Конечно, жизнь рядом с Юджи влияла на нас. «Что это такое – жить, как он?», «Что будет, когда он уйдет?» Эти вопросы постоянно подкарауливали нас за углом, эго цеплялось за жизнь и высасывало силы. То, что оставалось, функционировало более эффективно – это можно было видеть на примерах жизней других людей, даже если в своей жизни заметить перемены было довольно сложно. Мы находились так близко, что рассмотреть что-либо, кроме конфликтов и неврозов, было невозможно. И потому в данной ситуации смирение со всем происходящим было единственным актом веры.
Иногда он вел себя как самое милое и дружелюбное человеческое существо на свете. Его вежливость была безупречной. Посреди бушующей гневной бури он мог долго извиняться за то, что коснулся своей ногой чьей-то ноги. Он делал все возможное для того, чтобы помочь людям, находящимся рядом, но делал это не из благих побуждений, а потому что такова была его природа. У него не было выбора. Все его рассуждения на эту тему были неубедительными. «Вы хотите сказать, что если бы у меня был выбор, я бы сидел тут с вами, люди? Я мог бы иметь двадцать пять «роллс-ройсов» в личном распоряжении, если бы захотел!»
Меня завораживало его постоянно меняющееся лицо, даже если при этом он меня бил. Как ни удивительно, но для меня это было все равно что держать руку над огнем. Если бы он перестал меня бить, я бы расстроился. Это как находиться в клетке с диким животным: ты уверен, что он тебя не убьет, но, тем не менее, не знаешь, что именно он предпримет. Я ничего не мог с собой поделать. Я хотел играть с ним, а он тотально отвечал на мой идиотский вызов. Оглядываясь назад, я содрогаюсь и в то же время смеюсь над собственным поведением. Это реально было сильнее меня. Он заставил меня хотеть прочувствовать радость на полную катушку. Полный абсурд.
Я взял за привычку на некоторое время возвращаться домой, чтобы передохнуть. Даже радостное возбуждение от игр с тигром может утомить. Однажды я решил сидеть с ним рядом столько, сколько смогу высидеть. Когда я пришел, он начал, как обычно: «Иди сюда, придурок!» Он выкрикивал эту фразу, едва я только появлялся на горизонте. Он делал это настолько часто, что люди снаружи начинали искать меня заранее.
– Где этот ублюдок?
– Он идет, Юджи! – Затем они бросали на меня то полный зависти, то слегка сожалеющий, то ожидающий взгляд и говорили: «Он звал тебя».
– Эй! Я знаю, что ты там!
Я знал, что он знает. Часто я стоял снаружи и разговаривал с кем-нибудь, стараясь убить время и оттянуть неизбежный момент. Его внимание к моей персоне заставляло меня чувствовать счастье и ужас одновременно. Как только я переступал порог комнаты, я оказывался «втянутым» в огненное кольцо – «Всемирное духовное соревнование по борьбе».
– Эй! Где ты был?
– Заполнял отчет.
– Иди сюда, болван, или мне лучше звать тебя ублюдок?
– Ублюдок! Грязный ублюдок! Я – грязный вонючий ублюдок!
Но последнее слово всегда оставалось за ним, даже если я соглашался.
– Это слишком хорошее слово для тебя!
Он делал знак рукой, чтобы я подошел.
– Что происходит? – спрашивал он, пока я втискивался на свое место пытки между ним и Преподобным.
– Ничего.
– Где ты был? Что ты делал?
Шлеп! Шлеп! Шлеп!
Казалось, кофе со сладостями подавали всегда именно в тот момент, когда я приходил. Даже если я только что поел, меня мучила изжога и я не хотел никаких конфет, он настаивал: «Ты должен поесть! Ты выглядишь изможденным!» Попытка избежать тяжелых индийских сладостей только усугубила бы ситуацию.
– Подожди! Подожди! Дай мне это! – останавливал он каждого, кто шел с едой. Тарелку передавали ему, он хватал пригоршню сладостей и силой запихивал мне в рот.
– Прасад! – кричали люди. – Еда от самого Бога!
Считается величайшей честью получить еду от такого человека. Тогда почему я не испытывал удовольствия? Полагаю, на это нужно было смотреть с духовной точки зрения. Как хорошему христианину, мне бы следовало знать: «Христос показывает нам силу страдания!»
– Эй! У тебя нет выбора! Ты живешь в состоянии отсутствия выбора, – говорил он, пытаясь затолкать бананы мне в рот. Смеха ради я сжимал зубы, и бананы размазывались по всему моему лицу и пачкали рубашку.
– Ты – свинья, кабан и боров в одном лице! – цитировал он свою же фразу. – Не цитируй источник! Ты сам оригинал!
Затем добавил: «Жирный ест жирное!» – и начал размазывать все сладости по моему лицу, стараясь пропихнуть их сквозь сжатые зубы в рот.
Вскоре – а это действительно всегда оказывалось слишком «вскоре» – приходило время нового развлечения с песнями, пародиями, комментированием и так далее.
– Скажи что-нибудь! – Он хватал меня сзади за шею и наклонял мою голову к кофейному столику.
– Ты хочешь, чтобы я разбил тебе голову на четыре куска? – Он оглядывал комнату в поисках Йогини, чтобы убедиться, что она смотрит. Она обычно пряталась в толпе, сидя в каком-нибудь неудобном месте в течение нескольких часов. Когда он обнаруживал ее, чтобы задать вопрос, лицо ее выражало замешательство и муку. Он спрашивал у нее разрешения:
– Разбить? Разбить?
Выражение боли и непонимания, которое и так присутствовало на ее лице большую часть времени, словно застывало. Остальные замирали в ожидании или с отвращением выходили из комнаты. Она ни за что и никогда не выходила из комнаты. Это поразительно. Может быть, она просто не могла уйти.
– Зачем ты это делаешь, Юджи? – с гримасой боли спрашивала она. Она тоже не могла понять, почему я терпел все это. А что еще мне оставалось делать? Сугуна стояла в дверях кухни с таким же выражением боли на лице. Йогиня мне потом рассказывала, что Сугуна часто отводила ее в сторону и спрашивала: «Что происходит?»
Откуда она могла знать!
Кому-то из толпы нравилось. Мельбурн, молодой австралиец, казалось, получал особенное удовольствие и подбадривал Юджи с хулиганским задором, словно был зрителем на стадионе на финальном матче по футболу:
– Бей его! Бей его! Е-е-е-е, Юджи!
Мохан кричал: «Духовная передача!» Но когда я предложил ему поделиться передачей, он отказался: «О, нет, нет, нет!»
Иногда мне казалось, что она эмоционально переживает сильнее, чем я физически. На ее вопрос: «Почему?» всегда был один ответ:
– Он заслуживает этого! Он это заслужил!
А потом он обращался ко мне:
– Видишь, она на твоей стороне!
– Не вижу, – отвечал я, не в состоянии повернуть голову.
Мне кажется, иногда ей нравилось, что он меня бьет. Даже не сомневаюсь, что порой она и сама была не прочь меня побить. Хоть и была она утонченной штучкой, он ее раскусил:
– Она говорит «Нет!», но выражение лица говорит «Да!». – Переделав фразу на собственный манер, он произносил ее, театрально прикрыв глаза одной рукой и держа меня за шею другой. Затем он начинал все снова, словно пятилетний пацан.
Бац! Бац! Бац!
– Три раза!.. Двенадцать раз!.. Двадцать четыре раза!
Обычно примерно через час или два мне это надоедало, я стряхивал его с себя и выскакивал из комнаты. Но не в этот раз. Я вознамерился оставаться столько, сколько смогу – несмотря ни на что. Должно быть, он услышал мои мысли, когда, уткнув меня головой в колени, начал локтями стучать мне по спине.
Тук! Тук! Тук!
На самом деле было даже приятно, поскольку в мышцах спины скопилось много напряжения, но потом ему в голову пришла новая идея, и он стал вовлекать других. Он выбрал Русского, которого я пародировал. Тот сидел на полу прямо напротив столика с каким-то особенно страдающим загадочным видом, свойственным русским ищущим. От внутреннего рвения черты его худого лица были напряжены до крайности, пот катился по морщинам градом. Я знал, что он будет вынужден сделать все, что Юджи попросит.
– Зис из стрейнч, Ючи! Ай кен нот!
Растянутые в неестественной улыбке губы говорили сами за себя. Я знал, что произойдет дальше, и начал сопротивляться, тем самым еще больше утверждая в своем желании силу природы, сидевшую рядом со мной и крепко меня державшую.
– Нет! – предупредил я. – Не смей!
– Ай кхэв ту! – коряво извивавшиеся слова вылетели из его практически беззубого рта.
– Не смей!
Мельбурн неистовствовал:
– Ударь его! Ударь его! Хоу – хоу – хоу! Йе-е-е, детка!
Он был тот еще придурок, и мне хотелось вывести его из дома и показать, что я думаю по этому поводу и по поводу еще кое-чего.
Понимая, что закончиться эта дорога в туннеле могла только столкновением с грузовиком на встречке, я, в надежде на быстрый исход, сказал:
– Хорошо! Тогда поторопись!
– Айм сори, ай кхэв ту! – сказал он и, разрядив напряжение, пару раз легонько шлепнул меня по голове.
Но для Юджи это была только разминка:
– Еще! Еще!
– Ай кххант, Ючи! Тогда Юджи обратился к женщине из Венгрии:
– Теперь ты! Ударь его!
– Ноу, Юджи, ай конт ду дэт, хи из э найз гай!
– Нет, не хороший, он – грязный ублюдок! Ты должна это сделать по-любому! Я тебе велю! А теперь ударь его!
– Хорошо!
Она тоже легонько меня стукнула. Но ему этого было мало, а моя голова между тем по-прежнему находилась у меня между коленей. К тому моменту я чувствовал себя уже достаточно униженным. Мое решение терпеть что бы то ни было поколебалось. Я уже достиг своей критической точки, а времени было всего лишь около часа дня. Он заставил еще нескольких людей ударить меня, а затем ко мне начал приближаться Австралиец. Если эта сволочь меня ударит, мне придется ответить тем же. Юджи подталкивал меня к моему пределу. Неожиданно посреди всего этого безумия один парень из Канады, который предположительно делал документальное видео о Юджи, сунул камеру прямо мне в лицо:
– Что ты сейчас чувствуешь, Луис?
В разговоре перед домом этот парень учил меня тому, как нужно себя вести с Юджи. Наблюдая за происходящим, он хотел записать это на видео, но у меня возникло четкое ощущение, что он решил поиграть в режиссера. Я решил проигнорировать эту манипуляцию. Неожиданно он начал забрасывать мен