Кристал, сидевшая перед ним, засмеялась, остальные похихикали, и он сказал на камеру:
– Эй, ты это не записываешь?
Затем отклонился назад на диван и добавил:
– Мне все равно. Я это уже много раз говорил раньше.
– Для потомков в его первозданной чистоте, – процитировал Преподобный Джидду Кришнамурти.
Юджи напомнил нам, на случай, если мы забыли:
– Нет потомков, а тем более нет первозданной чистоты.
Он удовлетворенно постукивал рукой по ручке кресла:
– Все это полное дерьмо собачье! Собачье, коровье, лошадиное и… цыплячье!
Синди отметила, что он уже может сам подтягиваться в кресле. Он ответил:
– Я достаточно силен, чтобы пнуть его сейчас.
Пока продолжались все эти вопросы-ответы, я сидел в другой части комнаты.
– Поди-ка сюда, болван, надо поговорить!
Он хотел добавить немного перца в интервью Боба. Он снова на минуту закрыл глаза, лицо его стало бесстрастным. Затем он опять поинтересовался приездом своих дочерей и спросил свою правнучку, не надоело ли ей еще «болтаться здесь». Послышался смех…
– Не смущайся… можешь говорить все что вздумается.
Затем он показал на Боба:
– Эй, ну давай же, он хочет задать тебе вопросы о твоем прадеде…
Закатывая глаза и улыбаясь, она сказала что-то вроде:
– Очень редко можно встретить такого человека, как он.
– Что? – Юджи притворился, что не расслышал. – Безумного?
– Редкого! – четко проговорила она.
– Нет, она имела в виду безумного! – поправил он.
Преподобный передал по кругу пакет шоколадных конфет из «Леонидаса». К тому времени нам уже надоел белый шоколад.
Юджи предупредил меня:
– Эй, веди себя хорошо! Что мы собираемся делать?
– Мы собираемся сидеть здесь, – прошептал я.
– Срать здесь?
– Мы питаем сраную надежду, что ты посрешь.
Я решил влезть в разговор с Бобом:
– Боб, как ты считаешь, почему он так параноидально боится, что его причислят к религиозным людям?
– Я думал об этом… и интересно, почему ему так нравится убеждать нас, что, мол, он не из тех парней. Полагаю, у него до сих пор есть какой-то образ себя.
– Это вы создаете образ, а не я, – тихо ответил Юджи.
– Вас беспокоит… что…
– Меня не беспокоит. – Он махнул рукой. – Вы хотите представить меня в странном свете…
Затем он переключился на Преподобного, но Боб снова взялся за свое:
– Это начнется в Бангалоре…
– Что?
– Обожествление, – сказал Боб.
Я вставил свои пять копеек:
– Обожествление Юджи в Бангалоре уже не начнется. Так же?
Он покачал головой, а затем пробурчал себе под нос:
– Его и раньше не было.
Он повернулся ко мне:
– Видите, вам очень нравится проводить черту и говорить о том, что было до и что будет после. А я всегда был таким.
– А каким ты всегда был?
– Отвергающим все, что поколение за поколением пытались навешать на меня.
Затем он снова говорил о том, что религиозная жизнь не имеет к нему никакого отношения… Говорил о Теософском обществе и своей жене.
– Если уж с этим покончено, то навсегда. Меня спрашивали, зачем я тогда поехал к Рамане Махарши. Я не хотел его видеть, поэтому через десять минут ушел от него. Все, что они говорят об этом, неправильно.
Он начал перебирать в памяти людей, с которыми тогда встречался, а когда Боб напомнил ему о его присутствии под навесом у Джидду Кришнамурти, объяснил, что находился там, поскольку писал его биографию. Он сказал, что Валентина вдохновила его на проведение чего-то типа исследования. Боб спросил, зачем же он тогда посылал его (Боба), Терри и Дугласа к Джидду Кришнамурти. На что Юджи ответил: «Чтобы вышвырнуть его вон!» Боб поинтересовался, не было ли создание школ Джидду Кришнамурти даже хуже, чем его сексуальный опыт. Юджи согласился: «По крайней мере, в сексе есть хоть какая-то цель».
Я напомнил ему, что когда-то он был очень увлечен Джидду Кришнамурти.
Он сопротивлялся, но в качестве подобного примера привел своих родителей, занимающихся сексом. Почему он называет Индию грязной страной?
– Все сидящие на ЛСД негодяи говорили о духовности. Никогда ее не было в той стране, а уж сегодня тем более. Духовность была лишь товаром для тех проворных мерзавцев. Лучше содержать бордель, чем ашрам, потому что первый продает товар, а второй – нет! Ни один ашрам никогда не произвел ни одного просветленного ублюдка. Только кричат! Конечно! Иисус обеспечил вам безбедное существование. – Он повернулся к Преподобному. – Раньше совсем безбедное, но теперь стало посложнее. Конкуренция! Я говорю священникам, которые приходят ко мне: «Если парни типа меня или вас – это то, что производит эта страна, не стоит беспокоиться о великой духовной истории Индии. «Забудь о нас! В ней появился такой человек, как ты!» – говорят они мне. Несмотря ни на что, мне повезло наткнуться на что-то совершенно отличное от того, о чем говорили все эти люди. Я освободился от пут всего этого дерьма, которое вбили мне в голову. И я не собираюсь создавать еще одну организацию, чтобы продавать сигареты под собственным брендом.
Он остановился, чтобы сплюнуть в чашку. Поставив ее на стол и аккуратно сложив салфетку, продолжил:
– Слушающий – это худшее, что там есть. Смотрящий – худшее, что есть.
Я перевел разговор на Анандамайи Ма, заметив, что он никогда не говорил о ней плохо.
– Я никогда не встречался с ней лично.
– Да, я знаю, но ты что-то такое о ней говорил, не помню точно что…
– Она оказалась настоящим товаром, в тех рамках.
– Каких рамках?
– В рамках религии.
– Она была поистине религиозным человеком?
– Да. Не такой, как другие.
Весь день он смешивал религию и духовность с грязью, а тут вдруг по-своему хвалил религиозного человека.
– И что же это значит?
– То и значит.
Он остановился и снова потянулся за чашкой, остальные молча ждали развития темы.
– Она даже где-то упоминала, что после случившегося у нее больше никогда не было секса. Причиной тому была не духовность или что-то в этом роде. Это стало невозможно.
Он говорил совершенно искренне. Было любопытно, насколько далеко он углубится в этот вопрос.
– Это просто невозможно.
– Значит, то, что с ней произошло, было на уровне физики, правильно?
– Но она должна была одеть это в религиозные одежды.
– Для того чтобы выжить в мире?
– О нет! Для того чтобы было на что жить.
– Ага.
– Мне не нужно зарабатывать на этом деньги. У меня для этого есть вы – мои друзья. Но что-то произошло с ней помимо ее воли…
– Но почему людям понадобилось втискивать ее пример в рамки религии? – спросил Боб.
– У них нет других рамок.
После еще нескольких вопросов без ответов и намеков на коррупцию Джидду Кришнамурти он сказал Бобу:
– Ты и меня хочешь вписать в рамки, поскольку иначе твоя конструкция рухнет.
Помолчав, он откинулся на спинку дивана:
– Вы готовы? – Еще одна пауза. – Что останется после – не ваша забота и вы никогда об этом не узнаете.
Он снова сплюнул в чашку и продолжил:
– Я говорю о том, что… это животное, в прямом и переносном смысле, будучи освобожденным от мертвой хватки того дерьма, что было внедрено в нас посредством всевозможных человеческих мыслей, функционирует невероятно умным образом.
Он сел на своего конька.
– Когда подобное случается, оно не может воспроизвести даже обычное физическое тело, себе подобное, – продолжил он тему собственной бесполезности для природы и науки. – Этот пенис меньше, чем у ребенка. Вы просто не можете больше иметь сексуальных отношений.
Боб продолжал давить:
– Есть ли какая-либо часть вас, которая хотела бы быть обнаруженной?
– Что? Ни одна… Тем более что вы не можете ничего обнаружить.
Снова возникла тема продажности религиозных идей. Религия не имела никакого отношения к тому, чем он являлся. Религия – это бизнес, продающий духовность за деньги.
– То самое грязное и вонючее дерьмо. А вот это дерьмо ценно, – сказал он, имея в виду настоящие экскременты. – Ты можешь прожить на нем.
Он рассказал о монахах-агхори в Гоа, употреблявших в пищу свои экскременты до тех пор, пока не появились португальцы и не перебили их всех.
Глава 42
«Вы постоянно пытаетесь перевести те вибрации на свой язык, вы пытаетесь их понять, потому что хотите извлечь что-то из того, что слышите».
Ночью я услышал, что он возится в кровати, и посветил на него.
– О! Ты не спишь! – Он включил маленький светильник.
– Не сплю, – ответил я с пола.
– Извини, что побеспокоил тебя, – вежливо сказал он.
– Без проблем, Юджи.
– Сколько времени?
Я посмотрел на часы.
– Полночь.
– О… – Он выключил свет.
Прошел час. Я снова услышал шорохи на кровати. Опять включился светильник.
– Сколько сейчас времени?
– Час.
– Только час? – нетерпеливо спросил он, как человек, ожидающий начала фильма.
– Да, простите, – ответил я.
– Странно, – тихо ответил он. Свет погас, и на некоторое время наступила тишина. Прислушиваясь к темноте, я услышал, что его дыхание стало глубже. Я снова заснул и снова проснулся от шорохов и включенного света.
– Сколько времени, сэр? – снова спросил он. Я снова посмотрел на пластиковые часы на стене.
– Час тридцать, – ответил я. Прошло только полчаса, а он не мог дождаться, пока закончится ночь.
– Почему? – спросил он раздраженно.
– К сожалению, я не знаю почему, но сейчас только час тридцать!
Мы засмеялись, и свет снова погас до четырех утра – времени, когда он обычно встает. Неудивительно, что он всегда говорил: «Когда смотришь на часы, время идет так медленно! А когда не смотришь – бежит!» Интересно, сколько он вообще спал ночью? Почему он был таким нетерпеливым? И что с ним происходило, когда он не спал? Было ли ему скучно? Да вроде не похоже. Иногда казалось, что ему хочется вскочить, куда-то пойти или поехать, а иногда, по его словам, он мог бы просидеть весь день в кресле и ничего не делать.