– Добавилось балаганное измерение, – как всегда, своеобразно выразился он. – Вокруг Юджи теперь всегда сумасшедший дом. Жаргон поменялся, новый лексикон появился из какого-то тайного места, нечто непостижимое.
– А как насчет его шуток?
– Не на публике Юджи всегда был веселым, но в последнее время его юмор проявляется более открыто. Только ты успел махнуть одним прыжком в цифровую эпоху MTV, а Юджи уже тут как тут – использует его как средство для уничтожения духовных основ.
По пути в аэропорт в Мумбае я заметил изображение Вивекананды на задней части автобуса с цитатой «Только те, кто живет в служении, истинно живы. Остальные более чем на половину мертвы». Конечно, я подумал о Юджи. Как только я приехал, Юджи начал говорить о Вивекананде – о том, что он посещал бордели в Индии, а также о Рамакришне, который игрался со своим пенисом и имел Вивекананду сзади! Любые авторитеты и идеалы разрушались на корню. Он мог использовать для этого разные способы, но с самого начала действовал в одном направлении. Огонь сжигает все своим пламенем.
Юджи начал громко звать Махеша:
– Где этот ублюдок? – Он был как ребенок, которому нужна была его любимая игрушка.
– Он там, разговаривает с еще одним ублюдком, Юджи! – подсказал кто-то.
В комнате яблоку негде было упасть.
Юджи подозвал меня, чтобы отдать остатки своего кофе.
– Твоя очередь или ее?
– Ее, Юджи.
– Что ты делаешь?
– Мы разговариваем.
– О чем?
– О чем еще здесь можно разговаривать? О тебе!
Махеш пробрался через толпу к кушетке и плюхнулся рядом с Юджи. Схватив подушку, расслабившись рядом со своим старым другом, громыхая акцентом, он снова втянул Юджи в политическую дискуссию. Он продолжал думать о Китае.
– Юджи, что нам нужно сделать, чтобы достичь того, чего достиг Китай?
Юджи выпалил ответ незамедлительно:
– У вас нет ни малейшего шанса!
– Но почему? Почему нет?
И я почти слышал ответ до того, как он слетел с его губ:
– Вы все рабы! Индия должна быть стерта с лица земли за то, что она сделала с человечеством!
Затем последовало предложение уничтожить весь средний класс индийцев.
– Почему же именно средний класс нужно уничтожить? – с сарказмом спросила какая-то нахальная барышня.
Он взорвался:
– Ты безумная! Просто заткнись и выйди вон отсюда!
Она была из тех, кто воспринимал его угрозы как жаркий вызов. Каша заварилась, и ее смелость зацепила его внимание. Из того места, где я стоял снаружи, было слышно, как волной прокатился смех.
– Как насчет богатых? – парировала она.
– Уничтожить и тех и других!
Все в топку и посмотреть, как это будет гореть… Снова послышались взрывы смеха. Последние часы в Индии до самой последней минуты он был в прекрасной форме.
За обедом он быстро поел и проскользнул в кухню, чтобы избавиться от пищи. Проходя через дверной проем по пути к своей кушетке, он был похож на льва, входящего в клетку. Я услышал, как он произнес себе под нос: «Что происходит?» Влившись в хаотическую массу людей, набившихся в комнату и желающих в последний раз повидаться с ним в Индии, он снова забурлил как проснувшийся вулкан. Подобно листьям, поднимаемым сильным ветром, люди сновали по комнате туда-сюда.
Ума безутешно плакала. Она была уверена, что никогда больше не увидит Юджи. Как оказалось, она была права. Он постоянно угрожал, что больше не приедет в Индию. Пока она в слезах сидела рядом с ним за обеденным столом, он продолжал есть. Когда она покинула комнату, он повернулся к нам: «Почему она плачет? Я даже не представлял, что она такая сентиментальная».
Я не поверил своим глазам, когда в восемь часов он начал давать интервью. Я хотел быть уверенным, что все-таки уберусь из города. Я уже представлял, как опаздываю на рейс, самолет улетает без меня, а я остаюсь стоять в своей замызганной одежде.
Прошмыгнув мимо меня внизу лестницы, он велел мне подождать пять минут и затем зайти за сумкой. В этот самый момент появилась женщина с мужем и недоношенным ребенком. Они получили разрешение зайти попрощаться к нему в самую последнюю минуту. Им хотелось подняться наверх и увидеться с ним. Я переживал, что они застанут его полуголого. Они также прошмыгнули мимо меня, я пошел за ними и увидел, что Юджи уже вышел из комнаты. На нем была одежда западного образца. Женщина упала на пол, делая простирание, касаясь своими руками его ног. Она плакала.
– О Юджи гару! Мы очень сильно благодарим тебя за все!
– За что? – спросил он, как будто смущаясь, когда мужчина тоже упал на пол. – Эй! Зачем ты это делаешь?
Невозможно было не растрогаться при виде такой преданности. Имея разные с ними религиозные взгляды, я знал, как они чувствовали себя, но я никогда не мог так выражать свои чувства. Он каждый раз спрашивал людей, зачем они проявляют свою преданность подобным образом, просил их не делать так, но они тоже не могли ничего с собой поделать.
В западной одежде он выглядел совсем по-другому. Я мало видел его утром. Меня одолевало беспокойство о его физическом теле – моя вечная забота. Он же справлялся с ним мастерски и выглядел как огурчик. Спустившись вниз в хаотичное море лиц, рукопожатий, пранамов, он изящно проложил себе дорогу сквозь толпу. Последний взмах руки и он уже сидит в машине, покидая дом Сугуны и Чандрасекара навсегда.
В аэропорту начался полный хаос. Едва мы остановились на обочине, я схватил свои сумки и побежал. Очередь на регистрацию практически не двигалась, у индийских пассажиров, направлявшихся в США, чего только не было в багаже – ну, может, только кухонная раковина отсутствовала. Рейс задерживался. По залу пронеслась человеческая масса, в конце которой был Юджи, а за ним, неся его крошечный чемодан, следовал гигант. Возникло небольшое замешательство, когда выяснилось, что Юджи оставил свою куртку в зоне досмотра. Кто-то побежал за ней. Юджи выглядел ужасно хрупким, его лопатки просматривались через шелковый свитер. Занятый возвратом куртки, он меня не видел, и я встал у него за спиной, чтобы не дай бог кто-нибудь случайно в него не врезался. Через несколько секунд он обернулся и увидел меня.
– Что ты здесь делаешь? Ты опоздал на самолет? – спросил он безучастно.
– Нет, сэр. Рейс задерживается.
– Рейс отменен, – сказал он холодно и пошел прочь.
После всех этих недель, проведенных на диване в беседах, после пощечин и шуток, все было кончено – моя отставка не заняла и секунды. Я пошел за крошечной фигурой, спокойно пробиравшейся через напирающую толпу, за которой следовал огромный человек с его сумкой. Затем он завернул за угол и растворился в воздухе, как он всегда и грозился сделать.
Через несколько секунд Нью-Йоркерша прошла мимо меня в людской толчее. Я помахал ей и показал жестом, куда он исчез. Она также жестом показала мне, чтобы я позвонил, когда доберусь, после чего ее унесло толпой.
Глава 59
«Вы отделяете себя от осознавания и создаете сущность, которой на самом деле там нет».
Я проснулся в дальней спальне квартиры моего друга в Бруклине. Неяркий серый свет пробивался сквозь жалюзи, когда сработал радиобудильник у противоположной стены и зазвонил мой сотовый. Звонила Йогиня из Гштаада. Они уже подыскивали жилье на лето. На дворе был март и казалось, до лета было еще очень долго. С наличными у меня была беда. Я вспоминал всех тех, кто говорил мне, что деньги откуда-нибудь придут. «Он о тебе позаботится». Все, о чем я мог думать, было: «Где они сейчас? Где он сейчас?»
С другой стороны, остаться без него после такого количества дней, проведенных вместе в плотной сцепке, было все равно что сбросить с себя огромный груз. У меня появилось больше энергии. Мне казалось, я могу летать. Криками и пинками меня загоняли в новое существование. Он действовал на меня как поток чистой воды, проносящийся через грязную трубу.
Следующие два месяца я провел, слушая первые оцифрованные копии бесед Юджи, которые он проводил аж в 1967 году. Там были и интервью, которые у него брали в течение нескольких недель сразу после «катастрофы». Они стали для меня откровением. Я был поражен, слушая, как он описывает десятилетия своей борьбы с Джидду Кришнамурти, и я был ошеломлен степенью его преданности ему. Если посмотреть на факты его биографии, все становилось очевидным, но он вкладывал такое количество энергии в отрицание и сочинение историй на эту тему, что услышать от него самого его раннюю версию было шоком. Фразы были все теми же, но, словно будучи перетасованными в карточной колоде, приобретали новое значение. Он описывал молодого англичанина, который убеждал Юджи в том, что они функционируют по-разному. Он находил Юджи более интересным, чем Джидду Кришнамурти. Дальше Юджи рассказывает, что он использовал парня в качестве зеркала, чтобы понять, что происходит с ним самим. Теперь он слово в слово приписывал это действие Джидду Кришнамурти: «Тот человек (Джидду Кришнамурти) использовал меня как свое зеркало».
Когда я слушал эти записи, кое-что для меня прояснилось. Изменилась ли от этого история? Говорил ли он что-то другое? Нет, но что отличало ранние записи – в них была история его борьбы. Похоже, к тому моменту она уже не имела для него значения. Не раз во время многочасового прослушивания тех записей у меня возникало чувство, что то, что он давал нам позже, отличалось от того, что он говорил в самом начале. Эта разница заключалась в методе. Слова, люди и то, что они могли от него взять, были разными в разное время в разных обстоятельствах. Это было откровение об относительности фактов.
Я позвонил Дугласу Роузстоуну, чтобы узнать, что он помнит о ранних днях Юджи, до «катастрофы». Он видел другую сторону отношений между Юджи и Джидду Кришнамурти. Я порасспрашивал его о том, что было «до» и «после». «Непосредственно перед «катастрофой» Юджи пребывал в состоянии, которое я бы назвал яростью. Он злился на то, что не может выбраться из ловушки, в которую попал. Юджи был очень преданным человеком. Ему было очень непросто отказаться от старика. Перед окончательным пробуждением у таких людей бывает очень слабая привязанность к миру. Они находятся в постоянном состоянии самадхи, как это было и в случае с Юджи, хотя он пытался это скрывать. Юджи разрывался между преданностью Джидду Кришнамурти – за то, что тот помог ему избавиться от интеллектуального наследия Теософского общества и желанием стать свободным от самого Джидду Кришнамурти. Он был тогда достаточно грубым и абсолютно равнодушным, чувства людей не волновали его ни в коей мере.