– Теперь… пой!
Это реально вывело меня из себя.
– Что? Забудь об этом!
Неожиданно я растерялся, поскольку он изменил привычный ход событий. Мне не нравился папа этого малыша. Если честно, мне доставляло удовольствие видеть, что он испытывает дискомфорт. Юджи обломал меня и теперь хотел установить некое равновесие в происходящей сцене.
– Давай, ублюдок! Пой!
– Разбежался! Ни за что!
Я быстро освободился от его захвата и направился к двери. Я слышал, как за моей спиной он кричал мальчику: «Беги и хватай его!» Отец предостерегал: «Довольно!» Юджи снова вопил: «Не слушай его! Пойди и схвати этого ублюдка! Бей его!» Я схватил свои туфли и сумку и сбежал вниз по лестнице.
Всегда, когда он вовлекал детей в эти игры, я злился несколько больше обычного, но на этот раз я, можно сказать, даже был доволен, потому что таким образом как будто мстил встревоженному отцу. Юджи никогда не волновался, кто из нас как себя чувствует, но его внутренняя чувствительность с лазерной точностью определяла, к чему я был готов, и он немедленно втягивал меня в это. Возможно, он демонстрировал глубинную склонность к насилию в «цивилизованном» человеческом существе. Он и раньше это проделывал, преимущественно с мальчиками, разжигая в них глубинную животную ярость и размахивая ею перед взрослыми, словно в насмешку. Во время этих игр, к которым он привлекал не успевших закостенеть детей и людей типа меня, опасности не подвергался никто, кроме него самого. Он был диким. Может быть, именно его дикости я и верил, за исключением тех случаев, когда она была направлена на меня.
Таким образом, я снова ушел в раздражении. Со стороны это, наверное, выглядело как обида. Я снова начал думать о том, чтобы уехать. И снова размышлял: «Если все будет идти так и дальше, это никогда не закончится, а я больше не собираюсь терпеть это дерьмо». Я посидел у реки, немного поотчаивался – что было приятно – и побрел назад в свою комнату. Примерно через час зазвонил телефон. Это была Чирантон. Она сказала, что Юджи волновался обо мне и хотел, чтобы она привезла меня назад. Она уже повернула на мою улицу и собиралась ждать снаружи. Ну раз уж она уже проехала через весь город, то почему бы не поехать с ней?
Шри Рамакришна когда-то рассказывал историю о трех типах докторов. Первый доктор был всегда занят, поэтому он велел больному принять аспирин и позвонить ему в понедельник. Второй доктор был очень участливым, он сразу принимал пациента: «Заходите, пожалуйста, сейчас я помогу улучшить ваше состояние». А третий доктор заходил к вам в дом, бросал вас на пол, садился вам на грудь и заталкивал лекарство в рот. Юджи был третьим типом доктора.
Наше баловство продолжалось. Однажды постучавшись в дверь, за которой прятался непослушный мальчик Юджи, я уже не мог захлопнуть ее. Слишком много удовольствия это доставляло ему. Я оказался в ловушке, взяв на себя роль джокера, и на самом деле он был прав, когда говорил: «Ему это нравится! Вы думаете, он бы меня не сломал, если бы захотел?» Это было правдой. Честно говоря, я чувствовал себя не очень комфортно относительно всего, что касалось духовности. Я даже от самого себя скрывал, насколько важна она была для меня, а уж признаться в этом публично… Поэтому я сам назвался груздем и теперь был вынужден постоянно сидеть в этой корзине глупости.
Каждый день, когда я выходил на балкон, он следовал за мной, хватал за воротник рубашки и волок назад. Он даже разорвал навес, отделявший одну часть балкона от другой. Он колотил меня, как безумный, а затем втаскивал в комнату и еще добавлял. В его серых глазах в это время отражалась всепоглощающая пустота. Она-то и подсказывала мне, что конца этому не предвидится. Такая настойчивость бывает у детей, и он получал от нее такое же удовольствие, как и я.
«Здесь нет «я», производящего действие. Все, происходящее внутри тебя, проявляется и снаружи».
Когда мы сидели рядом, он мог посмотреть на меня и сказать: «Глядя на тебя, у меня возникает единственная мысль: «Бей его!»» Он говорил без злости, скорее, с удивлением.
Если я уходил в другую часть комнаты, он подходил, садился рядом и все начиналось сначала. Сначала он брал меня за руку, затем начинал шлепать по руке или щипаться – и так по нарастающей. И он был прав – мне это нравилось. Мне это нравилось почти даже чересчур. Было ощущение, что впервые в жизни мне дали свободу. Я едва мог выносить ее.
Глава 31
«Это сознание, функционирующее во мне, в тебе, в садовой улитке и дождевом червяке, – одно и то же».
Каждый год друг Юджи из Рима, архитектор, приезжал к нему в гости. По его поводу шутили, что он всегда обещал заехать на днях, а сам появлялся бог знает когда – чисто в «итальянском стиле». После тридцати с лишним лет общения с Юджи он по-прежнему являлся к нему с вопросами. Ему нравилось таким образом взаимодействовать с Юджи, а поскольку делал он это с исключительной грацией и юмором, было очевидно, что и Юджи это приходится по душе. В этот раз он спрашивал о культуре, и, естественно, Юджи не преминул вспомнить об их общем друге Джидду Кришнамурти.
Юджи объяснял:
– Музыкой управляет дыхание. Где тут музыка? Вы развили вкус или пристрастие к этому, поэтому вам и нравится.
Во время разговора с Сальваторе рядом с Юджи сидел Рэй. Кто-нибудь всегда должен был занимать это место, если Юджи общался. Казалось, ему нужен был человек, который бы строил мост или основание для разговора, не имеющего ни начала ни конца. На Рэя можно было положиться: как только возникала пауза, он всегда был готов вставить «Ммм… ага!», «Да!» или «Точно!», и разговор продолжался снова или начинался с начала. – Как получится. Работка та еще…
– Когда я впервые приехал в Лондон, кто-то потащил меня слушать одного из тех известных парней, что выступали в Альберт-Холле.
Затем, указав на Нарена (немца, который очень любил музыку) легким взмахом салфетки, продолжил:
– Его любимая Девятая симфония Бетховена… он начал… я встал и вышел. А потом я еще был в Москве.
– Ага…
– Мой гид, сука, настаивал на том, что я должен пойти и послушать концерт, очень знаменитый концерт в Большом театре…
– Ааа…
– Он называется Большой театр… «Мадам, ноги моей не будет в вашем гребаном театре!», – поглаживая рукой воздух перед собой, сказал он и продолжил:
– Вы до сих пор не создали ничего более интересного, вы по-прежнему играете Моцарта! – Он разминался перед тем, как напасть на проявления творчества, имея в виду Нарена.
– Ага…
Затем взорвался ворчливым немецким: «Баааах!» и состроил насмешливую рожицу.
Нарен в ответ на это пролаял: «Бах! Бах!»
– Что, Нарен? Баааах! – Юджи шлепнул его и широко улыбнулся оттого, что все смеялись над его произношением.
Преподобный добавил:
– Его Бах хуже, чем его укус!
Когда он это сказал, Нарен побежал к столу и стал колотить по нему, как не в себе:
– Бах! Бах! Бах!
– Бах! Бах! – Юджи не собирался сдаваться. – А Вагнер хуже всех!
И окончательно уничтожил пантеон немецких культурных драгоценностей его последний выстрел:
– Я знаю о музыке больше, чем…
– Мммм…
– Даже лучшие музыканты!
– Мммм!
– Они не в силах этого вытерпеть!
– Не в силах!
– А? Что? – Он хотел, чтобы Преподобный снова повторил ему то, что он уже знал.
– Ты знаешь гораздо больше о музыке!
– Чем лучшие музыканты! – напомнил Юджи, смеясь и указывая вверх, критикуя с радостью пятилетнего ребенка.
Сальваторе снова встрял:
– Юджи, ты очень-очень прррав, потому что…
Комната разразилась смехом. Мы смеялись над самим фактом его согласия с этим нелепым бредовым разговором. Желая обнаружить причину смеха, он обернулся и рассмеялся сам. Но перед этим Юджи успел вставить:
– Не говори, что я прав!
– Но… э… послушай, потому что я могу… э… с тобой…
– А?
– Потому что… э… это тоже музыка, – сказал он, отстукивая карандашом ритм по столу.
– А еще лифт… э… который тебе нравится… э… в моем доме… – вспомнил он. – Бррр, тебе нравится, ты помнишь?
– Я знаю.
– Мууурти сказал… э… мне: «Это музыка!» Ла-ла-ла! – ответил он, размахивая карандашом как дирижерской палочкой. – Ты помнишь? Так же и звук, музыка – это звук…
Он продолжил постукивать по столу, затем добавил бит другой рукой. Начала вырисовываться приятная мелодия.
– Но затем человек начал что-то делать с этим звуком.
Юджи это не поколебало.
– Ничего.
– Ах, но… э… Юджи, звук он сначала, а потом… творчество…
Затем Сальваторе начал напевать, подражая звукам скрипки:
– Хммммм, эмммммммм, аммммммм…
Юджи легко рассмеялся.
Сальваторе снова улыбнулся:
– Ах, Юджи, ты не понимаешь.
– Согласен, не понимаю.
– А, ну ты… э… шутишь, понятно…
– Нисколечко. – Улыбнувшись, он воспользовался возможностью снова свернуть на свою колею и повернулся к Рэю: – Понимаешь, когда я разговариваю с музыкантами, я обычно говорю: «Видите ли, гармония в западной музыке, а мелодия – в восточной». Раньше в Индии никогда не использовались музыкальные инструменты.
– Хммм!
– Раньше, в Адьяре, в Теософском обществе, я был окружен лучшими музыкантами. Сколько лет я там провел? С 1932 по 1951-й?
Пока он так разговаривал с Сальваторе, Мэгги, наша хозяйка в Палм-Спрингс, истерически хохотала вместе со своим братом Нареном, по прозвищу «Святой». Это было очень веселое зрелище. Один вид этой парочки вызывал смех.
Я находился в дальней части комнаты на диване вместе с Майком и Уешей, отпуская комментарии по поводу происходящего, играя в этой компьютерной игре роль тупого боевого оружия. Остальные сидели кто где в разной степени расщепления сознания и, слушая Юджи, покатывались со смеху. Периодически влезая в разговор со своими глупостями, я заставлял половину комнаты взрываться смехом, пока Юджи объяснял вещи, которые мы все уже тысячу раз слышали, и мы словно заново смотрели знакомое кино. Во время разговора он был похож на ребенка: его руки и ноги постоянно двигались, он смеялся, улыбался, откидывался в кресле.