Это не был сознательный выбор в пользу целибата. Он сказал, что измена заставила его осознать тот факт, что невозможно использовать секс для удовольствия, не используя при этом другое человеческое существо.
«Даже если другая сторона – испытывающая желания жертва, факт остается фактом: тебе приходится использовать другого человека. Я просто отказался».
Это убеждение подтверждалось тем, как он отказывался продавать себя в любых других областях. Эти подробности кажутся такими простыми, но когда ты наблюдаешь человека, который каждый день живет так, как говорит, ты понимаешь, что имеешь дело с чем-то исключительным. Он часто повторял, что двумя основными функциями организма являются выживание и воспроизводство – «траханье», как он это называл, – так что ошибки в понимании здесь быть не может. Тогда что это за состояние для человека, который больше не воспроизводит, для которого стремление к этому навсегда исчезло? Понятия не имею, но по сравнению с обычным морализмом, существующим вокруг темы секса в религиях, его история более чем необычна. Для него конец сексуальной жизни был началом конца его самого. Иногда находиться рядом с таким человеком казалось очень странным, вы словно существовали в параллельных вселенных.
В тот день прибой шумел сильнее обычного. Пожилые дамы плавали в волнах топлес – видимо, это были те же дамы, которые в 1960-х годах впервые шокировали публику, обнажив свои прекрасные юные тела. Сейчас на них никто не смотрел.
Гречанка, познакомившаяся с Юджи и с Джидду Кришнамурти в одно и то же время много лет назад, сейчас путешествовала с нами. Все в ней: и ее тело, и детская внешность, и легкость, с которой она впархивала в комнату и исчезала, напоминало бабочку. «Всее хорошо, ничего страааашного, я бууууду примеееерно через поооолчасаааа». Юджи постоянно грозился, что мы уедем без нее, но каким-то образом она всегда умудрялась появиться вовремя. «Она очень независима», – говорил о ней Юджи, если она вдруг почему-то отсутствовала, но когда она пела, он лучился теплом и детской радостью. Она исполняла греческую песню со ставшим хитом прилипчивым припевом, который Юджи просил меня изобразить или спеть, когда хотел повеселиться.
Юджи читал отрывки из новой биографии. Рассказывая о годах, предшествовавших «катастрофе», индийский писатель описывал мельчайшие детали его семейной жизни… «Юджи отличался от всех, его образ жизни был очень странным…»
Кто-то спросил: «А в чем была странность?» – «Я никогда больше не хотел заниматься с ней сексом, я не хотел, чтобы она была рядом».
Я пытался собрать воедино биты информации и склеить разбившуюся на отдельные кусочки историю. Осколков было слишком много. Я не мог найти причину, приведшую его к случившемуся. Он постоянно был занят чтением своей биографии, как будто даже он пытался восстановить целую картину, правда, не подбирая фрагменты и не задумываясь о их смысле.
– Это как с Шалтаем-Болтаем. Части никогда не становятся на свое место.
Для него история закончилась. Чтение вслух было всего лишь созданием шума.
Мы с Йогиней каждый день выходили в семь утра, чтобы пройти несколько кварталов до его квартиры пешком. В рассветном розовом свете полыхающие яркие кустарники по сторонам дорожки наполняли улицу ароматом. Вскоре мы оказывались в лобби из мрамора и металла, где на полпути к лестнице красовалась статуя обнаженной девушки в классическом греческом стиле. Мраморные полы напоминали мне об Индии. Мы поднимались к нему на лифте и по мере приближения начинали слышать становящийся все более громким звук его голоса. Он рассказывал о своем друге, на которого неожиданно свалилось наследство. Из коридора был слышен его крик:
– Сколько денег он получил от той суки, которую убил?
Соседи быстро спрятались в своих норках и закрыли двери на замок.
Когда бы мы ни пришли, он всегда был занят делом.
– Те, кто серьезно практиковал садхану, не могут от меня просто отмахнуться. Они сидят у моих ног!
Он рассказал историю о своем друге, который после многих лет совместных с ним и Валентиной путешествий, ухаживания за Валентиной во время ее болезни подошел к нему и сказал:
– Юджи, я думаю, пришла пора мне уйти.
Без долгих раздумий Юджи полез в свой карман:
– Вот две тысячи долларов, вон машина, пока! Иди!
Его друг был в шоке. Вероятно, он надеялся на какое-то обсуждение вопроса. Давая обратный ход, он произнес:
– Я могу остаться и помочь…
Но было слишком поздно.
– Твоя помощь мне не нужна.
Если я считал себя незаменимым, мне стоило подумать об этом еще раз.
«Желание постоянства в любой сфере жизни – причина человеческих страданий!» – говорил он, не исключая также нашего желания быть рядом с ним.
Он нашел в ссылках цитату из Ошо: «Если вы не утверждены в своем росте, Юджи Кришнамурти может разрушить вас окончательно». Когда он ее зачитывал, в его голосе послышалось привычное предупреждение. Затем, взглянув на меня, он добавил:
– Мы с тобой во всем одинаковые, кроме одного…
Он воткнул лезвие немного глубже.
– Я – везунчик, а ты нет.
Подобно острейшему самурайскому мечу, он делал разрез настолько изящно, что я даже не замечал этого. Мои вырезанные внутренности упали с глухим стуком, кровь забила фонтаном. Он был настолько же порочен, насколько порочны были мои чувства по отношению к Йогине, и он плевался ядом с такой точностью, что мне до него было далеко. Я точно так же исходил ядом, общаясь с Йогиней, я ничего не мог с этим поделать, мной рулило желание воспроизводства.
В ранних записях с ним где-то было: «Думаете, хиппи такой миролюбивый. А вы попробуйте забрать его гитару! Он вас отметелит!»
Если бы я ушел, я стал бы еще одной историей в его арсенале, а кто-нибудь другой встал бы на мое место. Приходилось постоянно помнить о том, что в его словах и поведении не было ничего личного. Он не раз сильно ссорился со своими самыми ярыми поклонниками и близкими друзьями – некоторые из них уходили и не возвращались. Но тех, кто возвращался, он встречал милой улыбкой, кроткий, как ягненок. Я знал, что области жизни, подвергавшиеся его нападениям, были у меня проблемными, и он был единственным, кто мог сказать мне это прямо в лицо без колебаний.
В тот вечер огненно-рыжие сумерки поблекли, когда свет мерцающего моря высветил узор на занавесках, висевших на окнах позади него. Свечение окутало кресло, в котором он сидел, положив руки на колени, аккуратно поставив ноги рядышком на полу и прикрыв глаза. Он не спал. Комната была наполнена удивительной совершенной тишиной. Я находился с ним в одном пространстве и у меня возникло неудержимое желание запечатлеть все, что я ощущал. Я писал и писал, но ничто не могло вместить эту тишину. Не то, не то, не то… Мраморный пол и белые стены отбрасывали мягкий свет на публику, состоявшую из пяти человек: двое на диване, двое в креслах и я, строчащий эти строчки в задней части комнаты. Мы ждали возвращения женщины из Венгрии, уехавшей в Милан за визой. Шум дороги за окном внизу смешивался со звуком прибоя и гулом электронагревателя, дующего в ноги Юджи и создающего ощущение мягкого покачивания его кресла.
На следующий день все закончилось. Пришло время уезжать.
– Мне нравится это место, – сказал он, пока мы готовились к отъезду.
Захлопали двери, стали слышны звуки застегивающихся молний на сумках – воздух наполнился ожиданием. Говорят, в прошлом он становился ужасно противным, когда приходило время отъезда. И никогда раньше он не позволял такому большому количеству людей сопровождать его.
– Вы ограничиваете мою свободу передвижения!
Он собирался за пять минут:
– Я готов. А вы там чего стоите?
Я закрыл жалюзи, полагая, что он идет на выход, но он просто прошел на кухню, чтобы отрыгнуть немного еды. Увидев, что он возвращается, я снова стал открывать жалюзи.
– Нет, нет, сэр, это не важно. Я живу в темноте, – сказал он с блеском в глазах. Мы переглянулись с Немцем, несколько обескураженные. Мысленный образ Юджи пронесся сквозь меня как ветерок внутреннего пространства. Он всегда пребывал в темноте неизвестного, у него не было опоры, ему не нужен был свет, ему даже не требовалось пространства. Ему не нужно было ничего.
«Свет светит в темноте, и тьма не может объять его». Это была одна из его любимых цитат из Библии.
Продолжалась обычная суета, пока мы разбирались с машинами. Некоторые из пожилых людей с тросточками, гулявших по дорожкам, глазели на нас.
– Пусть они уходят! – пробурчал он себе под нос. – Бесполезные старики, такие же, как и я. Они должны освободить место для молодых, чтобы те наслаждались жизнью!
А молодые люди отчаянно загружали себя работой, чтобы потом иметь возможность наслаждаться старостью.
Глава 46
«В конце концов, «смерть» – это страх, страх того, что что-то подходит к концу».
Мы снова поехали в «пещеру» в Валлекрозии. Юджи отказывался оставаться в ней без Люсии. Она, со своим вечным портфелем под мышкой, разрывалась между живущими неподалеку больными родителями, магазином в Тренто, расположенном в пяти часах езды от места, и квартирой в Милане – в трех часах езды. Она не видела необходимости находиться в доме, но Юджи никак не соглашался жить в «пещере» без нее. В конце концов его уговорили, пообещав, что либо она, либо Джованни, либо Анита будут находиться там столько времени, сколько потребуется.
Как только солнце нагревало стеклянную крышу, комната превращалась в токсичную сауну, что очень его устраивало. Все остальные жарились заживо. Я находился в комнате сколько мог, а потом сбегал в сад. Джованни же сидел на диване полностью одетый, обязательно в рубашке и свитере или пиджаке. Я удивлялся, глядя на него.
Юджи настаивал, чтобы мы платили за свое проживание. Хозяйка сначала сопротивлялась, но затем согласилась, взяла с нас деньги и немедленно передала их ему. Две маленькие комнаты в здании, соединенном с «пещерой», были предоставлены гостям, так же как и квартира на другой стороне виллы, принадлежавшая ее сестре. В квартире Аниты комнаты были большими и прохладными, с плиткой на полу и фресками на стенах. Йогине они очень понравились. Там мы могли наслаждаться утренним ритуалом совместного приготовления кофе и овсянки.