Однажды, возвращаясь домой на машине из долгой поездки, мы ждали, пока поменяется свет на светофоре перед старым узким однополосным тоннелем. Я пинал куски земли и, дурачась, топал по выветренному утесу над морским прибоем, чувствуя себя фурией после многочасового заточения в машине вместе с другими довольными туристами. Народ нервничал, кто-то говорил мне, чтобы я не подходил близко к краю. Вдруг неожиданно Юджи вылез из машины и появился передо мной: лицо его озаряла широкая улыбка, а в серых глазах отражалось знакомое «ликование безумства». В небе висели оставшиеся после шторма рваные клочья облаков. Дующий с моря ветер развевал седые волосы Юджи, заставляя их трепетать вокруг головы, словно языки пламени, открывающие его огромные слоновьи уши. Он озорно засмеялся, словно подстрекая меня продолжать. Из всех стоящих вокруг его лицо было единственным, на котором не было ни малейшего признака страха. Он «толкнул» меня через деревянный заборчик. Вечером он провозгласил, что «сбросил меня в море».
Йогиня обнаружила проход к крохотному пляжу внизу у подножия крутых холмов – через лабиринт задних дворов, тропинок, виноградников и парковочных мест. Вечером, после целого дня, проведенного в машине, она спустилась вниз, чтобы быстро искупаться перед ужином. Я побежал за ней, и когда она уже выходила, нырнул в море. Заметив, что волны стремительно увлекают меня за собой в открытое море, я запаниковал. Мне потребовалось хороших десять минут, чтобы выбраться на берег. Неплохое местечко я выбрал, чтобы утонуть. Море напоминало таинственный морской пейзаж Альберта Пинкхэма Райдера. С берега за мной наблюдала мать с ребенком, думая, наверное, о том, что только сумасшедший может полезть в такое море. Йогиня уже ушла наверх – даром что я разделся догола для купанья – и теперь я старался как-то незаметно для женщины с ребенком выйти на скользкий берег.
В тот вечер Юджи объявил о том, что с избиениями меня покончено. Мне было интересно почему. «Сбрасывание в море» послужило тому причиной? Или предстоящий визит в Индию имел отношение к его решению? Возможно, он просто не хотел шокировать индийцев.
Когда мы спускались в долину на ужин, Юджи позвонил друг. Дорога была довольно крутой, и я поспешил к нему на помощь, но он прекрасно шел без меня. Небо по-прежнему было покрыто грозовыми тучами, но солнце то там, то здесь разрывало их своими лучами. С этим телефоном Марио он был похож на существо с другой планеты. Опять в нем появилась сила бушующего моря. Казалось, вся разрушительная игривость природы собралась вместе в одном теле старика. Оказалось, его друг унаследовал от дальнего родственника огромную кучу денег. Юджи был в экстазе.
– Сколько я получу? – проказливо спросил он.
– О боже мой! Ну как ребенок!
Глава 33
«Одна форма жизни живет на другой форме жизни. Поэтому жизнь вечна».
Индия 2004–2005
Ноябрь, декабрь, январь
Наш самолет направлялся в Бангалор, и впервые мы с Йогиней летели одним рейсом с Юджи. Едва выйдя из самолета, я почувствовал знакомый обволакивающий запах ночной Индии – возникло ощущение дежавю. В ночной темноте мы отправились по пустым дорогам с нависающими над ними, как фантомы, огромными деревьями к дому Чандрасекара. Бывший «Город садов» тяжело дышал под луной в пелене хаотичного городского строительства. Тысячи лет духовных стремлений, еще не до конца похороненных, просачивались сквозь гниющую почву в стране, где абсолютно все посвящено Богу, и пронизывали небо, словно палочка космических благовоний, горящая огнем человеческих устремлений.
Мы с Йогиней заняли разные комнаты в гостевом доме на Ринг-роуд. Место кишело слугами, входившими в комнаты с кофе и тостами прежде, чем мы успевали встать с постели. Комнаты соединялись с большим помещением с мебелью в пятнах и заляпанной жиром кухней, еда из которой отправлялась на стоявшие снаружи столы. Выспавшись, мы стали утром спорить по поводу завтрака. Я был еще не в себе после перелета, и мне хотелось знать наши планы на день. У нее было примерно такое же настроение, и она от греха подальше спряталась в свою раковину. Разговаривать с ней в таком состоянии было все равно что говорить с воздухом: разглядеть что-либо за пустым взглядом карих глаз и насмешливым выражением пухлых губ было невозможно. Она была воздухом. Я землей. Как бриз, она продувала меня насквозь, но настоящего взаимодействия никогда не случалось.
Мы переехали в большой дом на холме через кольцевую дорогу, арендованный для иностранцев. С крыши открывался вид на город в любом направлении. Огромные дома возвышались повсюду, занимая каждый квадратный дюйм города, превращавшегося непонятно во что из некогда буйно цветущего сада. Здания всевозможных причудливых форм сидели друг на друге, образовывая диких цветов конструкции с квадратами, треугольниками и невероятными изгибами. Эти «долларовые колонии» наносили вред окружающей обстановке, но они вырастали настолько быстро, что никому и в голову не приходило остановиться и осознать это. Из примерно двадцати пяти природных озер в городе осталось только три: остальные были заполнены мусором или обросли плотными рядами домов. Юджи всегда ругал индийцев за то, что те «стояли одной ногой в Америке, а другой – в Индии». Я не вполне понимал его претензии к индийцам, пользовавшимся преимуществами западной экономики после того, как Запад эксплуатировал их на протяжении многих столетий. Он изводил трехлетнего внука Чандрасекара своим «Возвращайся назад в свою Америку!» каждый раз, когда ребенок шлепал по комнате в поисках деда. Поскольку тот родился в Штатах, он мог претендовать на американское гражданство, и казалось, по какой-то причине Юджи считал, что будущее принадлежит «земле свободных и дому бравых» – как он саркастично называл Америку.
В белой одежде, похожей на тренировочный костюм для пробежек, Юджи пришел к нам в дом посмотреть, как мы устроились. После обследования всех комнат с нижнего этажа до верхнего он сказал:
– Хороший дом. Вам нравится?
Его внимание к нашему жилищу было проявлением заботы любящего родителя или хозяина, пришедшего убедиться, что у всех все нормально и оплата производится вовремя. Мы с Йогиней занимали верхний этаж с балконом, откуда был виден второй этаж. Наши комнаты разделяла ванная. Обратив внимание на то, в каком месте я выбрал поселиться, он мне сказал: «Тебе придется научиться уживаться с другими». Я ничего не ответил. Я знал его привычку запоминать ответные реплики и затем воспроизводить их где-нибудь при большом количестве народа. Первый этаж занимала постоянно меняющаяся группа гостей.
Юджи остановился в доме у Сугуны и Чандрасекара, и дом сразу превратился в большой вокзал. Помимо приходящих местных друзей, целая толпа народа с Запада собралась в том году в Индии. Казалось, Запад собственной персоной явился к Юджи, чтобы поучаствовать в руководимом им неистовом безумном представлении, полностью опровергавшем его мнение о нем. В ту поездку он заслужил репутацию живого воплощения разрушителя Шивы.
С момента возникновения его болезни мы постоянно были начеку, чтобы не пропустить знаки начинающегося «пошатывания», подобного тому, что случилось с ним в Шварцвальде. Многие из индийцев знали мало или вовсе не знали о том, что с ним произошло, поскольку в то время ему не хотелось об этом распространяться: «Не хочу всех этих взволнованных телефонных звонков». Людям, которые знали его многие годы, было больно узнать, что он был болен, а им никто об этом не сказал. Это, однако, не мешало ему играть на обычных человеческих страхах и фобиях, касающихся болезни и смерти, стоило только кому-нибудь сказать слово на эту тему.
Многие из его европейских друзей, знавших о состоянии его здоровья и уверенных в том, что он не будет беречь себя в Индии, советовали ему отказаться от поездки. Но когда он оказался в Индии, его энергия начала фонтанировать сильнее, чем когда бы то ни было. Позже я смотрел видео его предыдущих визитов: с возрастом он стал более яростным и резким по отношению к аудитории – или мне так показалось. Странно, он постарел, стал более хрупким, но при этом в нем словно постоянно горело пламя: он говорил, кричал, ругал все на свете с еще большим жаром и смаком, чем раньше. Почему теперь? Почему эта его ярость стала изливаться с такой силой именно в старости? Я понятия не имел. Сидя рядом с ним, я мог только наблюдать за ее проявлениями. В его присутствии осмыслить что-либо было невозможно. И если какой-то смысл во всем этом был, то именно в этом.
– Нет такой вещи, как тишина! Тихий ум? Ха! Какая-то идея, пустые слова, пустые фразы.
Если смотреть на водопад, откуда там тишина? А ураган? А землетрясение?
Именно так я на него смотрел позже – как на естественно случившийся природный феномен – откуда было взяться идеям о тишине и блаженстве рядом с ним? И тем не менее…
Видя, как он неистовствует, я мог с уверенностью сказать, что это был его последний визит в Индию. Он был похож на сосуд, опустошающий себя, чтобы затем быть выброшенным. Было очевидно, что он располагал огромным количеством энергии – энергии, которую обретаешь в отсутствие идеи о том, чтобы сохранить какое-то ее количество на черный день. У меня возникало ощущение, что его худое маленькое тело – всего лишь кукла, за которой стоит что-то много большее.
Сразу после «катастрофы», случившейся много лет назад, он говорил о смерти. Принимая во внимание последствия «катастрофы», многие врачи подозревали у него рак. Позже он любил напомнить, что многие из докторов, которых ему довелось встретить в своей жизни, давно уже сами оставили этот мир. Еще он любил поговорить о том, что такие выдающиеся духовные фигуры, как Рамакришна, Анандамайи Ма, Рамана Махарши, Нисаргадатта, умерли от рака. В какой-то момент он даже заставил доктора заранее выписать ему свидетельство о смерти и указать причину смерти – рак, просто чтобы быть членом этого клуба. Конечно, его желание стать частью общества, которое он якобы презирал, было всего лишь частью его великой шутки. Он не забывал упомянуть, что вскоре после того, как свидетельство было выписано, врач сам отправился в мир иной.