Юджи рассуждал по поводу швейцарских законов, предписывающих порядок обращения с телом человека, умершего в их стране:
– Если вы умрете здесь, вашему правительству придется платить за утилизацию тела.
Он говорил о проблемах, которые могли бы возникнуть, если бы он умер, пока его родственники были с ним в Швейцарии: поскольку Швейцария давала визу индийцам с очень большой неохотой, те были вынуждены брать расходы по медицинской страховке на себя, и если с ними что-то случалось, как крайний вариант – смерть, Швейцария не хотела нести за это ответственность. Он стал чаще говорить о собственной смерти.
По утрам мы плотно завтракали хлебом и круассанами, овсянкой, кофе и бананами. Это был пир. Стараясь использовать малейшую возможность продемонстрировать необоснованность медицинских предупреждений по поводу холестерина, он каждое утро брал у Йогини половину ее круассана с маслом. Он мог потянуться через весь стол, положить половину палочки масла на крошечный кусочек хлеба или просто отрезать кусок масла и запихнуть его в свой беззубый рот с ужасно довольным видом. Сделав смешную рожицу, он пожимал плечами, поднимал кверху руки, словно говоря: «Видите, я же вам говорил!», улыбался во весь рот, а потом шел в ванную, чтобы избавиться от съеденного.
Он приставал с кофе к астрологу.
– А! Вот и он!
У дверей слышался скрип сандалий астролога.
– Ах, вот он – святой человек! Ты уже пил кофе?
– Таааа. Тоброе утро, Ючи!
– А ты уже позавтракал? Кто-нибудь должен принести тебе кофе!
Кому-нибудь поручалось принести кофе – обязательно полную кружку!
– Ючи, достаточно! Я и так узэ зовсем не зплю! Ты пытаеззся разрузыть зупер хорозый день!
В итоге Юджи начинал гоняться за ним с кружкой, по пути расплескивая кофе по всему ковру. Нам приходилось бежать за полотенцами.
После завтрака он часто ходил в банк, чтобы положить на счет деньги, полученные из разных источников. Нередко он приглашал с собой Йогиню:
– Мадемуазель? Вам не нужно проверить вашу почту?
– Да, Юджи!
Эта задача была для нее одной из немногих, осуществляемых без особых усилий или риска. Нью-Йоркерша постоянно просилась с ними в компанию, но он категорически возражал, за исключением случаев, когда она действительно была для чего-либо нужна. Несколько раз он покушался на ее кошелек. У нее была привычка оставлять его открытым на столе или на полу рядом с ним. Опасная привычка. Он хватал кошелек, забирал бумажные деньги и с хитрой улыбкой возвращал только монеты. Позже каким-нибудь другим способом он возвращал ей эти деньги, но вот если она оставляла фотоаппарат, очки или один из своих телефонов, это была совсем другая история. Тут же начинались штрафы, пени и выкуп, которые редко затем возвращались назад. Всякий раз, когда она получала компенсацию за что-либо из магазина – будь то два франка за возврат бутылки или что-либо более существенное, – она всегда отдавала их ему. Часто сумма округлялась до большего числа: пять с половиной превращались в десять или двенадцать в зависимости от расположения планет на небе.
В то лето его достаточно часто навещал итальянец, преподававший когда-то химию в Школе Джидду Кришнамурти в парке Броквуд. Он входил, снимал пальто и шляпу и тут же усаживался со скрещенными ногами у ног Юджи. Он бомбардировал Юджи вопросами, качал головой в ответ на отказ Юджи отвечать и несмотря ни на что постоянно улыбался. Он был очень настойчивым, но не агрессивным. Мы сидели и подсчитывали количество вопросов, оставшихся без ответа.
По краю дивана образовалась область, которую мы окрестили «компьютерной секцией» комнаты – там всегда находилась батарея ноутбуков. Диван выполнял то функцию офиса, то кровати – в зависимости от времени суток и уровня активности в комнате.
Наши отношения с Йогиней в то время были довольно натянутыми, поскольку после ее приезда я решил вернуться в номер 601, а не остался жить с ней. Возможно, наличие соседа у меня в квартире также способствовало обострению ситуации. То ли по этой, то ли по какой другой причине, но мы с ней сильно поссорились. Все было очень плохо, хотя я даже не помню точно, из-за чего мы бодались.
Потом ситуация выровнялась, все вернулось на круги своя. Самое главное, что у нас были наши прогулки – наша нейтральная зона, где мы могли немного отдохнуть от беспокойства и фрустрирующей обстановки. Мы думали о том, чем будем заниматься, когда все закончится. Время от времени она предлагала мне стать распространителем учения Юджи. Именно в такие моменты я понимал, что наши взгляды никогда не сойдутся.
Глава 65
«В том состоянии все случается, но нет никого, кто был бы в этом заинтересован, никого, кто смотрел бы на это».
«Я все время пытаюсь сбить точку отсчета».
Гречанка принесла магнитофон и целую коллекцию настоящих магнитофонных записей ранних разговоров с Юджи.
На вопрос Юджи, что у нее там, она ответила: «Ничего особенного. Ты там говоришь то же самое, что и сейчас…»
Получив разрешение Гейссмана, она тут же притащила все это богатство вместе с магнитофоном ко мне. Я жадно набросился на новый материал и начал лихорадочно, страницу за страницей, исписывать тетради утверждениями Юджи. Это была золотая жила, невостребованная в течение многих десятилетий, – уникальная история уникального человека. Теперь, многие годы спустя, он сидел здесь, лишь с небольшой горсткой людей рядом. Ему отлично удалось сделать себя почти незаметным. Возможно, что-то было в словах западных астрологов, приписывающих Юджи качества Рака. Он был семейным человеком, управлявшим жизнью из гостиных, разбросанных по всему свету.
Словно нож масло разрезает голос Юджи все интеллектуальные построения в беседе с Дэвидом Бомом 1968 года. Идеи Бома, подхваченные у Джидду Кришнамурти, старые известные слова и фразы казались безнадежно устаревшими.
– Мы можем поговорить о намерении…? – спросил Бом.
– В этой области мысль абсолютно бесполезна, – прервал его Юджи.
Сколько людей приходило и уходило прочь, потому что «ничего не происходило». И тем не менее в тысячах мельчайших мгновений, не связанных между собой событий, о которых он всегда говорил, жизнь проглядывала сквозь прорехи в разорванной завесе мысли: он без устали взрывал само основание мысли.
Об этом замечательно сказал Нисаргадатта: «Духовность – это не более чем распознавание этой игры сознания – попытайтесь найти, в чем подлог, отыскав его источник». Могу представить, что на это сказал бы Юджи: «Сознания не существует, источника не существует и духовности не существует! Слово «дух» означает всего лишь дыхание!»
Он постоянно спрашивал: «Что мы здесь делаем?»
Махеш называл Юджи «разрушителем историй». Это имя идеально ему подходило. Как кинорежиссер, Махеш знал основные правила, которые нужно было соблюдать, чтобы фильм имел успех: главный герой должен был преодолеть все невзгоды и прийти к победе. Убери это, и фильм никто не будет смотреть. Прекрасная метафора, иллюстрирующая функционирование личности. На этом простом уравнении держится вся структура общества, вся наша реальность. Неудивительно, что история повторяет сама себя, она другого пути не знает. Если бы она не повторялась, она бы не существовала. Как говорит Юджи, если бы у нас не было проблем, мы бы их обязательно придумали, чтобы убедить себя в том, что мы существуем.
В ранних записях тема «старика» Джидду Кришнамурти всплывала очень часто. «Переживание в области мыслительного процесса, о котором говорил Джидду Кришнамурти, оказывает огромное влияние. Это начало, понимаете? Это начало. И ваш взгляд на вещи, ваш стиль жизни меняется – таково его влияние». (Пленка № 7)
В старых записях многие его утверждения явно противоречили нынешним высказываниям, но было полно и тех, что не изменились за сорок лет. При этом нельзя сказать, что он хоть сколько-нибудь изменил свою точку зрения.
«Год за годом они приходят слушать Джидду Кришнамурти, потому что им это доставляет удовольствие. Это не поможет».
А как же он сам? Он рассказывал о вызванном умом состоянии самадхи, пережитом им под навесом, и о случившихся с ним ранее мистических переживаниях, от которых потом отказался. В разговоре он немного затрагивал свою жизнь «до»: «Люди считали меня очень легкомысленным человеком. Но, знаете, внутри меня постоянно звучал вопрос: «Что это такое?»
Этот вопрос горел в нем постоянным пламенем и в итоге сжег его изнутри.
«Понимаете, для большинства людей это является интеллектуальной вещью».
Когда однажды какая-то женщина сказала, что у него была уникальная жизнь, он скромно ответил, что таких жизней в Индии не так уж мало. Огромное количество людей подвергалось такому же влиянию религии, как и он, однако это никак на них не отразилось. Интенсивность ли вопрошания отделила его остальных? Или просто удача? В любом случае, как он однажды мне сказал: «Это была фортуна, а не просто везение игрока».
На седьмой пленке женщина из Англии смело его спросила: «Но, Юджи, разве вы не владеете силами? Разве вы не можете дать своего рода толчок?»
Ее вопрос напомнил мне вопрос Юджи Рамане Махарши:
– То, что у вас есть, можете ли вы мне это дать?
Его ответ не слишком отличался:
– Да, у меня это есть, но это очень жестокая вещь. Говорю вам, вы бы не захотели ее получить!
После паузы он продолжил:
– Это совсем не похоже на голубя, спускающегося с небес на вашу голову!
– …Природа жестока. Она не беспокоится о вашем комфорте.
– …Никто не может вам этого дать. Никто! Этот разговор ограничивает вас, и не может существовать никакого общения между вами и мной! Вы можете спросить: «Зачем же тогда разговаривать?» Потому что это наш способ существования! И разговор разрушает это!
Не важно, что и как он говорил, у меня было чувство, что слова скорее являлись средством, чем указателем на что-то важное в нас. Именно так я воспринимал его речь, его использование языка. Сейчас он стал более скандальным, но связи между тем, что он говорил, и тем, на что указывал, по-прежнему не существовало.