палубе. Рядом застыл Франног.
Мачты-щупальца смотрели буркалами зеленых огней, черные обрывки парусов, которые уже не были парусами, изгибались. «Выстрел» захлестнул смрад гниющей рыбы и холод. Вэйрок был холоден, как и полагается мертвецу.
Я здесь, тихим шелестом пронеслось в моей голове.
Я здесь.
Чтобы.
Утащить.
Поглотить ваши души.
Я.
И грянул вой, который больше не сдерживала завеса ливня. Я заорал в ответ. Да я вам клянусь – со мной такое случилось впервые. Чтобы я орал в лицо опасности? Да ни в жизнь! Обычно я драпаю, я последний трус. А тут вдруг… Ругаясь, я дернул упавшего Франнога за отворот халата и наотмашь залепил пощечину, от которой голова старика безвольно мотнулась.
– Да… ва-а-ай! – промычал прямо в стариковское ухо. Франног удивленно заморгал, но боль от удара протрезвила. Он снова начал водить ладонями над «громоотводом», что-то шепча. Я удерживал его за отвороты халата. И орал. Как же я орал!
Десяток глобул зеленого огня сбежали с борта «Элимината» и, не касаясь нас, взобрались по грот-мачте «Выстрела», свесившись с ее салинга исполинской гроздью винограда.
Души.
Мои.
Дети.
Пленники.
Рабы.
Выпитые.
Игрушки вечности…
Фигушки, сказали заюшки! Хрен ты выпьешь мою душу! Хрен я буду твоей игрушкой!
Я почувствовал, будто меня давят прессом. И с ужасом увидел, что борт «Выстрела», став абсолютно прозрачным, выгибается в сторону «Элимината». Призрак начал поглощение.
– Есть! – вскинул голову мудрец. Но выражение торжества в его глазах сменилось пустотой, они остекленели, и он рухнул на палубу… Я остался стоять, стало быть, мудрец всего лишь потерял сознание, если бы умер – кваэр отрубил бы мое сердце.
Я заревел, грозя «Элиминату» кулаком. Тварь! Падаль! Погоди… Постой, сейчас ты получишь сполна!
Не стоит.
Зря.
Зря.
Прими мою власть.
На подгибающихся ногах я побежал вдоль фальшборта, раскручивая плюющее голубыми искрами долото. Остановился, когда передо мной оказалась фок-мачта «Элимината». Дождался всплеска молнии, которая высветила реи, и метнул его, вложив в бросок все силы. Долото перелетело нок верхнего рея и несколько раз перекрутилось, надежно запутывая трос в черных обрывках топселя.
– Вот тебе сувенир!
Вэйрок взвыл тысячью голосов, рыжий борт вздулся и опал, как у огромного кашалота. Мачта, на которой теперь болталась «эта стальная штуковина», явственно изогнула мерзкую плоть, будто пытаясь рассмотреть подарок, ее огни заволновались, начали подкатывать к ноку, за который прочно уцепилось долото.
Утащить.
Поглотить.
Вобрать твою душу.
Я упал на колени, пытаясь дышать под чудовищным гнетом. Сделал что мог… Никто не сделал бы больше! Да и я… раньше… я бы просто сбежал или утопился бы в море, как предлагал чародей. Есть чем гордиться мальцу… перед смертью!
Тело начало стремительно неметь, словно один за другим отмирали нервы. Я попытался вцепиться в фальшборт и увидел, как невидимый язык слизывает кожу с рук, обнажая темно-красные мышцы и сизые струйки вен…
Я, – сказала искаженная личность Барнаха.
Гложу.
Твою.
Плоть.
– Ах… арр… Ты не можешь…
– Пффф-ууууршшшш! – Молния блеснула одновременно с разрядом грома. Я поднял голову, которая вдруг стала весить за сотню кило. Яркие ветвящиеся серебряные нити, поднимая облака пара, сбегали по мачте «Элимината». Смрад гниющей плоти сменился вонью горелого мяса.
– Пффф-ууууршшшш! – Новая молния прямо в громоотвод. Нити живого серебра на мачте, облака зловонного пара… Молния пронзала корабль, казалось, до самого днища.
Вэйрок взвыл, но его стон уже не предназначался нам. Тварь терзала бешеная боль, – даже призракам не нравится, когда их поджаривают заживо.
– Барбекю, гадина! Барбекю!
Мне вдруг открылись мысли корабля-человека, я увидел запредельные образы той стороны бытия и лик хаоса – жадную тускло-зеленую воронку, которая поглощает души. Картины, почти невыносимые для разума смертного, картины, которые сводят с ума. Я завопил, но легкие уже не выдыхали воздух, они растворялись, вытягиваясь небрежными мазками розовой краски в сторону вампира.
– Пффф-ууууршшшш! – На последнем усилии я снова приподнял голову: странное серебряное пламя танцевало на мачтах «Элимината», острыми кинжальными языками сбегая на палубу под жалобные, почти детские стоны чудовища. Охваченная пламенем, звонко лопалась кожа бортов, из ран вытекал черный ихор, мгновенно вскипавший грязно-серым туманом. Вэйрок уже не старался удержаться возле добычи, волны и ветер начали сносить его в сторону, а молнии остервенело били и били в чудесный громоотвод, давая новую силу огню. В пламени странно корчились зеленые глобулы, в них проявились вдруг человеческие лица – старые и молодые, больше мужские, чем женские – отражение душ погубленных матросов…
Внезапно над водами Срединного моря пронесся громкий вздох, и борт «Выстрела» с негромким хлопком вернулся в прежнее состояние. Стоя на коленях, я увидел, что плоть снова на моих руках, понял, что тело снова готово меня слушать.
И перед тем, как «Элиминат» поглотила стена ливня, я успел разглядеть, как страшно обугленный остов разламывается на две половины, а зеленые огни, отрываясь от реев и мачт, устремляются в небо.
Собрав остатки сил, я расхохотался, захлебываясь водой, стекающей по лицу.
– Хо! Засмалили… свинюку!
Затем я провалился во тьму.
Все-таки устал маленько.
Глава четырнадцатая (скучная)Краш! Бум! Бам![17]
Я вновь висел в темноте. Нагая Грануаль крутилась передо мной в бесстыдном танце, принимая позы насколько чувственные, настолько и вульгарные. Что-то вроде достопамятного «Танца семи покрывал», только без покрывал. И я вам скажу – без покрывал этот танец смотрелся ярче. Вообще голая женщина куда эффектнее одетой, правда, Капитан Очевидность?
Я смотрел на то, как плавно, текуче, она меняет позы, как подрагивает упругими ягодицами, и вожделел. У нее были тонкие лодыжки, и вполне обозначенные икры, и в меру полные бедра, что придавало ногам идеальную форму. Многие девушки в моем бывшем мире боятся физических упражнений – дескать, ноги будут мускулистыми. В результате они разгуливают с ногами, похожими на два грубо отесанных полена. Про живот, плечи, ягодицы я уж не говорю. Как известно, многие женщины у нас на Земле больше всего пекутся о двух вещах: о хорошем маникюре и отличной прическе. То, что располагается ниже прически и по бокам от маникюра – их мало волнует. В результате, сняв с такой женщины одежду, мы можем без содрогания взирать только на прическу и маникюр.
Однако тут меня снова выдернули из сладкой нереальности.
– Жив или помираешь? Ай-ай-ай! Ай-ай-ай!
Настырные хлопки по щекам.
Гу-гуууууммммм! Дрррррааааааамммм!!!
Теплый дождь в лицо.
Снова хлопки по щекам. Черт, уже не хлопки, самые настоящие оплеухи!
– Ай-ай-ай! Неужели помирает? О горе мне! О несчастье! Не вздумай окочуриться, осел ты эдакий! Я тебе покажу! Я из тебя, сявка, душу выну! Не вздумай, иначе я уйду вслед за тобой! Помни про кваэр!
Угу, угу, как там, в Древнем Риме, говорили: помни, ты смертен! Или, если цитировать Тертуллиана – «Помни, падло – ты всего лишь смертная тля!»
Изредка знания из институтского курса истории лезут в мою дурную голову.
Шмяк! Шмяк!
Туман перед глазами постепенно рассеивался. Я заморгал, навел резкость: у лица болталась козлиная борода, с которой капало. Над нею громоздился орлиный нос, а чуть выше были знакомые очи старого мудреца.
– А… – сказал я. – Э-э… – Я набрал воздуха в грудь и сел на палубе «Выстрела», по которой яростно барабанил теплый ливень. – Франног! Вы… Я…
– Живой! Шахнар услышал мои молитвы! – Мудрец привстал с колен, с трудом балансируя на неустойчивой палубе. Мокрый халат облепил его тело, которое, как я еще вчера заметил, было не таким уж и тщедушным.
– Живой? – Я глотнул воздуха пополам с пресной водяной пылью. – Я… жив… И вы!