Прошло довольно много времени, когда объявился индийский гуру из Цюриха. Он приехал в гости к Юджи на день, привезя с собой парочку чокнутых учеников и двадцать больших сумок с едой. Зрелище было более чем странное. Он уселся рядом с Юджи и снова начал кричать на всех присутствующих в комнате, периодически цепляя и Юджи. Он напомнил мне Распутина: действовал он так же безумно, как и выглядел. Как обычно, Юджи не реагировал. Минут десять я сидел в комнате, скрипя зубами, пока наконец Лакшми не повернулась и не сказала мягко: «Луис, тебе необязательно оставаться здесь». Смотреть на то, как этот псих крутится вокруг Юджи, орет на него, трясет его руку, было невыносимо. Я послушался ее совета и весь остаток дня провел в своем номере 601 за прослушиванием аудиозаписей.
На следующий день Юджи сказал, что его трясло, когда он проснулся, все его тело вибрировало от энергии. «Я сплю максимум двадцать минут, а когда просыпаюсь, мое тело вибрирует. Что это?» – спросил он молчаливую спутницу Преподобного – единственного врача в комнате. Ее молчание, поднятые брови и блаженная улыбка говорили сами за себя: «Понятия не имею!» На кассетах, записанных сразу после «катастрофы», он говорил, что по вопросам функционирования тела склонен больше доверять йогам, чем врачам. В зависимости от аудитории он мог сказать прямо противоположное: «Единственные, от кого я мог бы принять совет, так это от врачей, а на всех этих духовных ублюдков я посрать хотел!»
Я развел бурную деятельность в моих новых апартаментах, рисуя, делая записи, слушая кассеты и бесконечно раскладывая пасьянс. Я всячески избегал комнаты 609, заглядывая в нее лишь на время короткого обеденного перерыва, а затем исчезал снова. «Ешь и беги!» Ощущение внутреннего удушья проявлялось даже физической болью в горле…
Раскладывай пасьянс.
Читай книгу.
Ешь шоколад.
Пей кофе.
Пиши.
Рисуй.
Думай, думай, думай…
Я предпочитал заниматься этим, а не сидеть наверху, бездельничая и гоняя по кругу мысли о том, чем сейчас занята Йогиня или как соблазнительно она в этот день выглядит. «Если вам нужна всего лишь одна вещь, вы обязательно получите ее. Проблема в том, что вы хотите сразу десять разных вещей». Если бы я перестал думать о других вещах, у нас с ней все было бы шикарно.
На несколько дней к Юджи приезжали Френчи и Дин – его давние друзья. В течение вот уже нескольких недель Френчи беспокоила боль в ноге, но врачи ничего не находили. Нога болела так сильно, что Френчи перестала ходить гулять. Однажды утром она сидела напротив Юджи, когда во время нашей «битвы» он решил «бросить» меня на пол. Крутанувшись на месте и пытаясь удержать равновесие, он приземлился руками аккурат на ее бедра. На секунду их глаза встретились, затем он отскочил назад и начал многословно извиняться.
– Мне очень жаль, мадам! Это все он! – в шутку обвинил он меня.
Между тем больную ногу стало жечь. Ощущения были сильными и болезненными. Она шепотом рассказала Дину о том, что с ней происходило. Ощущение жжения продолжалось еще в течение некоторого времени, а потом исчезло совсем.
На следующий день Юджи настоял, чтобы она ехала в одной машине с ним. Оказалось, что это было их последнее совместное путешествие. В машине она как бы между прочим рассказала ему о случившемся. Он спросил ее:
– А сейчас болит?
– Нет.
– Что произошло?
– Когда ты упал на мою ногу, ее стало жечь, и с тех пор она не болит.
– Да, так и должно быть.
На следующий день он всем рассказал об исцелении ноги. Конечно же, он все переиначил, превратив историю в шутку: «Эй! Это чудо! Святой Луис исцелил ее!» Но мы-то знали, что было на самом деле.
Два года спустя она сказала мне, что до сих пор не может забыть его взгляд в тот момент, когда он оперся на нее.
В день его переезда я появился в Шале Биркенвилд в 5.30 утра. Переезд к тому времени уже почти закончился. Юджи упаковал все свои вещи накануне, поэтому вся процедура заняла менее двух часов.
Утром я побеседовал с Робертом Гейссманом о ранних годах Юджи. Именно он организовал для Юджи первое и единственное публичное выступление в Саанене в 1967 году и арендовал тент у шале Пиффенинг для второго выступления, но оно было отменено из-за дождя. Его жена когда-то была близкой подругой мадам Скаравалли – первого организатора бесед Джидду Кришнамурти в Саанене. Когда Роберт с женой как-то пришли к ним на ланч, мадам Скаравалли сказала своей подруге: «Я не могу вам запретить приходить, но я была бы вам очень признательна, если бы вы больше этого не делали». Возможно, и самой Скаравалли было не слишком приятно отрекаться от подруги, но для жены Гейссмана это был просто удар, да и сам Гейссман так никогда и не простил им этого оскорбления. Давление «сверху» было слишком сильным. После этого случая люди Джидду Кришнамурти весьма недвусмысленно дали им понять, что не хотели бы видеть их снова.
– Они были, как нацисты! – зло сказал он.
Я спросил его, что его привлекло в Юджи, когда они встретились впервые.
– У меня было ощущение, что этот человек действительно что-то проживает.
Он сказал, что незадолго до «катастрофы» Валентину беспокоила устойчивость психики Юджи. Она предложила ему сходить к психиатру, но он отказался. В отличие от Джидду Кришнамурти, хрупкого во многих отношениях человека, Юджи был здоровым, как бык, и таким же упрямым. Возможно, именно поэтому он смог пережить тот шок, который испытала его система, смог «полететь», а не «двинуть кони». Многие из людей, знавших его во время «катастрофы», говорили, что он испытывал боли, его лицо часто становилось красным, его бросало в жар, голова и тело постоянно болели. Не один раз он думал, что это конец.
За обеденным столом итальянец по имени Джованни Торкуи также рассказал свою историю Юджи. Еще в юности он познакомился с Джидду Кришнамурти и забросил сулящую большие перспективы карьеру в Милане. После смерти Джидду Кришнамурти его все больше стал интересовать Юджи. Он так описывал основное различие между характерами и восприятием двух мужчин: Джидду Кришнамурти был ярким светом, чье учение можно было объяснить людям. Он был милосердным, красивым, элегантным и очаровательным. Юджи по-своему тоже был элегантным и красивым, но его учение или то, что он называл черной дырой, познать было невозможно. В случае с Юджи за его словами никого не было. Пустота, воплощением которой он являлся, действовала разрушительно по сравнению со сверкающими, полными обещаний речами Джидду Кришнамурти. «Живя в народе», Юджи оказывал на своих друзей немедленное воздействие. А весь стиль жизни Джидду Кришнамурти был театром, рассчитанным на публику.
На праздник Гурупурнима, считающийся благоприятным днем для поклонения гуру, к Юджи пришла индийская пара, знакомая с ним уже много лет. Они сказали, что у Юджи будет огромное количество энергии в тот день. Я не склонен верить подобным заявлениям, но впервые за долгое время я сидел рядом с ним с утра до вечера и у меня не возникло желания уйти. Пространство было словно наэлектризованным. Он попросил меня спеть несколько песен. В тот день приходили еще несколько индийцев, кто-то спросил о значении и цели жизни. Обычно такие вопросы отметались сразу, а в тот раз он в течение всего дня давал серьезные ответы. Я обратил внимание на необычное тепло, окружавшее его, и желтоватое свечение в атмосфере. Я и раньше замечал нечто подобное. Это не столько исходило из него, сколько окутывало все рядом с ним.
Юджи подбил меня на второе интервью с Гейссманом, а еще предложил поговорить с Денис Десьярданс – француженкой, проведшей много лет рядом с Анандамайи Ма. Денис каждый раз привозила ему красивый кашемировый свитер, который он носил в течение одного дня, а потом отдавал. Это была одна из его историй: «Ей было так обидно! Она привозила мне очень дорогой свитер из Шотландии, а я тут же его отдавал!» Она принимала его странное поведение, продолжая приезжать и снова привозить дорогущие свитера.
«Она так давно меня знает! И она провела много времени с Анандамайи Ма. Ты должен поговорить с ней», – сказал он, подойдя ко мне во время обеда и легко коснувшись моей руки. Такое прикосновение было редкостью. В то время я был привычен к более «активному» обращению. Когда он меня не метелил, его касание могло быть касанием ангела, легким прохладным ветерком.
Во время второго интервью Гейссман был более прямолинейным и противоречивым. Он не любил Валентину, считая ее слишком «раджасичной», что на санскрите означало «вспыльчивой и агрессивной». Ему было гораздо комфортней находиться в обществе более «медитативной» женщины, какой была, к примеру, его жена. Когда-то давно во время прогулок Юджи обсуждал с ним вопрос, что ему делать с приключившейся с ним «штукой». Поскольку Гейссман был писателем, Юджи предложил ему написать об этом книгу, вылившуюся в конечном итоге в «Ошибку просветления». Гейссман отказался, так как не чувствовал, что может писать на данную тему. Он был среди тех, кто описывал воздействие слов Юджи, производимое на людей в те годы, как «чрезвычайно жесткое». Мне многие говорили об этом. Однако были и те, кто утверждал, что он был с ними добр и мягок. Гейссман же сказал, что многие люди после бесед с ним испытывали глубокую депрессию. Записи 1967–1971 годов указывают на интенсивность, с которой он вел беседы, – это был все тот же Юджи, которого я знал, несмотря на то что тогда он больше опирался на разум и логику. Он постоянно резал по живому, как он это называл. Гейссман также отметил, что Юджи был продуктом традиции, согласно которой, если ты лично к чему-то пришел, твоя обязанность – уничтожить все, что было до тебя.
В комнате Юджи поддразнивал меня по поводу того, что я спас ему жизнь, когда он «почти сломал ноги». Затем, чтобы сбалансировать картину, сказал, что я играл с его пенисом, пока ухаживал за ним. Я ответил, что и хотел бы это сделать, но там, увы, играть уже не с чем. Я шутил с серьезным лицом, и ему это нравилось.
– Юджи, твой внутренний свет был таким сильным, что твой главный орган ушел внутрь прославлять его.