— Нисколько, — ответила Памела.
Джеффри помог ей снять пальто, аккуратно свернул его подкладкой наружу и повесил на спинку стула.
— Вчера вы были просто великолепны, — сказал он. — Так решительно взяли все в свои руки. Я хотел вас поблагодарить. Боюсь, что я обошелся с вами довольно небрежно. Курите?
— Спасибо. А вы?
Джеффри достал трубку и опустился в кресло напротив нее. Наконец он мог ее хорошенько рассмотреть. О ее внешности не могло быть двух мнений — Памела была чрезвычайно хороша собой. Обычно ему не нравились девушки с рыжими волосами — на них можно с удовольствием смотреть со спины, но когда они оборачиваются, то у них оказываются бело-розовая кожа и невыразительные черты. Тут было совсем другое дело. У Памелы были темно-рыжие волосы, как у красавиц на портретах Тициана, матовая кожа и карие глаза. Он никогда не видел такой красивой женщины.
Поймав себя на том, что смотрит на нее, не отводя глаз, Джеффри улыбнулся и сказал:
— Простите, что я на вас так беззастенчиво пялюсь. Должен признаться — только не сердитесь, — что на вас очень приятно смотреть. Боюсь, что в вас будут влюбляться все ваши пациенты. Вы ведь собираетесь стать врачом, верно?
— Собираюсь, — ответила Памела. — Но диплом я получу только через два года.
— Вам нравится медицина?
— Очень. Работать, конечно, приходится много, но зато уж никогда не соскучишься. Мне нравится работать в операционной, хотя, разумеется, операций мне еще не доверяют. Но мне хотелось бы стать хирургом. У нас есть прекрасные женщины-хирурги. В конце концов для того, чтобы удалить аппендикс, не надо иметь мускулы грузчика, а с нервами у меня все в порядке.
— Уж это да, — отозвался Джеффри. — Правда, я не представляю себе хирурга с вашей внешностью.
Они помолчали. Потом Джеффри сказал:
— Я все думаю про вчерашнее. Какой страшный конец. Но, по крайней мере, я рад, что отец, как вы говорите, умер мгновенно.
— Тут нет даже и тени сомнения. Он и не знал, что с ним случилось.
— Это меня немного успокаивает. Невыносимо думать, что бедный старик умер в мучениях и ужасе. Мы с ним всегда были друзьями. Мне его будет очень не хватать.
Памела кивнула.
— Правда, война нас надолго разлучила, но он мне часто писал, и мы по-прежнему были близки. Надо же, чтобы это случилось именно сейчас, когда кончилась война и он опять начал радоваться жизни. Он был так счастлив и горд, когда мы с Артуром вернулись домой. Он бы прожил еще лет десять, а то и двадцать, честное слово! Впрочем, зачем я к вам пристаю со своими бедами?
— Пожалуйста, продолжайте, — попросила Памела. — Вам надо выговориться.
Джеффри невольно улыбнулся.
— Вы как будто рецепт выписываете. Но, вообще-то говоря, вы правы. Во всяком случае, мне хочется рассказать вам о нем. Главное — он не был старым, уставшим человеком. Ему все было интересно. В молодости он отлично управлялся с парусами. Сейчас, конечно, в это трудно поверить, глядя на «Беглянку» — это наша яхта. Два мотора, парусов нет вовсе. Но до войны у него был одномачтовый тендер, около десяти тонн водоизмещением, и мы с ним немало поплавали вдоль побережья. Вот было славное время! Он любил море и научил и меня любить его. Несколько раз мы попадали в опасные переделки — в море без этого не бывает, — но он был опытный моряк. Я думал, что он доживет до глубокой старости — и вот!.. Как это несправедливо! Такой ужасный кровавый конец!
— Да, — тихо проговорила Памела. — Но если бы вы видели стариков, которые ложатся к нам в больницу и умирают медленной смертью после безнадежной операции! С ним могло бы случиться то же самое. Хотя я понимаю, что вас это не утешит.
Джеффри разжег погасшую трубку.
— Что ж, — сказал он. — Он уже умер. Остались проклятое следствие и мысли о том, кто это мог сделать. Бог знает, что теперь будет с фабрикой. Кстати, вы знакомы с моим двоюродным братом Артуром Кроссом?
— Мне кажется, я видела его, когда уходила. Говорить мне с ним не пришлось. Как он все это воспринял?
— Он вообще скрытный человек — не поймешь, что он чувствует. Разумеется, он не был так привязан к отцу, как я. Странный он парень. В начале войны он попал в плен и там хлебнул лиха. Он очень изменился. Да вы его еще увидите. Он толковый работник, и, наверное, лучше всего было бы, если бы он взял дело в свои руки. Я и сам собирался помогать отцу на фабрике — он очень этого хотел, — но теперь…
— Разве вы не можете остаться на флоте?
— Для мирного времени я уже стар. Вот расскажу молодым все, что знаю, и уйду. Флотских офицеров готовят с детства — лет с тринадцати. Скажите, из полиции вам сегодня не звонили? Мне не нравится эта тишина.
— Лейтенант Джексон приходил с утра. Его интересует человек, который мне позвонил, но я мало чем могла ему помочь.
— Что ж, это их работа, а не наша. Сам я не представляю, кто бы это мог быть. Как, вы уже уходите?
— Да, мне пора. Надо сходить в магазин.
— Большое спасибо, что зашли, — сказал Джеффри, помогая ей надеть пальто. — Вам, конечно, досталось ни за что, но я вам очень обязан. Наверное, мне пора перестать жалеть себя. Послушайте, вы свободны сегодня вечером? Может быть, поужинаем вместе?
— Может быть, — ответила Памела.
Джеффри заметно повеселел.
— Правда? Замечательно! А то бы я, наверно, напился в одиночку. Поедемте в центр — я знаю пару преуютных ресторанчиков. Если вы не возражаете, я вас отвезу на нашем старом «моррисе». Я заеду за вами в семь часов, хорошо?
— Прекрасно, — сказала Памела.
Джеффри проводил ее до калитки и долго смотрел ей вслед.
Днем Джеффри позвонил в полицию.
— Это Джеффри Холлисон, — сказал он Джексону. — Что-нибудь прояснилось?
— Инспектор поехал к вам, — ответил Джексон. — Как вы себя чувствуете, сэр?
— Спасибо, ничего. Да, вы правы, вон подъехал его автомобиль. До свидания.
Джеффри положил трубку и пошел открывать инспектору дверь.
— Добрый день, мистер Холлисон, — сказал Джемс в ответ на приветствие Джеффри. — Надеюсь, вы простите меня за то, что я опять вам надоедаю?
— Простить? Я весь день вас жду. Мне ничего не говорят. Даже мисс Уитворт знает больше меня.
— Так у вас была мисс Уитворт? Очень симпатичная девушка. Джексон совершенно ею очарован.
— Ничего удивительного, — сказал Джеффри. — Ну так что, инспектор, узнали что-нибудь новое?
— В понедельник будет коронерское дознание,[1] — сказал Джемс. — Вам, конечно, надо присутствовать. Я позвонил мистеру Кроссу и предупредил его тоже. Мы также вызовем миссис Армстронг и мисс Уитворт.
Джеффри кивнул.
— А кто… вы еще не знаете, кто это сделал?
— Боюсь, что нет, сэр. Если исключить возможность, что убийца — совершенно посторонний человек, то подозреваемых — раз, два и обчелся. В этом вся сложность.
— Да, это так. Я всю ночь не спал и ломал голову. Если только нет какой-нибудь темной лошадки, о которой мы ничего не знаем, то подозреваемых можно сосчитать на двух, ну, может быть, на трех пальцах.
— На двух, — сказал Джемс. — Но улик нет никаких.
— Зато есть превосходный мотив. Вы вчера были достаточно откровенны, инспектор, и я тоже не слепой. Кому на целом свете выгодна смерть отца? Мне и Артуру. Но Артур этого сделать не мог. У вас была ночь на раздумье. Ну и как, вы считаете, что это сделал я?
Инспектор молча попыхивал трубкой. Затем он сказал:
— Я сегодня утром был у вас в колледже, мистер Холлисон, чтобы узнать насчет той странички.
Джеффри кивнул.
— Полагаю, что ваш визит не прибавил мне популярности, но я понимаю, что это было необходимо.
— Не знаю. По-моему, ваша репутация ничуть не пострадала. Я был у директора.
— И он, конечно, сделал все, чтобы вам помочь?
— Да, сделал. Он… эээ… отозвался о вас самым лестным образом. Разумеется, его слова нельзя предъявить на суде в качестве свидетельских показаний, но он вам сильно помог. Он сказал, что не слышал вашей лекции, но предложил пойти в буфет — как раз был перерыв между лекциями, — чтобы поговорить с людьми, которые были на лекции.
— Ну и что-нибудь узнали?
— Да. Я сказал им, что вы находитесь под подозрением, и спросил, не показалось ли кому-нибудь что-то необычным в лекции. Один молодой лейтенант говорит: «Не знаю, что вы имеете в виду, инспектор, но если вы это всерьез, то я сидел в первом ряду и в какой-то момент мне показалось, что он что-то потерял в своих записях. Это не очень бросалось в глаза, но я видел, как он перелистывал страницы. Вы это имеете в виду?» «Да, это самое, — сказал я, — и я вам очень признателен. На следующей неделе мистер Холлисон будет читать лекцию, как обычно».
Джеффри прикусил мундштук трубки.
— Черт возьми, инспектор! Почему вы мне это сразу не сказали?
— Так у нас заведено, мистер Холлисон, так заведено и у меня. Во всяком случае, вопрос с той страничкой разъяснился. По моему убеждению, страничку подложил под труп убийца — просто для того, чтобы запутать следствие. Но он, без сомнения, понимал, какая это важная улика.
— Никто этого не мог знать, кроме отца… и Артура.
— А нам известно, что мистер Кросс этого сделать не мог. Конечно, если бы мы — как бы это выразиться? — позволили себе полет фантазии, возможен и такой вариант: что вы нечаянно забыли страничку дома, а вечером нарочно подложили ее под труп, чтобы вдвойне заморочить нам голову, или что вы подобрали ее около столика, а потом нечаянно уронили. Преступление — штука сложная.
— А я-то думал, что вы сняли с меня подозрение, — с укором сказал Джеффри. — Но эту вашу идею я как-то не могу принять всерьез.
— На вашем месте я бы не стал из-за нее чересчур расстраиваться. И раз уж я здесь, хочу задать вам всего один вопрос. Надеюсь, вы на меня не обидитесь. Каково ваше финансовое положение?
Джеффри посмотрел на него с недоумением.
— Мое финансовое положение? Я… я не знаю. По-моему, неплохое. Вы что, хотите попросить взаймы?